Феакийские корабли - Александр Рубан

Тоон усмехнулся незатейливой хитрости богопослушного свинопаса и тут же вздохнул, подумав, что вот эта кучка дерьма и желчи, быть может, и станет сегодняшней трапезой Примнея, его бывшего ученика, а теперь — бога. Впрочем, ему, наверное, уже всё равно. Назвался богом — лопай, что дают… Тоон привёл в порядок волосы и одежду, тщательно вычесал из бороды клочки козьей шерсти (та шкура, которой он укрывался, была невообразимо стара и лезла) и, продолжая кивать и поддакивать, вышел из хижины — омыть холодной водой из ключа лицо и руки. Евмей поспешил следом, не желая даже на минуту терять столь благодарного слушателя.

Солнце взобралось уже высоко, и Тоон зажмурился, выйдя на свет. Некоторое время он стоял, подставляя лицо благодатным лучам и пытаясь сквозь бормотанье Евмея различить звуки, ещё недавно доносившиеся со стороны моря. Но быстрые удары пик и треск ломающихся щитов прекратились, и лишь едва слышны были радостные вскрики и смех: наверное, ученики, закончив игру, купались в холодных — до дрожи и пупырышек на теле — волнах.

Тоон было двинулся к роднику, но оказалось, что старый Евмей опередил его: не прекращая стенать и жаловаться, наполнил студёной водой объёмистую деревянную чашу и, ненавязчиво оттеснив гостя к ближайшему загону для свиней, стал сливать ему на руки. Десны всё ещё кровоточили, и, закончив омовение, Тоон несколько раз прополоскал рот, сплёвывая розоватую холодную струйку воды в загон, стараясь попасть на загривок повизгивавшего от непонятного и неожиданного удовольствия подотчётного хряка.

Уже вытирая лицо чистой полой своей тёплой мантии, Тоон заметил голубоватую вспышку в дверном проёме хижины. Он сразу понял, что это за вспышка, и поспешно задал какой-то вопрос Евмею, который, к счастью, всё ещё стоял перед ним, спиной к своему жилищу. Евмей стал пространно и многословно отвечать, а Тоон краем глаза продолжал наблюдать за проёмом. Такими вспышками обычно сопровождались большие прыжки Навболита, лишь недавно освоившего этот способ передвижения и, прямо скажем, злоупотреблявшего этим способом в силу своей лени и легкомыслия.

Ну конечно же, это был Навболит — вот он! Не найдя учителя в хижине, он шагнул из тёмного проёма на свет, зажмурился и, увидев наконец Тоона (но не заметив, что Тоон не один), раскрыл рот. Тоон поспешно задал ещё какой-то вопрос Евмею. Это было ошибкой: Евмей озадачился вопросом и замолчал на полуслове, обдумывая ответ. Всего на каких-нибудь две-три секунды замолчал, но этих двух-трёх секунд оказалось достаточно, чтобы в полной тишине отчётливо прозвучал звонкий голос Навболита.

— Парус!.. — только и успел сказать Навболит.

Не договорил, увидев наконец свинопаса, шагнул обратно в хижину, пригнулся, ударившись головой о притолоку, и прыгнул.

Но обернувшийся на его голос Евмей успел увидеть и Навболита, и голубую молнию на том месте, где только что стоял Навболит. Издав непонятный горловой звук, богопослушный свинопас выронил чашу, вяло воздел к небу задрожавшие руки, колени его подогнулись, и он рухнул на землю, шлёпнувшись лбом в коричневую навозную жижу, подтекавшую из-под заплота, подрытого хряком. «Подотчётным», — машинально подумал Тоон, соображая, как же ему теперь спасать ученика.

Четверо пастухов в подчинении у Евмея. Да не то десять, не то пятнадцать козопасов где-то поблизости, с которыми эти пятеро ежедневно встречаются. И Одиссеева дворня, которая тоже изредка видится с кем-нибудь из двадцати. И дома других басилеев рядом, а в домах — рабы, ремесленники, торговцы, мореходы… Широкая известность «чуду» обеспечена, если болтливый Евмей хоть словом намекнёт о нём своим подчинённым. Бедный мой Навболит. Бедный Примней… А ведь Примней демонстрировал свое искусство (правда, сам демонстрировал — подробно, преднамеренно и хвастливо) всего-то дюжине ротозеев, случайных попутчиков — и немедленно был вознесён ротозеями на Олимп. У Навболита ещё есть время. То есть, у Тоона ещё есть время, а значит, у Навболита есть ещё шанс… Один дурак — не беда, два дурака — опасность, три дурака — катастрофа. Ещё не беда.

— Встань, Евмей! — произнёс Тоон, стараясь придать своему голосу ласковую встревоженность, и, склонившись над богопослушным рабом, обнял его за плечи.

Глава 7. Богу — богово

— А ты тогда что? — спросил Окиал и, отогнув ветку терновника, опять посмотрел на берег. Гребцы продолжали таскать с корабля золотую и серебряную утварь, аккуратной горкой укладывая добро возле спящего.

— А что я? — сказал Навболит. — Я прыгнул обратно, а тебя нет. Искал-искал, свистел-свистел, смотрю: корабль уже в бухту заходит. Я — сюда…

— Да не трясись ты так! — прикрикнул Окиал. — На вот лучше глотни. — Продолжая наблюдать за берегом, он достал из ручья в глубине грота холодную скользкую амфору и переправил её в руки Навболита. Тот покорно поднёс амфору ко рту, но, так и не отпив, опять опустил на колени.

— Мы щиты забыли убрать! — сказал он.

— Это ты забыл. А я убрал, так что не беспокойся. Лучше скажи: Евмей твои прыжки видел?

— А когда ты их убрал?

— Сразу, как ты ушёл. Так видел или нет? Ты откуда прыгал?

— Из хижины.

— И то ладно. Из-за стены или с порога?

— Не помню…

Окиал с досадой посмотрел на друга. Увидел его тусклые от страха глаза, прыгающие, непривычно распущенные губы, побелевшие суставы пальцев на горле амфоры. Вздохнул и отвернулся, опять уставясь на берег. Разгрузочные работы подходили к концу. Спящий продолжал спать. Двое мореходов на скрещённых руках осторожно переносили через борт белобородого плешивого старца (даже отсюда, из грота, с расстояния в сто с лишним шагов было видно, как неприятно грязен его хитон). Ещё один не занятый разгрузкой гребец поджидал на берегу, с неуклюжей почтительностью прижимая к груди деревянную лиру.

— Ладно, — хмуро произнёс Окиал. — Будем надеяться, что он ничего не видел.

— Я головой ударился и сразу прыгнул, — сказал Навболит.

— Головой?

— Ну да, о притолоку… Шагнул назад и ударился. И сразу прыгнул.

— Значит, видел…

Окиал отпустил ветку, привстал, отряхнул колени и, пригибая голову, шагнул в глубину грота. Навболит всё так же сидел на корточках, вцепившись обеими руками в амфору, и, запрокинув белое лицо, смотрел на него остановившимися зрачками.

— Ты думаешь, что я… что уже… Да?

— Ну что ты, дружище! — бодро произнёс Окиал. — Конечно, я так не думаю. Что-что, а это всегда в нашей власти: думать. Или не думать… — Он широко улыбнулся и, протянув руку, нерешительно тронул плечо друга. — Ты, главное, сам об этом не думай. — Помедлив, как перед прыжком в воду, Окиал всё-таки сжал пальцы и потряс это плечо, стараясь придать своему жесту однозначный смысл ободряющей ласки.

Плечо Навболита было твердым, холодным и даже сквозь хитон мокрым — от пота. Нормальная здоровая плоть. Смертная. Боящаяся… Впрочем, это ещё ничего не значило: вознесение Примнея тоже произошло не сразу.

«Никаких «тоже»!» — одернул себя Окиал, отпустил плечо друга и сел, чтобы не смотреть на него сверху вниз. Всё-таки, он привык считать Навболита на целую голову выше себя — во всех смыслах. Да и Навболит привык к этому. Вот и пускай всё остаётся между ними по-старому — и как можно дольше…

Это был правильный ход — хотя бы внешне вернуть другу привычный ракурс в их отношениях, и Окиал от души похвалил себя, глядя, как Навболит на глазах обретает былую уверенность.

— Никогда бы не подумал, что я могу так перетрусить! — твердеющим голосом произнёс Навболит, делая отчаянную заявку на самоиронию.

Окиал почти без усилий изобразил на лице зависть и восхищение: самоирония всегда считалась одним из похвальнейших качеств учеников Тоона. Самому Окиалу она была болезненно недоступна. И всё же… Примней тоже храбрился и самоиронизировал. Но учителя не оказалось рядом, а они с Навболитом ничем не сумели помочь Примнею.

— А точно они были вдвоём? — спросил Окиал. — Ты уверен?

— Ну конечно! Только Евмей и учитель, и никого больше. Если бы там были пастухи, я бы заметил… Уж с одним-то учитель справится, правда?

— Ещё бы! — поспешно поддакнул Окиал. Пожалуй, слишком поспешно: Навболит сразу как-то погас и отвёл глаза.

— Тяжёлая… — пробормотал он, приподнимая амфору. Похоже, он только сейчас обнаружил её у себя на коленях. — Что в ней?

— А ты попробуй! — спохватился Окиал. — Очень вкусно!

— Проверить хочешь? — Навболит усмехнулся, и Окиалу не понравилась эта усмешка.

— Что проверить? — спросил он.

— Ну как — что. Примней даже глотка воды не мог выпить. Часа не прошло — а уже не мог.

— Вот об этом я как-то не подумал! — заявил Окиал, и это была чистая правда. Он даже засмеялся от удовольствия, что не пришлось покривить душой.