Феакийские корабли - Александр Рубан

— Ну как — что. Примней даже глотка воды не мог выпить. Часа не прошло — а уже не мог.

— Вот об этом я как-то не подумал! — заявил Окиал, и это была чистая правда. Он даже засмеялся от удовольствия, что не пришлось покривить душой.

— А почему бы и нет! — решительно сказал Навболит. — Давай проверим! — Он зажмурился, широко раскрыл рот и вздёрнул амфору над запрокинутой головой.

Ни капли, конечно, не пролилось из запечатанной глиняной горловины, и, сделав несколько судорожных сухих глотков, Навболит со стоном отшвырнул амфору. Окиал, охнув, едва успел остановить её возле самой стены, в половине локтя от острого каменного выступа, мягко подбросил к себе и поймал руками, как мяч.

— Горячка! — произнёс он с ласковой укоризной. — Этому напитку цены нет, а ты бросаешься.

Навболит непонимающе посмотрел на него.

— Тебе распечатать, или как? — спросил Окиал, показывая ему залитую воском горловину.

— Тьфу на тебя! — с облегчением сказал Навболит. — Шуточки… — Забрал амфору, в два приёма расплавил и удалил восковую пробку и глотнул. Задохнулся, почмокал, закатив глаза, и глотнул ещё раз.

— Не увлекайся! — предупредил Окиал. — Этот мёд собран дикими пчёлами лет пять назад, не меньше.

— Семь, — уверенно сказал Навболит и сделал третий затяжной глоток. — М-мм!.. Вот теперь я чувствую себя человеком. Надо было сразу дать мне этот чудесный эликсир, а не сюсюкать и не утешать, как маленького.

— А я что — не сразу? — возмутился Окиал.

— А ты рассюсюкался. Ах, да сколько их было, ах, да откуда я прыгал, ах, да учитель справится… — Навболит собрал остывшие восковые лепёшки, слепил их в один комок и снова сформовал из них пробку. Но прежде чем заткнуть горловину, приложился ещё раз. — Только время зря потеряли! — заявил он, отдышавшись, закупорил амфору и прислонил к стене грота.

— Да я же тебе сразу… Ты же держал и не видел…

— Ладно, давай забудем твою оплошность, — сказал Навболит, вставая, и тут же пригнулся, ударившись макушкой о свод. — Ну и выбрал же ты местечко! Грязно, тесно, темно. Евмеевы хряки и то лучше устроены… Пошли.

— Куда?

— Туда, — Навболит мотнул головой. — Поможем учителю. — И он на четвереньках резво двинулся к выходу.

— Ну уж нет! — Окиал изловчился, поймал его за полу хитона и дёрнул. Навболит качнулся назад и сел, рефлекторно пригнув голову.

— Он же там один, — проникновенно сказал Навболит, ощупывая макушку, и вдруг судорожно, длинно зевнул. — Ему же помочь… — пояснил он, справившись с зевком и продолжая держаться за голову. — А-аа?.. — и опять зевнул.

— Ты ему уже один раз помог, — сказал Окиал, подтаскивая друга к стене.

— Не один, — вяло возразил Навболит, отпустив наконец макушку и слабо сопротивляясь. — Я ему всегда помогаю… И ты всегда…

— А как же, — согласился Окиал, устраивая его на сухом месте подальше от амфоры.

— Мы за него в огонь и в воду… — проговорил Навболит, поворачиваясь набок и опуская щеку на сложенные лодочкой ладони.

— Особенно в воду, — подтвердил Окиал. — В холодную. Как только проспишься.

— Красивый грот! — отчётливо произнёс Навболит, с видимым усилием раздирая слипающиеся веки. — Окиал! Какой красивый грот… Здесь должны водиться нимфочки… — Веки его окончательно сомкнулись, и он засопел.

Окиал посидел над ним, соображая, где именно в хижине Евмея оставил он свою мантию. Наконец обнаружил её под стеной, возле аккуратно свёрнутых козьих шкур, забрал и укрыл Навболита, тщательно подоткнув с боков толстовязанную шерстяную материю. «Нимфочек тебе…» — пробормотал он, усмехнувшись, вернулся к устью грота и отогнул ветку.

Спящий продолжал спать возле груды тюков и драгоценной утвари. Совершенно непонятно — зачем одному человеку столько посуды. Если он торговец и это его товар, то кому он собирается продавать его здесь, на севере острова, в семидесяти стадиях от столицы? Не козопасам же, для любого из которых один кубок из этой груды — целое состояние… Воин, вернувшийся домой с богатой добычей? Тоже не получается: корабль явно феакийский, ибо лишь феакийские корабли несут на корме Медный Перст, Всегда Обращенный к Полярной Звезде. А феакийцы никогда ни с кем не воевали — если не считать одноглазых циклопов, от которых они в конце концов и сбежали в Схерию. И произошло это, если верить учителю, в незапамятные времена, когда ещё юн был Навсифой, отец Алкиноя, нынешнего царя феакийцев… Скорее всего, спящий не имел никакого отношения к народу Схерии. Скорее всего, это был просто пассажир, случайный попутчик — как и белобородый старец в грязном хитоне, сидевший поодаль.

Старец сидел неестественно прямо, держа на коленях свою деревянную лиру. Он бережно оглаживал и ощупывал инструмент и, казалось, весь был поглощён этим занятием, но сухое неподвижное лицо его было при этом обращено в сторону грота. Как будто он точно знал, что здесь, закрытый кустами терновника, есть грот, и что кто-то в нём прячется.

Гребцы разбрелись по берегу бухты, собирая выброшенный морем подсохший плавник — для костра. Двое свежевали только что принесённую с корабля овцу, и другая овца, с уже перерезанным горлом, лежала рядом. Один с усилием переваливал через борт объёмистый медный котел для варева. (Зачем? Ведь почти такой же — серебряный — нагло сверкал на вершине груды!) И ещё несколько человек возились на корме, возле Медного Перста — заклинивали дубовые рамы, готовясь окончательно остановить его замедлившееся вращение.

Назревала долгая, основательная трапеза, все были заняты приготовлениями к ней, и, если бы не старец, Окиал давно выбрался бы из грота и побежал за учителем. А вдруг и в самом деле нужно помочь?.. Но старец сидел всё так же прямо, неподвижно уставясь на куст, за которым прятался Окиал.

Навболит бы прыгнул — и все дела…

Окиал отпустил ветку и оглянулся. Разбудить? Уж теперь-то он не станет прыгать прямо в хижину, а прыгнет на тропу, которая начинается в двадцати шагах от грота. Окиалу же эти двадцать шагов — шагать. По открытому месту.

А почему бы и нет! Что они ему сделают и зачем? Ну, вышел человек из кустов. Из кустиков. Ну, пошёл себе вверх по тропе. Не оглядываясь. Пошёл и пошёл — мало ли кто тут может ходить? А потом вернулся. Не один… М-да.

Окиал опять отогнул ветку и выглянул.

Сидит. Сидит и смотрит. Даже инструмент свой убрал с колен и положил на песок. Даже солнце, брызнувшее наконец по-над зубчаткой скал, ему не помеха. А ведь бьёт прямо в глаза — как он терпит?

Ага, не стерпел… но повёл себя странно. Не заслонился от солнца рукой и даже не пригнул голову, а, держа её всё так же неподвижно и прямо, медленно поднял руки и прижал обе ладони к глазам. И тут же отдёрнул. И заоглядывался, словно только сейчас увидел эту бухту: две длинные ветви крутого скалистого берега, входящие в море; до половины вспрянувшее на жёлтый песок узкое чёрное тело корабля с блестящим Медным Перстом на корме; и кусты терновника, за которыми прятался Окиал; и высокий лесистый склон, где начиналась тропа к Евмеевой хижине; и спящего, который всё ещё спал возле груды утвари в тени широкосенистой маслины… А может, он тоже спал, этот седой неопрятный старец? Спал всё это время и вот наконец проснулся?

Словно в подтверждение, за спиной, в гроте, прозвучал короткий приглушенный смешок. Тоненький, почти детский. Ну, этот-то точно спит. Спит, видит во сне что-то очень приятное и проснётся не скоро. Окиал даже не стал оглядываться, чтобы не упускать из виду старца. Всё в порядке, дружок. Спи. Сейчас он ещё раз отвернётся… Есть!

Окиал бесшумно выскользнул из кустов и быстро, почти бегом, зашагал влево, к началу тропы. Не оглядываясь. Только краем глаза следя.

Старец таки заметил его — уже возле самых деревьев, когда Окиал успел перейти на равнодушно-размеренный шаг. Ничего, пускай. Тропа лишь на пятнадцать шагов просматривается с пляжа, а там — поворот, и можно бежать.

Три, четыре, пять… Ещё десяток медленных шагов.

А вот и учитель идет навстречу: застиранный хитон мелькнул между деревьями. Успею перехватить его за поворотом?

Восемь, девять.

Что это он мантию не надел? Ему же, наверное, холодно!

Одиннадцать.

И не идёт, а стоит. Ждёт.

Тринадцать…

Никогда учитель не стоял в такой позе: переплетя ноги и грациозно упёршись локтем в ствол дерева.

Четырнадцать…

Навболит так иногда стоял. Передразнивая Примнея.

Пятнадцать!

Окиал миновал поворот и быстрыми шагами приблизился к нему. Тому, кто стоял в двух шагах от тропы, неуверенно поглядывая на Окиала из-под полуопущенных век. Не то ждал, не то уступал дорогу. Решай, мол, сам: остановиться или пройти мимо.

Окиал остановился.

— Спасибо, дружище! — Примней поднял на него глаза, расплёл ноги и, мягко оттолкнувшись от дерева, шагнул на тропу. — Ну, вот и свиделись… Не рад?