Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях - Василий Авченко

Я быстро научился грести тяжеленным для подростка веслом. Начав с бакового, перебрался в загребные – они задают тон, им нужно иметь чувство ритма и контролировать замах. Среднему чувствовать ритм не обязательно – он ориентируется на загребного. Средними сажали самых здоровых парней.

Мы учились ходить под парусами – начав с дежурства на кливер-шкоте, я дошёл до старшины шлюпки, взяв в руки румпель. Голландского происхождения термины, знакомые мне из Джека Лондона, теперь стали понятны по-настоящему – все эти стаксели, фалы, шкоты, повороты «оверштаг» и «через фордевинд». Не только ахтерштевень, кнехт или салинг – это все приморцы знают с рождения, – но и кницы, и краспицы, и какой-нибудь брештук с битенгом. Азбуку Морзе, флажный семафор, морские узлы – это всё я благополучно забыл, но принципы управления парусным судном и целый морской словарик (наверное, и ещё что-то – более важное, чем информация как таковая) засели в памяти накрепко. Мы ходили на ялах, Жуков – на своей яхте «Сюрприз». По многу дней жили на фрегате «Надежда». Залезать на мачты юнгам не позволялось, но однажды мы с товарищем (ночью, в ливень, хлебнув водки Black Death из алюминиевой баночки наподобие пивной с изображением черепа и костей) залезли почти на самый верх – на брам-салинг.

Жуков остался для меня одним из лучших человеческих образцов, одним из тех людей, которыми я по-настоящему восхищаюсь. Не то чтобы я стремился быть на него похожим – во-первых, это невозможно, во-вторых, как ни странно, морская карьера меня никогда всерьёз не увлекала. Больше всего в Жукове я ценю само его отношение к жизни. Для меня он – сверхуспешный человек не в пошлом смысле, а в самом высоком. Тёплыми словами, которыми он вспомнил меня в своей мемуарной книжке «Виват регата!», я дорожу куда больше, чем всеми другими наградами.

В 2012-м Жукову исполнилось 90. Не так давно он пригласил меня выйти на «Сюрпризе» в море, и мы вышли. Плавать по морю необходимо, говорили древние, жить – не так уж необходимо.

Иногда в телефонной трубке я слышу его по-прежнему бодрый, хотя и ослабевший голос. Прошлой весной он рассказал мне, что ремонтирует яхту и готовит её к спуску на воду. «Я её не брошу, умру на яхте», – говорил Жуков весело. Ещё сказал, что хочет написать книгу об истории своей семьи (от отца, воевавшего в приморском партизанском отряде «красного казака» Гаврилы Шевченко, до переехавшего в Австралию внука). Книга будет называться «Крутой бейдевинд» и должна заканчиваться пожеланием читателям «доброго фордевинда».

«Таких уже не делают»? Делают.

Юг с признаками Севера

Нам потепление не вредно…

Я северянин, я ценю тепло…

Мороз людей человеками делает.

– Отчего у вас в Сибири так холодно?

– Богу так угодно! – отвечает возница.

Если напомнить любому гражданину Советского Союза, что г. Владивосток лежит на одной параллели с Сухумом и Ниццей, он удивится. Узнав о том, что Сахалин находится южнее Москвы, он удивился бы ещё больше… Чёрт его знает с какого времени создалась литература, в которой освещается то, что делалось вокруг Средиземного моря и вокруг Атлантического океана, а о том, что делалось вокруг Тихого океана… – об этом почти ничего… не написано.

Россия – северная страна. Это общеизвестный факт, но вряд ли многие на самом деле осознают, насколько мы северная страна. Севернее всех. Холоднее всех. С мимолётным – мимо летящим, мнимым – летом и основательной, твёрдой, тоталитарной зимой. Балансирующая между вечной мерзлотой (однокоренной «мерзости» и «отморозкам», но для меня рифмующейся скорее с вечной красотой), «околоноля» и скупым плюсом.

В бухте Золотой Рог. Фото Ю. Мальцева

Люблю рассматривать карты – они всякий раз открывают некий факт, который раньше почему-то был тебе не известен. Недавно, изучая карту, сделал очередное маленькое открытие. Приморье – юг России – по меркам всего остального мира следует признать Севером. Владивосток лежит на одной широте не только с Сочи, но и с Торонто – боже мой, с Торонто! С канадским Торонто – точкой, севернее которой в Америке вообще почти никто не живёт: вся канадская жизнь сосредоточена на узкой полоске территории вдоль границы с США. Вся Россия расположена севернее Торонто – почти на Крайнем Севере. Можно этому ужасаться, а можно восхищаться нашими предками – как же мы (они, но всё-таки немного и мы) тут выжили, как всё это освоили, окультурили, удержали?

Куда бы ты ни летел из России, ты всегда летишь на юг и в тепло. Россия – вот настоящий, не абстрактный северный полюс; растянутый на пол-Евразии Оймякон. Мы все – зажатые льдами челюскинцы, только никакие Каманин с Водопьяновым к нам не прилетят и никуда нас не эвакуируют. Этот вечный мороз чувствую даже я, житель одной из самых южных точек России; житель города одновременно южного и северного, фантастического гибрида Сибири и Крыма.

Когда-то ледник обошёл Приморье стороной, и здесь остались тигры, лианы, пробковые деревья. Сегодня климат, несмотря на хвалёную сочинскую широту, соперничает с сибирским. Тайга, наполненная экзотическими южными растениями, зимой лежит под снегом, и даже тропическому тигру пришлось отрастить длиннейшую и теплейшую шерсть, какой нет ни у одного другого тигра на планете. «Звери третичной эпохи Земли не изменили своей родине, когда она оледенела, и если бы сразу, то какой бы это ужас был тигру увидеть свой след на снегу!» – писал Пришвин в «Женьшене».

Россия – не только «одна шестая» (или уже одна седьмая?) часть суши; не только территория – но и гигантская акватория.

Южное побережье Приморья – один из двух кусочков тёплого курортного моря, доставшихся России. С восточной стороны, куда добивает с севера холодное охотоморское течение, вода никогда толком не прогревается. Поэтому море, обнимающее Приморье, – северное и южное в одно и то же время; редчайший, невозможный сплав противоположностей. «Широта крымская, долгота колымская» – гласит старая дальневосточная поговорка.

Сама по себе крымская широта мало что значит: у нас всегда суровее, чем в других странах на той же широте. «В Приамурье – смесь северных и южных форм среди растений и животных… Владивосток, находясь на широте Неаполя, имеет среднюю годовую температуру 5°, соответствующую температуре Лофоденских островов у Норвегии», – писал Арсеньев. Другой пример: Шантарские острова в Охотском море находятся южнее Москвы, но ещё в июле вокруг них плавает лёд, а в октябре уже выпадает снег. «По своему географическому положению нижняя треть Сахалина соответствует Франции, и если бы не холодные течения, то мы владели бы прелестным краем и жили бы в нём теперь, конечно, не одни только Шкандыбы и Безбожные», – писал Чехов. На европейско-российском континенте климат сильнее зависит от долготы, а не от широты: в Европе он наиболее мягок, на долготе Москвы – Питера суровее, в Сибири на тех же широтах уже трещат фирменные «сибирские» морозы, а взяв ещё восточнее, выйдем к «полюсу холода» – Оймякону-Ойкумену. В климатическом смысле именно Сибирь с Дальним Востоком – настоящая, концентрированная Россия.

Приморцы – одновременно «северяне» и «южане», жители прибойной полосы, отделяющей материк от пропастей океана. Жители суши, но не «материка». У нас смыкаются субтропическая Маньчжурия, континентальная Даурия и охотская Субарктика. Мы – Юг, но без пошлости черноморских курортов. Юг со спасительной примесью оздоравливающего, дезинфицирующего, вымораживающего Севера.

Владивосток пытается доказать себе и другим, что он – южный город (после каждой зимы приходится доказывать заново). Мы мечтаем, чтобы ветвям теплого Куросио, греющего Японию, холодное Охотское течение не мешало отдавать часть тепла и нам. Есть даже проект перегораживания Татарского пролива между Сахалином и материком мостом-дамбой. Подобные соображения могли бы стать национальной идеей не только Приморья, но и всей России – самой холодной, самой северной страны в мире. Великая климатическая революция. Мы знаем о политической, экономической, культурной эмиграции из России, философских пароходах и яхтах, «я выбрал свободу»… Не отдавая отчёта в том, что на самом деле вся или почти вся эмиграция из России – эмиграция климатическая.

У наших северных рыб неброская, зато практичная одежда: они серые, бурые, зеленоватые, тусклые. Они жирнее южных – без жира нельзя жить при нулевой температуре. Это минтай, навага, селёдка… Но вместе с северными у нас живут и южные рыбы – и ещё непонятно, кто из них ошибся морем. Тропические рыбы поджары и одеты в аквариумно яркое, модное, кричащее, словно валютные проститутки из перестроечных фильмов. По сравнению с ними северные рыбы кажутся чёрно-белыми, как старое немое кино или избы русского Севера. Хотя вся Россия на самом деле – один большой Север, сплошная Сибирь, кроме Москвы и Петербурга (ну ещё, может быть, Калининграда с Краснодаром, а теперь и Крыма).