Железные паруса - Александр Бушков

Под внимательным взглядом Гарайлы он сел на подведенного коня – серого, незнакомого. Вокруг тут же бдительно сомкнулись гвардейцы, которым Гарайла шепотом отдал какой-то приказ. Прекрасно понимая, что это сейчас не охрана, а конвой, Сварог отказался от борьбы. Шагом выехал на пригорок, оглядел свое приунывшее, разгромленное воинство, приподнялся на стременах. Набрал побольше воздуха в грудь. Как-никак он был профессиональным военным и слишком хорошо понимал сейчас, как много значат в такой ситуации правильные слова командира.

– Гвардейцы! – закричал он, стоя в стременах. – Слушай меня!

Постепенно смолкли разговоры и вялая суета, все лица повернулись к нему, настала тишина. Безошибочно уловив момент, Сварог взревел:

– Гвардейцы! Выше головы! Что вы ползаете, как оттраханные, мать вашу за ногу! А ну, рожи подняли, гляди веселей! – он сделал хорошо рассчитанную паузу и продолжал с тем же яростным напором: – Вам не в чем себя винить. Вы отличные солдаты, может быть, лучшие солдаты на свете. Вы сделали все, что в человеческих силах, ребята, честное слово! Нам нанесли удар оттуда, откуда никто на свете не мог его ждать, понятно вам? Мы пришли сюда воевать честно, как полагается солдатам. И мы воевали честно и храбро. Мы разделали бы их, как святой Рох – ведьмину дубовую рощу! Кто же знал, что эти горротские паскуды, пидарасы, хренососы, трахальщики собственных мамаш, не умеют воевать, как положено солдатам?! Вас никто не победил, ясно вам? Вам просто обрушили на голову долбаную магию, которой нормальный человек противостоять не может, даже вы, храбрецы, не в состоянии, даже я! Понятно? Нас никто не победил, нам просто устроили подлянку вопреки законам войны! Вдолбите это себе в голову и не смотрите так, будто жизнь кончена! Мы еще вернемся! Я, Сварог Барг, король Хелльстада, даю вам слово: рано или поздно разберусь с ихней поганой магией и найду способ отбить у них охоту колдовать! И вот тогда мы с ними поговорим, как пристало солдату говорить с такими пидарасами! Раком поставим, как портовую шлюху! Все, кто тут стоит, получат особую медаль! И когда их долбаный Акобар будет гореть с восьми концов, вы все первыми по нему пройдете особой колонной, этими медалями сверкая! Это я вам говорю, Сварог Барг, король Хелльстада! Плюньте мне в рожу, если они очень скоро не умоются юшкой и соплями! Спасибо, ребята, вы отлично себя показали! А сейчас мы уходим домой от этой поганой сволочи, но это ненадолго, честью клянусь!

Он поднял руку величественным жестом и кивнул музыкантам. Поредевший военный оркестр откликнулся почти сразу же, засвистели флейты, взревели трубы, загремели литавры и хрипло откликнулись волынки гланского отряда. Сварог развернул коня головой в сторону снольдерской границы и, оставаясь на месте, указал в ту сторону. Надрывался оркестр, чуть вразнобой исполняя наиболее подходящий к случаю лихой кавалерийский марш, старинную «Пляску смерти»:

Гроб на лафет! Он ушел в лихой поход!Гроб на лафет! Пушка медленно ползет…Гроб на лафет! Все мы ляжем тут костьми!Гроб на лафет! И барабан – греми!Сворачивай знамена – и за мной!Три холостых патрона – и за мной!Вой барабанный слушай —за мной, за мной, домой!

Он застыл, как собственный конный монумент, а мимо него под «Пляску смерти», под неумолчную барабанную дробь тянулись шеренги конных и пеших. Нельзя было ожидать, что его получившее нешуточную встряску воинство мгновенно исполнится прежней отваги и уверенности в себе – но рожи, он видел, стали уже не такими похоронными, а это кое-что да значило. Месть, подумал он, ощущая в голове холодную, рассудочную пустоту. Только месть. Все прочие дела побоку. Горрот – как рак: запустишь, не вылечишь. Решено…

Глава третья

Новые знакомства и новые заботы

Над морем всходило солнце – при чистейшем небе, при полном штиле. Это было прекрасное зрелище, пробиравшее порой до печенок не только юных мечтательных поэтов, но и иных моряков, просоленных словно вяленая треска. Однако Сварог пребывал в крайне дурном расположении духа, и потому все эти красоты его нисколечко не трогали. Тем более что он как раз усмотрел на бескрайней зеленовато-синей глади, казавшейся с высоты необозримым полем сплошного застывшего стекла, какую-то непонятную, грязно-белесо-серую полосу, вовсе не сочетавшуюся с обычными красками океанского простора – словно какая-то паскуда без чувства прекрасного в душе плеснула мутным клеем на полотно Айвазовского, и клей застыл, протянувшись по картине.

Он коснулся одного из рычагов, и драккар резко пошел вниз. Две сопровождавших его боевых машины Серебряной Бригады моментально повторили маневр, слаженно и неотступно шли справа и слева, чуть позади. Строжайшее распоряжение императрицы о запрещении Сварогу летать без охраны действовало до сих пор – причем сам Сварог в свете многих последних событий вовсе не настроен был его нарушать. Мало того, по собственному желанию сменил легкомысленный ял на закрытый драккар с жутким набором бортового оружия и полным комплектом защитных полей. Он давненько уже излечился от легкомыслия и относился к окружающему миру чрезвычайно серьезно, потому что мир этот каждую минуту мог преподнести не просто очередную подлянку, а нечто непонятное.

Медленно гася скорость и высоту, он в конце концов повис неподвижно над морем, на высоте сотни уардов. Опустил стекло, высунулся наружу – и тут же сплюнул за борт, поднял стекло так резко, что едва не прищемил ухо. В кабину хлынуло неописуемое зловоние – гниль, тухлятина, желудок выворачивает. И опустился еще ниже, уардов до десяти. Вот теперь можно было рассмотреть во всех деталях то, что покрывало воду на протяжении пары югеров…

Скопище дохлой рыбы, плававшей белесыми брюхами вверх – их тут были тысячи и тысячи, больших и маленьких, круглых и длинных, щетинившихся веерообразными плавниками и змееподобных. И среди знакомой дохлятины он узнавал иные породы, потому что не раз встречался с ними за обеденным столом – попадались довольно странные экземпляры, совершенно непривычного, порой крайне экзотического облика, не просто плававшие пузом к небу, а напоминавшие жертв неведомого маньяка. Выглядели они так, словно взорвались изнутри, а значит обитали на больших глубинах, никогда не поднимаясь к свету, и внутреннее давление, когда упало внешнее, разорвало их к чертовой матери, превратило в лохмотья…

Он долго смотрел вниз, прижав лицо к прозрачнейшему стеклу. Уже несколько раз слышал от свидетелей, а теперь впервые видел своими глазами – в точности так, как рассказывали моряки. Необозримые скопища дохлой рыбы, в том числе глубоководной, которую какие-то силы погнали наверх так властно, что это оказалось сильнее инстинкта самосохранения.