Операция "Фауст" - Фридрих Незнанский

  Честно говоря, я так и не понял, шутил он или говорил серьезно.

  Мы с Меркуловым сидели одни в громадной приемной военного прокурора. Вообще -то мне эта аудиенция нужна, как рыбке зонтик. Сиди и жди милостыни от главного боярина — все военнослужащие и работники оборонных предприятий охвачены юриспруденцией военной прокуратуры. По моим подсчетам, это около пятнадцати миллионов человек. Моя бы воля — я бы сейчас махнул в Шереметьево, на самолет — и в Афганистан. А там бы разобрался что к чему. Но без высочайшего повеления нельзя, заграница все-таки.

  —   Костя, как ты думаешь, сколько сейчас наших в Афганистане? Я имею в виду этот... «ограниченный контингент».

Меркулов посмотрел на меня и рассмеялся:

  — Я тебе не рекомендую употреблять это словосочетание вслух с таким явным отвращением.

  — Так ведь это бред какой-то! Чем он ограничен, этот контингент? Я каждый раз, когда вижу эту муру в газете, то чувствую, как меня хотят убедить: вообще-то афганцы это заслуживают, чтобы мы на них пять миллионов напустили, а мы — нет, мы очень ограниченно отправляем на тот свет ваших и наших...

  — Именно так и обстоит дело, Саша. Именно так... да, так вот я думаю, что наших в Афганистане постоянно воюет что-то порядка двухсот тысяч. А поскольку части меняются, то сквозь мясорубку уже прошло более миллиона. И погибло не менее двадцати тысяч наших солдат. Но поскольку это, так сказать, непроверенные данные, прошу их не разглашать...

  При этих словах Меркулов задумчиво рассматривает хрустальную люстру под лепным потолком…

  Генерал - полковник Артем Григорьевич Горный выглядел не лучшим образом, желтое отечное лицо, чернота вокруг глаз. Рядом на маленьком столике — бутылки с водой, коробки и пузырьки с лекарствами.

  — Какими судьбами, дорогой? — Горный тяжело поднялся из-за стола и пошел нам навстречу.

  Это был меркуловский сюрприз номер один, он был хорошо знаком с главным военным прокурором.

  —   Прошу садиться, молодые люди, но только не курите, не переношу табачного дыма... Что-то с легкими.

Меркулов представил меня и приступил к существу дела. Горный слушал его внимательно, хотя то и дело прыскал себе в горло пульверизатором и глотал минеральную воду.

  — Ну, что ж, Константин Дмитриевич,— тяжело задышал Горный,— как говорится, услуга за услугу.

  Он нажал кнопку вызова. На пороге вырос адъютант.

— Бунина ко мне.

  Через минуту в кабинет вошел белобрысый амбал метров двух ростом, улыбка до ушей.

  — Майор юстиции Иван Алексеевич Бунин, полный тезка знаменитого русского писателя. С сегодняшнего дня поступаешь в распоряжение прокурора Москвы. Ты у нас только из отпуска, так что делами еще не зарос. Отдаю тебя пока на две недели, а там видно будет. Все ясно, Иван Алексеевич?

  Полный тезка знаменитости неожиданно просипел то ли простуженным, то ли сорванным голосом (а может, он у него был такой с рождения):

— Так точно, товарищ генерал-полковник!

  — Так что желаю удачи. Все свободны, — заключил аудиенцию главный военный прокурор, и мы вышли в коридор.

  — Товарищ Бунин, я оставляю вам своего следователя, а мне разрешите откланяться,— сказал Меркулов и вправду поклонился. Но у меня было подозрение, что полный тезка ему не очень понравился.

  Я подождал, пока Меркулов отдалился на приличное расстояние, и тогда крикнул вдогонку:

— Константин Дмитриевич, одну минуту! Я догнал его почти у выхода.

  — Зачем он нам этого майора подсунул? В надзиратели, что ли?

  — Не беспокойся. Иначе мы не сможем проникнуть ни в одну военную организацию. Горный мне гадости не сделает.

  — Ты так уверен? Потому что ты ему оказал какую-то услугу?

— Это не имеет значения...

  Бунин мне делал нетерпеливые призывные знаки. Тоже мне энтузиаст нашелся на мою голову...

— А все-таки?

  — Я прекратил дело в отношении его брата. Тот напился и буянил на стадионе, а потом в отделении милиции. Они его там сапогами по голове били, а он их фашистами обозвал... Порядочный человек, между прочим...

  — Слушай, Саша, а квартира у тебя есть? — задушевно просипел Бунин, как только мы остались одни в его кабинете.

— Есть... А что?

— Отдельная?

— Отдельная, однокомнатная...

  — Дай, пожалуйста, ключ. Мне одну чувиху трахнуть надо.

Я опешил, но вслух вежливо сказал: — Какой разговор, Иван Алексеевич! Как-нибудь выручу!

— Да что «как-нибудь»! Сейчас! Она меня уже ждет у «Детского мира». Через два часа верну. А ты пока посиди у меня. — Он открыл шкаф и достал оттуда несколько номеров каких-то порножурналов. — Вот, развлекись... Завтра, понимаешь, будет поздно, она с мужем в часть возвращается. — Пока ее мужик по делам бегает, мы и управимся... Он очень суетился вокруг меня, видя, что я не испытываю большой радости от его просьбы. Я же думал, как лучше использовать ситуацию. Бунин расстегнул китель, задрал рубашку и стал яростно скрести загорелое пузо.

  — Знаешь, в последний день отпуска сжег себе на пляже живот, чешется теперь — жуть.

— А с голосом что?

  — А от холодного пива. Понимаешь, здоровый мужик, а вот горло того, слабоватое. Чуть что — и ангина. Или вот голос пропадает. Связки слабые. А я холодное пиво ужас как люблю... Ты дашь ключи или будешь мне мозги пудрить?

  — Слушай, Ваня, сидеть мне у тебя нет никакого смысла. Понял? Мне дело надо делать. Так вот, Ваня. Я тебе ключи, а ты давай звони куда надо и организуй мне запрос. Я поеду в спецназ за допуском, а ты к «Детскому миру».

  Бунин остолбенело смотрел на меня секунд десять, потом снял телефонную трубку.

— Давай свои данные...

  — Мне нужен допуск в части спецназначения на территории Советского Союза и... Афганистана.

Он бросил трубку на рычаг и пропищал:

 — Слушай, я даже дела твоего толком не знаю...твою мать! Афганистан!

  — А ты пойди к Горному, он тебе объяснит, что у меня за дело. И не забудь упомянуть, что тебе к «Детскому миру».

  Но это было еще не все. Я знал, что мне одному будет трудно. И я шел напролом.

  — Второй допуск пусть выпишут на инспектора МУРа капитана Грязнова Вячеслава Ивановича...

По-моему, он готов был заплакать.

  Прихватив в спецчасти военной прокуратуры запрос о выдаче допуска в части спецназа, я помчался на Большую Пироговку, чтобы успеть до конца рабочего дня в Главное управление военно-воздушных сил. Но меня там ждало первое разочарование. Седая голова в окошечке сообщила, что спецназ не имеет никакого отношения к ВВС. Спрашиваю, к кому относится этот проклятый спецназ. Седая голова заговорщически сощурила глазки:

  — Не могу знать, молодой человек, это государственная тайна. Справки наведите в Министерстве обороны, я же не хочу из-за вас иметь неприятности.

  Несолоно хлебавши, еду на Фрунзенскую набережную в наш советский Пентагон. Но и там прокол. Барышня - сержант дает справку, спецназ относится, во-первых, к ВМС, то есть Военно-Морским Силам, а во-вторых, к сухопутным войскам. И дает адрес: штаб-квартира сухопутных войск расположена на той же Пироговке, рядом с ВВС, откуда я только что прикатил, а ВМС дислоцируется у Красных Ворот.

  Я запускаю движок и держу курс обратно на Пироговку. Тачка моя работает худо: что-то с системой зажигания или стартером... Уже 5.15. Военные ведомства работают до шести.

  В штабе сухопутных войск слышу наконец членораздельную речь. Молодцеватый генерал, с которым я столкнулся в вестибюле, спокойно объясняет то, что сотрудник из ВВС назвал «государственной тайной». Оказывается, с недавних пор части спецназа подчиняются напрямую ГРУ Генштаба СССР, то есть военной разведке и ее голове — маршалу Николаю Архиповичу Агаркину. Сломя голову мчусь на Хорощевку. Дежурный лейтенант ровным голосом сообщает, что прием окончен и вообще маршал Агаркин посетителей не принимает. К его заму — генералу Рогову записываются заранее. Он предлагает мне свои услуги:

  — Могу вас записать. Недели через три попадете...

  На этот раз мотор не заводится вовсе... Я колдую над дроссельной заслонкой, выкручиваю свечи зажигания. Глухо, как в танке. Звоню знакомому автомеханику, как можно более профессионально объясняю, что произошло с автомобилем. Механик матерится, по - страшному, чему, мол, вас учат в университете, не можете отличить дроссель от акселератора. Но это еще не все: я сообщаю ему, что прошу сделать ремонт в кредит. Механик долго молчит. Потом мирно говорил

— Ладно, щас приеду, туды твою растуды.

  Он два часа возился в моторе, а я умирал от голода и усталости.

  После второй чашки кофе с коньяком я готов был уснуть прямо здесь, в кафе, сидя за столиком. Я расплатился, с трудом добрел до машины, вытащил из кармана ключи и обнаружил непривычную легкость связки... чтоб ты провалился, майор юстиции Бунин! Я совсем забыл, что отдал ему ключ от своей квартиры, который он должен «закинуть» в прокуратуру. Запасной ключ я хранил в ящике рабочего стола. Я сел за руль, включил зажигание. Я не знал, куда мне ехать. Я положил голову на руль и увидел Лану. Она шла по длинному коридору, такому длинному, что не видно было конца, и золото волос упруго покачивалось в такт походке. Она шла медленно, а я бежал за ней и никак не мог ее догнать. Вот она остановилась. И я почти налетел на нее. Она наклонила голову, закрыла лицо руками и начала смеяться громко и неестественно, и я понял, что она не смеется, а плачет, и зеленый бантик в волосах развязался, а я все хотел отнять ее руки от лица, но зеленая лента липла к ладоням... Наконец она открыла лицо и крепко обняла меня за шею. А мне стало так легко и весело жить, потому что это была не Лана, а Ким. «Я люблю тебя, Ким! Я люблю тебя!» —кричал я очень громко, но гудок паровозов на станции Бирюлево-Товарная перекрывал мой крик...