Божьи садовники - Григорий Евгеньевич Ананьин

Но листья, которые пожухли и опали осенью, непременно распускаются весной. Так и Настя однажды после обеда увидела прямо перед своими глазами знакомый промельмк черных крыльев.

– Ди! – Случись это раньше, Настя бы громко вскрикнула, но сейчас ее сил хватило лишь на едва различимый шепот. Девочка ждала, что Ди, если услышит ее, тотчас же обернется. Однако мальчик, которого Настя сейчас видела только со спины, лишь вздрогнул и широко раскинул крылья, чтобы улететь прочь из палаты: он был явно испуган, что его окликнули по имени. Но ему помешал негромкий голос, донесшийся откуда-то снизу:

– Морти, остановись! Давай побудем с нею!..

– Зачем?

– Она же плачет! А когда человек плачет, его бросать нельзя…

Тот, кого назвали Морти, посмотрел на Настю через плечо, помедлил немножко, а затем произнес нарочито грубоватым тоном:

– Хорошо, Тодька! Тогда уж вылезай: хватит прятаться, раз все равно спалились!

Тодик высунул голову из-под кровати, куда он юркнул, словно мышка в нору, едва услыхав Настин голос. Оба мальчика уселись прямо на пол, скрестив ноги, и Морти смущенно сказал:

– Прости, мы не то чтобы подглядывали за тобою… Просто чернокрылые братья иногда облетают хосписы, чтобы присмотреться к тем, кого в скором времени нужно будет препроводить в рай.

– Если хочешь добросовестно сделать свою работу, ее прежде следует изучить во всех деталях. Так всегда бывает! – добавил Тодик, и его мордашка расплылась в широкой улыбке.

– Скажите, ребята: вы ведь друзья Ди? Это он тогда меня спас? – спросила девочка.

Морти кивнул.

– Он видел, что тебе нужна помощь, и поэтому решил разбудить медсестру. Пока человек спит, мы, чернокрылые братья, можем проникнуть в его сознание и забрать его душу. Если сделать это аккуратно, человек ничего не почувствует. Но если резко потянуть душу из тела, он от такого проснется. На это и рассчитывал Ди. И у него получилось!..

– А где сейчас Ди? Он еще вернется?

Морти ответил не сразу.

– Может быть, и вернется… Но тебя уже не узнает.

– Почему?

– Ему стерли память…

– Его наказали? – Настя с ужасом посмотрела на Морти и Тодика. – Но за что? Вам запрещено любить людей? Или запрещено продлевать им жизнь?

Морти покачал головой:

– Не запрещено ни то, ни другое.

– Тогда отчего же?..

– Просто иначе он не смог бы нести свое послушание. После того случая он в любом человеке начал видеть тебя. А он должен был остаться чернокрылым братом!.. Вы вновь узнаете друг друга, только встретившись в раю, но путь Ди до рая еще долог.

– Ясно, – промолвила девочка и отвернулась. Какое-то время все молчали, затем Тодик несмело сказал:

– Хочешь, мы сейчас же отнесем тебя к Господу?

– Не нужно, – еле слышным голосом откликнулась Настя. – Раз Ди хотел, чтобы я жила, – что ж, еще побарахтаюсь… Спасибо вам, ребята.

* * *

Настя умерла через три дня. Морти и Тодик приняли ее душу, и, пока они все трое летели в небеса, Тодик пел. Он старался, как никогда ранее, и Насте казалось, будто рядом с нею Ди. И она была счастлива – совершенно так же, как тогда, когда каталась с Ди на карусели в своих фантазиях.

Глава 5.

Две матери

Если взрослого человека, много повидавшего на своем веку, спросить, какой день в его жизни был лучший, человек, пожалуй, и затруднится с выбором. Потому что он помнит много хороших дней, и каждый заслуживает доброго слова. В какой-то из них человек получил долгожданное повышение по службе, в другой день встретил женщину, с которой счастливо прожил не один десяток лет, а в третий узнал, что хоть и болен, но не так опасно, как считал прежде. Когда же задаешь совершенно такой же вопрос ребенку, то еще меньше следует надеяться на четкий ответ. Дети вообще не любят оглядываться на свое прошлое, а если кто-то из них и делает это, он, как правило, несчастен. За слишком уж много камней такой ребенок запинался, и теперь поневоле вынужден напоминать себе, где они находятся, чтобы не упасть еще раз. Однако если спросить какого-нибудь знакомого мальчугана о лучшем дне недели, он, скорее всего, не задумываясь, выпалит:

– Разумеется, воскресенье!

И еще посмотрит с удивлением на собеседника: есть же, дескать, люди, которые не понимают совсем уж элементарных вещей.

И это на самом деле так. Воскресный день – отдушина в череде скучных школьных будней, маленькие каникулы, которые можно использовать по своему усмотрению. Плохо лишь то, что в нынешнее время из этого не сделаешь секрета, и наутро весь класс уже каким-то образом знает, что Пашка Елагин до вечера проторчал в бассейне, Гришка Творогов мастерил модель бригантины (он вообще малость не от мира сего), а Борька и Семка Грудницыны – они троюродные братья – до рези в глазах препирались насчет Цоя и Шевчука, пока родители не отобрали смартфоны. Сегодня они после уроков и завершат свой спор – кулаками на заднем дворе школы, а в следующее воскресенье вместе пойдут, совершенно помирившиеся и счастливые, в концертный зал «Эксплозион» на выступление приезжей рок-группы.

Зал этот был довольно старый: его построили еще при советской власти. Тогда, разумеется, он назывался по-другому, но как именно – даже старожилы уже не упомнят. Впрочем, с тех времен только название и сменилось, а все остальное осталось как раньше: и герб с колосьями чуть повыше центрального входа, сильнее всего напоминающий о былых временах, и мозаичное изображение арфистки на фасаде, и толстая строгая билетерша, которая так въедливо смотрит на каждого человека, что у ребятишек из соседних домов заслужила прозвище Телескоп. Они не очень-то ее любят из-за того, что работу свою она выполняет на совесть и прошмыгнуть мимо нее зайцем просто невозможно: едва какой-нибудь отчаянный пацан попытается это сделать, как сразу чувствует, что его схватили за воротник или за рукав куртки, да так, что не вырвешься:

– Куда это ты намылился? А билет?

Но одного мальчишку Телескоп не смогла бы задержать при всем желании; впрочем, и у него бы не получилось ни предъявить билет, ни даже купить его. Морти прилетел к «Эксплозиону» за полчаса до начала концерта, о котором он узнал за три дня до того из объявления на городской остановке. Некоторое время Морти болтался на улице, вникая в разговор двух парнишек, которые, конечно же, и не подозревали, что их кто-то подслушивает; затем он проник в зал. Народу там набралось уже порядочно, и повсюду белели крылья братьев-хранителей; один из них увидел Морти и испуганно вскрикнул. Морти, улыбнувшись, помахал