Сочинения 1819 - Андре Шенье

class="a">[198]

.........................................

.........................................

Ко брегу Кратиса[199] пришла в густую тень;

Там между ясеней вилась струя живая,

Родителя ее владенья омывая.

.......................И вдруг насупротив,

Как призрак мертвенный, сквозь ветви темных ив,

Весь бледен, полунаг, с небритой бородою,

10 Скиталец чуть живой явился над водою.

Два дня, измученный, блуждая за рекой.

Он помощи не ждал ни божьей, ни людской.

В нем еле тлела жизнь. Дитя глядит в смятеньи

На темный лес вокруг, на страшное виденье,

Внезапно вставшее из сени голубой...

Бежать? Но слышит вдруг рыданье за собой:

Несчастный падает и руки простирает,

Он молит и кричит, что жалко умирает,

Что в муках голода испустит дух, стеня.

20 “Во имя всех богов, — спаси, дитя, меня!

Ах, если только ты, прелестная от века

Дочь нимфы этих струй, не отпрыск человека,

Знай — стоны бедняка должны исторгнуть вдруг

Потоки милости из олимпийских рук.

А если некий царь тебе назначил с детства,

Как дочери своей, венец и трон в наследство, —

То помни, юная, что за слезу раба

Владык порой казнит всесильная судьба.

О дева чистая, дитя благой богини!

30 Страшись несчастного предать такой судьбине:

Он вестником богов порою топчет прах...”

Она осталась, ждет, одолевая страх,

...............................и голосом дрожащим

“Внимают небеса, — промолвила, — молящим, —

Как только облечет людей ночной покров,

Иди в наш тихий дом через глубокий ров.

Я прикажу — тебя пропустят в огражденье.

В десятый раз[200] мое торжествуя рожденье,

Отец мой, Лик, не спит сегодняшнюю ночь.

40 Меня он любит. Я — единственная дочь.

Пади к его ногам. Он добр, хотя и знатен,

И вид невинных слез всегда ему отвратен”.

Сказала, дрогнула и скрылась вдалеке,

Затем что путник тот, в надежде и тоске,

Не может жадных глаз отвесть от благосклонной.

Она спешит домой, в чертог многоколонный,

И няньке сгорбленной велит явиться к ней,

Которая ее растила с юных дней.

Вольноотпущенница мать ее вскормила,

50 А ныне в строгости рачительной хранила

С супругом-стариком богатый Ликов дом

И надзирала слуг несчетных в доме том.

Вот старая идет. Дитя спешит за нею

И, с нежностью обняв морщинистую шею;

“Ах, няня! Помощь мне нужна теперь твоя,

Чтоб выполнить могла благое дело я.

Послушай, мамушка! Во мраке у потока

Несчастный странник ждет. Нужда его жестока.

Не выдавай меня. Продрог он и промок.

60 Хочу я, чтоб отец спасти его помог.

Веди его сюда. Но пусть во всем селеньи

Никто не нанесет страдальцу оскорбленья!”

“Кто может, дочь моя, не внять мольбе твоей? —

Сказала старая, целуя лобик ей. —

Да будут все ему на пир открыты двери.

Родимая твоя (нет горестней потери!)

Любила облегчать страданья нищеты.

Глазами мне ее напоминаешь ты.

Ее в тебе черты, ее и добродетель...”

70 И вот уж сводит ночь, людских пиров свидетель,

Друзей на празднество. Спешит за гостем гость.

Сверкает золото, мерцают ткань и кость,

Холстов Ионии прекрасно колыханье;

Веселые текут везде благоуханья,

Блюдами полными уставлен стол вдали,

И клубы ладана высоко потекли,

И среброрукие светильники лепные

Подъемлют к потолку свои огни живые.

Повсюду статуи, и бронза, и кристалл.

80 То тварей, то людей принявший вид металл

На вазах светится и на ларях блистает,

Рокочет музыка, и целый лес сплетает

Растений сорванных душистые листы

На ложах вычурных, как пестрые цветы.[201]

Близ Лика девушка, кумир ночного бденья,

В венке из нежных роз — прелестное виденье.

Чтоб скромностью сдержать веселых чувств игру,

Хозяин избран сам быть старшим на пиру.

Поют. Вино друзей в кружок веселый сводит...

90 Внезапно дверь скрипит, и мрачный призрак входит.

Он видит тот алтарь, что мир сулит врагу.

Она краснеет. Он стремится к очагу

И обнял жертвенник, он пал в святую золу,

И, смолкнув, внемлют все нежданному глаголу.

“О Эвенонов сын, великолепный Лик!

По милости богов ты славен и велик.

Твои богатства, вид достойный и отважный

Приводят нам царей на память облик важный.

И на пиру тебя приветствует народ,

100 Как если бы ты вел с Олимпа славный род.

Воззри ж на путника, лежащего во прахе;

Твоя ль рука его не успокоит в страхе?

В твой дом прокрался я. Стыдливость нам чужда,

Раз нами властвует жестокая нужда!

Во имя Зевса, Лик, во имя девы милой,

Которая меня впервые ободрила, —

Поверь, я был богат, и средь моих пиров

С несчастным никогда я не бывал суров.

А ныне мой удел — та нищета, что сушит

110 И скорбный лик людской и их живые души,

Что, незаслуженно, ввергает их в позор,

Палит стыдом лицо и клонит долу взор”.

“Ты, чужеземец, прав. Игра судьбы случайной,

Порой благих и злых равняет жребий тайный.

Будь гостем. Здесь для нас презренней, чем палач,

Народа вечный враг — бесчувственный богач,

Исчадье Гарпии,[202] в ком зверское презренье

Из сердца вытравило к ближним сожаленье.

Свершила благо ты, введя его сюда,

120 О дочь любимая. Так поступай всегда.

Несчастье уважать — наш долг святой и давний.

Бессмертные порой (и сам Зевес всеславный)

В лохмотьях нищенских, скитаясь там и тут,

Сердца жестокие испытывать идут”.

Сквозь общий шепот всяк словам его внимает.

Лик неизвестного с любовью обнимает:

“Привет тебе, отец! Должны твои пути

Под небо радости и мира привести.

Восстань, желанный гость! Ты мудр и благороден.

130 Не прячь от нас лица, будь счастлив и свободен.

Ах, святость с нищетой — нередко близнецы:

В издранных рубищах порою мудрецы

Наедине, в