Российский колокол №1-2 2016 - Коллектив авторов

Здесь присутствует некое общерусское материнство, пожалуй, не знакомое иноязычной литературе, которая ушла в частности – пусть порою очень важные, но расчленяющие народ на изолированные друг от друга судьбы. Тогда как в России чувство общей земли и доли всегда вело к единению людей, к возникновению непостижимого родства, истоки которого – в христианской любви и подвиге. Православное «братья и сёстры» светится в этих юных лицах.

Поднимутся ранёшенько с постели —за всем в хозяйстве надобен догляд.Они прядут тонёшенько кудели.Они белым-белёшенько белят.

Забудешь всё, когда сметаны кринкуподаст тебе такая егоза,с дерзинкой, ждинкой, льдинкой и грустинкойпытливо посмотрев в твои глаза.

Это – глубинная Русь, как географически, так и духовно. Подо всем наносным, что легло чёрной печатью на облик русского человека, его «белое тело» не повреждено, так же как и сокровенная земля, однажды порученная ему Богом. Отблеск такого понимания отечественного бытия, чуткого и терпеливого, наполняет строки Дианы Кан о старой деревеньке.

Ой да ты ж моя древнёшенькадеревнёшка-деревнёшенька!Что избушка – то хороминка.Красно солнышко кокошником.

…Зоревая и вечерняя,ты в наследство мне досталася.Но любовь моя дочерняяне с погляда зачиналася!

Заскрипишь крылечком старенькимда затеплишь утром тусклое,поведёшь узорной ставенькой —вмиг оттает сердце русское.

В стихотворениях поэтессы чрезвычайно много просторечных и диалектных слов, как услышанных где-то, так и новорождённых, впервые введенных в языковой обиход – литературный и разговорный. Русский язык в поэзии Кан резвится и радостно плещется, словно малое дитя в купели. Уже одно это даёт ей ключ к отображению всего спектра глубокой и противоречивой русской жизни.

Диана Кан – явление поэтически универсальное. В её стихах постепенно возникает художественная полнота русского бытия на пороге Апокалипсиса.

Страшный и давно желанный сонмне сегодня на рассвете снился —молния прошила небосклон.Грянул гром. Мужик перекрестился.

Вроде и не Божий он пророк…Отчего ж так истово и честносевер, юг, и запад, и востокон соединял знаменьем крестным?

Небосводу бил земной поклони читал псаломы из Псалтири…Молния прошила небосклони зашила аспидные дырья.

Словно отвечая на возможные упрёки литературных противников, которым не по душе резкие суждения поэтессы о болтунах-патриотах, о предательстве и слабости современного человека, она замечает: «Пускай я лгу… Но этот стих правдивей моего дыханья».

И хотя перед нами – строка из лирического стихотворения, далёкого от земных и небесных сражений, слова подлинного поэта несравненно шире мимолётного, жёсткого разговора, конкретных, важных событий и точной даты на календаре.

Ибо они – из той книги, что подобно реке «напояет вселенную»…

Современная проза

Юрий Бурносов

Родился 24 апреля 1970 года в г. Севск (Брянская область). Учился в Смоленском базовом медицинском училище. В 1995 году окончил факультет русского языка и литературы Брянского педагогического университета.

Работал в журналистике, с 1993 года был соредактором первой городской молодёжной газеты «Брянск и Бежица», позднее – заместителем редактора еженедельника «Брянская неделя», пресс-секретарем губернатора Брянской области, начальником отдела обладминистрации, корреспондентом газеты «Комсомольская правда».

С 2007 года перебрался в Москву и, параллельно с литературной деятельностью, занялся написанием сценариев для теле- и кинопроектов совместно с женой Татьяной Глущенко.

Автор двадцати пяти романов (в том числе под псевдонимом «Виктор Бурцев» совместно с Виктором Косенковым). Один из первых и ведущих авторов проекта «Этногенез». Лауреат десяти литературных премий, включая «Книга года – 2007».

Номинант премии «Национальный бестселлер».

Все золотистое

Розетка, кипяток, котенок Борька,балкон и лифт бросали в дрожь меня.

– Привет. А меня зовут Суок, – сказала девчонка.

– Кукла наследника Тутти? – машинально спросил я.

Девчонка пожала плечами:

– Не знаю никакого наследника.

– Ладно, проехали, – сказал я. В конце концов, это сон, и совершенно не важно, почему абсолютно незнакомую мне девчонку зовут Суок.

– Куда проехали? Не понимаю… А ты кто? – спросила она.

Обычно во сне нужно делать все, что тебе скажут или о чем попросят. Тогда сон бывает интересный. Правда, если делать все наоборот, тоже бывает ничего. Сон, одним словом. Поэтому я заупрямился:

– А тебе зачем?

– Низачем. Так нужно. Ты же знаешь, как меня зовут…

И то верно. Я огляделся и обнаружил, что стою босиком на ощутимо прохладном полу, вымощенном золотистыми и белыми плитками «в шашечку». Вокруг поднимались золотистые же стены, которые сходились высоко над головой в стрельчатую арку.

Коридор уходил впереди куда-то влево и появлялся у меня за спиной откуда-то справа. Девчонка сидела на высокой тумбе – примерно метр двадцать – и болтала ногами. Тумба была тоже золотистая.

– По-моему, это мне снится, – признался я. Впрочем, я уже не был так уверен в этом: слишком реальным, детально проработанным казалось все вокруг…

– Не может такого быть. Получается, я тоже тебе снюсь? Но я-то знаю, что я – не сон. Я – Суок.

Девчонка, кстати сказать, совсем не походила на киношную куклу наследника. Лет четырнадцать, ну, пятнадцать на вид, черные волосы выбиваются из-под черного беретика. Кажется, такая прическа называется «паж». У французской певицы Мирей Матье, которая про «Чао, бамбино, сорри» поет, такая прическа. Одета девчонка занятно: опять же пажеский костюмчик, штанишки, чулки, башмаки с пряжками, и все золотистое.

– Слушай, я ничего не понимаю, – честно сказал я. – Меня зовут Валера. И я думаю, что я во сне. Потому что я не знаю, где я, и никогда здесь не был. И тебя не знаю.

– Валера… – произнесла Суок, словно пробуя слово на вкус. – Валера… Не слышала такого имени. Нет, Валера, ты не во сне. Точнее, не совсем во сне, потому что все-таки немножко во сне. Чутьчуточку. А что это за странный наряд?

Я посмотрел на себя и хмыкнул: хорошо, что в шортах уснул.

Мог бы и в трусах, вот был бы номер. Сон сном, а девчонка вроде ничего, симпатичная, а я в трусах перед ней скачу… Хотя во сне иногда такое приснится – будто ты голый, а вокруг все одетые.

Бр-р…

Босиком вот только холодно. Хотя во сне холодно не должно быть. Это я, наверно, ноги из-под пледа высунул, вот и снится, что холодно…

– Это шорты.

– Ты, наверное, замерз? – участливо спросила она. – Пойдем туда, где тепло.

– А где тепло?

– Иди за мной, Валера. Только не догоняй меня, просто иди следом. Я скажу, когда мы придем.

Она спрыгнула с тумбы, щелкнув каблучками своих башмаков по плиткам, запахнула короткий золотистый плащик – я его сначала не заметил – и зашагала вперед по коридору. Я послушно пошел за ней, прикидывая, чего еще ожидать от сна.

Коридор был красив, но однообразен: стены и стены. Когда мы прошли метров сто, слева в стене показалось узкое окно, забранное мелкой решеткой, в ячейках которой сверкали разноцветные стекла. Свет сквозь окно не пробивался, из чего я заключил, что либо снаружи темно, либо стекло непрозрачное, либо вообще ничего нет. Для сна это нормально. Кстати, никаких светильников не наблюдалось и в коридоре; казалось, сами золотистые стены излучают мягкий холодный свет.

– Не отставай, Валера! – бросила через плечо Суок. – Здесь нельзя отставать.

Мы прошли еще сотню метров, и я неожиданно увидел на стене, на высоте своих плеч, глубокие царапины. Судя по всему, стенка была не из штукатурки или там камня, а из металла, и царапины врезались в него более чем на сантиметр. Что это так дерануло бедную стенку? Или кто? Я хотел спросить об этом Суок, но тут же обнаружил, что она исчезла. Коридор уходил вдаль, и я готов был осознать, что влип-таки в какой-то сонный кошмар, как Суок снова появилась. В стене справа была открыта незаметная дверь шириной сантиметров шестьдесят.

– Здесь тепло, – сказала Суок, и я вошел вслед за ней в комнату.

Внутри действительно оказалось тепло, к тому же там стояло большое кресло, обшитое золотистой тканью, на вид очень мягкое и уютное. Излишне говорить, что стены тоже блестели золотом. Может, это и есть золото?

– Садись, – кивнула Суок.

Я осторожно погрузился в кресло, и она тут же плюхнулась рядом, так близко, что я увидел на ее правой коленке, как раз там, где заканчивалась короткая золотистая штанина, засохшую розовую царапину.