Железный канцлер Древнего Египта - Вера Крыжановская-Рочестер

Иосэф притворился спящим, в то же время чутко прислушиваясь ко всякому шуму извне. Вдруг он вздрогнул и сердце перестало биться: шаги нескольких человек раздались в галерее, затем дверь быстро распахнулась, свет факелов осветил комнату и голос Потифара произнес с иронией:

– Однако, как эта собака хорошо устроилась! О, он спит! Возьми-ка его одежду, Беби, да покажи.

Лоскут, конечно, как раз пришелся к оборванному месту. Молча посмотрев на него, Потифар сильно ударил по плечу Иосэфа, который, лежа лицом к стене, и не подозревал, какая ужасная улика против него была в руках его господина. Притворяться дольше спящим было невозможно; он поднялся, заспанный, и первый взгляд его упал на Беби, державшего его тунику и предательский лоскут. Вмиг он все понял: голова закружилась и без чувств он повалился на постель.

– Признание достаточно красноречиво, – проворчал Потифар и, обращаясь к слугам, прибавил: – Связать его и сторожить до завтра.

Вернувшись к Ранофрит, Потифар обнял ее, просил успокоиться и рассказал, что произошло. Молодая женщина, с любопытством слушавшая его, спросила, какое наказание ждет Иосэфа; но когда узнала об ужасной каре, налагаемой египетскими законами за преступления этого рода, то содрогнулась, и раскаяние шевельнулось в ее сердце. Ведь Иосэф не был так виноват, как она представила это мужу.

Супруги мало спали эту ночь. Добрый и снисходительный Потифар всегда был великодушен к своим рабам; теперь его мучила мысль о жестоком наказании, которому он должен был подвергнуть человека, столько лет служившего верой и правдой и ставшего ему необходимым, – человека, который, наконец, помог ему покорить эту самую Ранофрит. Но снисхождением он опасался ее обидеть. От всей души жаль было несчастного безумца, которого сгубила страсть, но мысль искалечить молодое существо, сделать на всю жизнь несчастным, ужасала его. Ранофрит перебирала в уме все средства, чтобы облегчить участь Иосэфа; слыша, как муж вздыхает и ворочается в своей постели, она догадалась, что он жалеет своего любимца, и в его вздохах она открыла путь к спасению Иосэфа.

День едва занимался, когда Потифар встал, сел у окна и погрузился в раздумье; вдруг его шею обняла обнаженная рука и к щеке его прижалась бархатистая щечка его жены.

– Мой повелитель, возлюбленный супруг! Я вижу, что твое сердце болит при мысли, что ты должен произнести жестокий приговор над любимым твоим слугой, до сего дня ничем не заслуживавшим твоего гнева. Мне не хотелось бы служить причиной его погибели! Правда, он пытался оскорбить меня, но боги, благосклонные ко мне, спасли меня; а он был ослеплен своей нечистой страстью. Если твое сердце доступно моей мольбе, вели наказать его в твоем присутствии и отошли в дальнее имение. Такой жестокий урок вернет ему рассудок; а через несколько лет ты помилуешь его и дашь какую-нибудь должность, а может быть, вернешь ему и нынешнее положение.

Потифар притянул к себе молодую женщину и горячо поцеловал ее; точно камень свалился с его души.

– Благодарю тебя за доброе слово, дорогая моя, и за твое великодушие. Ты избавляешь меня от сурового приговора, может быть, и слишком даже строгого; я понимаю, что видеть тебя и не любить – нельзя, и это единственное извинение негодяя! Я сделаю, как ты сказала: велю его выдрать в присутствии всех слуг, так что он долго будет это помнить, и пошлю потом в свое имение близ Таниса. Довольно ли ты будешь отмщена?

– Да, да! – воскликнула Ранофрит, пряча свое раскрасневшееся лицо на груди мужа.

Тяжела была эта ночь Иосэфу, связанному по рукам и ногам и брошенному в углу комнаты, дверь которой охранялась двумя сильными неграми. Уже по тому, как его вязали, Иосэф чувствовал, что он больше не управитель дома и земель Потифара, а преступник, которого ждало впереди ужасное позорное наказание; он знал, к чему приговорит его Потифар, и не ждал пощады. Он корчился, скрипя зубами; гнев застилал его глаза, когда он думал о Ранофрит. Так окончились его мечты о величии, могуществе и власти, предсказанные Шебной; все это была ложь и всем несчастьем, всем стыдом обязан он ненавистной женщине, которую в эту минуту ненавидел до того, что с наслаждением убил бы ее; да и убить было мало – он терзал бы, мучил бы ее до смерти. Счастье Иосэфа, что его стражи не понимали еврейских слов, вылетавших у него в пылу ярости; они убили бы его за такие ужасные угрозы против господ.

Наконец, ночь, долгая, как вечность, прошла – и настал день. Пришел Пинехас, второй управитель; со злорадной улыбкой он объявил, что послан доставить Иосэфа к Потифару, где его выдерут розгами в его присутствии, после чего сошлют в отдаленное имение.

– Понятно, не для того, чтобы управлять там, – насмешливо прибавил Пинехас, как истый египтянин, ненавидевший в Иосэфе чужестранца и раба, возвышенного по случайной прихоти господина.

Первое, что почувствовал Иосэф, было огромное облегчение. Что значит телесное наказание в сравнении с изувечением, хотя при мысли быть наказанным в присутствии всей челяди, которой он командовал и нередко давал чувствовать свою строгость, дикая гордость его встала на дыбы, голова закружилась и, закрыв глаза, он пошатнулся.

Несколько пинков ногой и встряска за шиворот привели Иосэфа в сознание. Под градом тумаков и насмешек над его обмороком, над его храбростью там, где он рисковал головой, и трусостью теперь, при гораздо менее рискованных обстоятельствах, – его притащили на внутренний двор, где уже были собраны все рабы и куда, минуту спустя, вошел Потифар.

Страх и недоумение были написаны на взволнованных, любопытных лицах рабов, взрослых и малых, жавшихся во дворе и во всех проходах. Поверить не могли они, что управитель – доверенное лицо их господина – будет подвергнут такому наказанию.

– Неблагодарный пес! Неслыханной обидой заплатил ты за мои благодеяния, – сказал Потифар, строго смотря на бледное лицо Иосэфа, – знаешь ли ты, какое наказание наложил бы на тебя закон? В память прежних заслуг твоих я удовольствуюсь тем, что выдеру тебя и сошлю с глаз моих.

– Мой добрый, великий господин, я невиновен! Никогда не посмел бы я прикоснуться к твоей супруге, – ответил Иосэф, и его дрожащий голос звонко раздавался по всему двору. – Она сама меня преследовала и приказала прийти к ней под предлогом приказаний. Когда же я пришел, она стала склонять постыдной речью обмануть тебя, покуда ты отсутствуешь. Я хотел убежать, она вцепилась и…

– Да замолчишь ли ты, змея? Негодяй, развратник! К оскорблению ты прибавляешь клевету! – вскричал Потифар, бледный от гнева. – Ты смеешь обвинять свою госпожу; неужели моя супруга замарает себя прикосновением презренного раба? Ты заслужил, чтобы язык твой лживый вырвали и бросили собакам. Берите его и накажите, как следует!

Полный злости и гордости, Иосэф старался сперва стоически, молча переносить удары, сыпавшиеся на него; но, побежденный страшной болью, он зарычал, как дикий зверь. Ранофрит была в то время в саду. Взволнованная, бледная, прижав руки к груди, она прислушивалась к раздирающим крикам, перемешанным с рычанием, которые, хотя смягченные расстоянием, все-таки достигали ее ушей; она знала, что то были крики Иосэфа, в эту минуту претерпевавшего наказание. Зажав уши, она убежала на другой конец сада, где, тяжело дыша, прислонилась к дереву. Когда кончилось наказание, Иосэф уже потерял сознание, и Потифар приказал отнести его на невольничью половину, перевязать раны, накормить и отослать его только тогда, когда он совсем оправится; но строго смотреть, чтобы он не убежал.

Боль и бессильная злоба мучили Иосэфа, когда он пришел в себя. Лежал он на соломе; спина его, казалось, была одной сплошной раной; каждое движение причиняло острую боль. Он был один и не связан; большая кружка воды, поставленная рядом с ним, позволила ему утолить мучившую его жажду. Шаги за дверью указывали на то, что его сторожили; но это обстоятельство нимало не беспокоило его. Бежать он не помышлял, а думал о мести, – о том, как бы заставить дорого заплатить Потифара и его жену за только что перенесенное унижение.

– Погоди! – прошептал он, сжимая кулаки. – «Подлая собака» отмстит тебе за нынешний день. Таким покрою я тебя стыдом и грязью, которых ты, благородная Ранофрит, никакими ароматами не смоешь. Не знаете вы оба, какой страшной силой я владею!

Занятый своими мыслями, он даже на минуту забыл страдания. Тут он решил прежде всего поправиться и потом начать действовать. На первых порах его оставили в покое, ввиду приказа Потифара не отсылать его до полного выздоровления; а он притворялся, что не может шевельнуться.

На третью ночь он чувствовал себя гораздо бодрее. Боясь дольше откладывать, он решил в эту же ночь привести свою месть в исполнение. Когда бледный свет луны, падая через отверстие в крыше, наполнял каморку тусклым полусветом, Иосэф достал из мешочка, который всегда носил на себе, свой волшебный камень и, сжав его в руках, напряг всю силу воли. Бледное исхудавшее лицо его стало мертвенно-бледным, глаза загорелись диким огнем, на губах полуоткрытого рта появилась беловатая пена. Весь скорчившись, он был похож в этот миг на пантеру, готовую броситься на свою добычу. Затем он поднял руку, державшую камень, и тихо, но внятно проговорил: