Древний Рим. Взлет и падение империи - Саймон Бейкер

Быть может, именно об этом думали Тиберий и солдаты его части, ожидая на рассвете трубного сигнала к бою. Тиберий, в котором жажда славы боролась со страхом, готовился впервые испытать вкус битвы. И вот трубы оповестили о начале штурма. Римляне высыпали из своих укрытий, быстро возвели вокруг стен сеть лестниц, развернули орудия для взятия города и бросились на 30 000 карфагенян. Под дождем стрел, копий и веревочных петель, которыми защитники стаскивали атакующих с лестниц, войсковая часть Тиберия пошла на штурм городских стен шириной девять и высотой восемнадцать метров. Хотя рядом с ним то и дело на землю падали сраженные римляне, Тиберий сделал то, что казалось невозможным: он стал первым командиром, приведшим своих солдат на вершину карфагенской стены. Но, когда они оказались наверху, им стало ясно: бой только начинается. Теперь им предстояло сразиться лицом к лицу с врагами в яростной схватке. Не успев насладиться триумфом, Тиберий оказался в настоящем пекле.

Жестокий бой длился шесть дней и ночей. Уже в городе смертоносные отряды двигались от дома к дому, от одной узкой улицы к другой. Они прорубали себе путь по трем главным улицам, ведшим от карфагенского Форума, и оттесняли врагов к городской цитадели — Бирсе. Когда обреченные карфагеняне, пытаясь просто спасти свою жизнь, стали осыпать римлян всевозможными снарядами с тесно лепившихся друг к другу крыш, римские солдаты ворвались в несколько первых домов, убили находившихся там людей и вскоре были на крышах. Перебрасывая настилы через узкие переходы, они двигались с одной крыши на другую, оставляя за собой < >< > и шлейф изувеченных трупов или скидывая их на землю. Потом, в усугубление стоявшего вокруг крика, визга и животного стона, Эмилиан отдал распоряжение поджечь улицы. Гудящее пламя привело защитников в окончательное смятение. Из рушащихся домов, оставляя укрытие, выбегали старики, раненые, женщины и дети.

Затем специальные отряды по очистке улиц попытались несколько упорядочить творившееся вокруг безумие. Они освободили улицы от трупов и раненых, сваливая их в ямы вместе с камнями. Улицы требовалось очистить для того, чтобы по ним могли двигаться когорты воинов и кавалерия. Кони ступали по валявшимся тут и там частям тел, оторванным головам. По уровню жестокости эта война достигла новых высот, далеко превзойдя кровопролитные полевые сражения времен Ганнибала и тем более — морские бои времен Первой Пунической войны. В то же время Эмилиану любой ценой нужно было сохранить дисциплину в войсках. Пока отряды солдат сменяли друг друга, дабы не ослабить натиск, сам Эмилиан, едва выкраивая время на еду и сон, следил за ситуацией практически круглые сутки.

На седьмой день усилия римлян увенчались успехом, и 50 000 изможденных, доведенных до голодного истощения карфагенян вышли к Эмилиану, неся к его стопам гирлянды бога врачевания Асклепия в знак своего желания сдаться в обмен на сохранение жизни. Эмилиан принял их просьбу. После небольшой передышки римская армия обратила всю свою мощь на священный храм Эшмуна. Он находился в цитадели города на возвышении и представлял собой хорошо защищенное убежище, в котором укрылся карфагенский военачальник Газдрубал с отрядом из девятисот человек. Римляне окружили холм, но взобраться по нему к храму с наскока не смогли. Однако извечные спутники войны — усталость, голод и страх — заставили карфагенян выйти на крышу храма. И тут они увидели, что бежать им некуда. Когда Газдрубал, поняв, что они обречены, тайно покинул цитадель, Эмилиан не замедлил воспользоваться этим. На виду у непокорных защитников города он инсценировал жалкую сцену сдачи в плен их струсившего командира. Спустя некоторое время после этой деморализующей картины защитники, в том числе жена Газдрубала с детьми, оставили всякую надежду и нашли смерть в пламени, накрывшем храм.

Римляне праздновали полную победу. Однако реакция Эмилиана на безжалостное разграбление Карфагена была поразительной. Он не только не поддался безудержному, бездумному ликованию, но, напротив, погрузился в печаль, раздираемый сомнениями и даже чувством вины. Полибий, видевший все собственными глазами, засвидетельствовал это в своем трактате. Эмилиан, желая поговорить с ним, повел его в место, откуда открывалась ужасающая картина разрушений, и разразился слезами. Он даже процитировал строки из «Илиады» — древнегреческого эпоса, чье авторство приписывается Гомеру:

Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,Будет некогда день, и погибнет священная Троя,С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.[17]

Когда Полибий спросил, что он имеет в виду, Эмилиан ответил, что однажды Рим будет ждать та же судьба, какая была уготована Трое и ее царю Приаму. Да и древний город Карфаген был столицей империи, существовавшей в течение семисот лет. Он «правил столь многими землями, островами и морями и был некогда так богат армией и флотом, слонами и деньгами, как свойственно только могущественнейшим из империй». И вот теперь он лежит в руинах. Удивительно, насколько не похоже на своих предков, стремившихся захватить все и вся, рассуждал этот римской полководец. Он задумывался не о славе Рима, не об успехе построенной на принципах справедливости и свободы республики, но о ее будущем и неизбежном закате. Гомеровские стихи звучали уместно еще и по другой причине. Падение Трои послужило причиной бегства троянца Энея. Это бегство привело, по легенде, к основанию Рима. Троянцы-римляне, говорил Эмилиан, пройдут той же дорогой, какой прошел Карфаген, а до него — их собственные далекие предки.

В течение нескольких следующих дней Эмилиан контролировал сбор карфагенского золота, серебра и предметов культа, предназначенное для передачи Римскому государству. Он также проследил за тем, чтобы никто из его друзей и соратников не участвовал в широкомасштабном разграблении города, иначе враги могли обвинить их в использовании военной кампании для личного обогащения. Подобное поведение было бы воспринято как позор, поскольку ставить собственные интересы выше интересов республики считалось тяжким грехом. Только после того как основная масса богатств была зарезервирована за государством, Эмилиан отдал остатки города в алчные руки своих солдат.

Вскоре из Рима прибыла специальная комиссия из десяти человек, передавшая великому завоевателю последнее указание. От Карфагена, заявили они, ничего не должно остаться. И вот, после того как город выжигали в течение десяти дней, а затем разбирали камень за камнем, кирпич за кирпичом, римлянам наконец удалось успешно завершить самое грандиозное и самое методичное в истории Древнего мира уничтожение целого города со всей его культурой. Следы пожара и разрушения Карфагена существуют по сей день. От миллионного населения города осталось всего 50 000 человек, и все они были проданы в рабство. Города, поддерживавшие Карфаген, также были стерты с лица земли; города же, помогавшие Риму, получили вознаграждение. Новой римской провинции дали название Африка. Однако обнаружить в действиях римлян хотя бы намек на их исконные добродетели — благочестие, справедливость, верность слову — становилось все сложнее.

В тот год, когда от Карфагена осталось пустое место, богатый греческий город Коринф также подвергся тотальному разграблению со стороны римлян. И вновь это стало наказанием за попытку бросить вызов власти Рима в регионе. Два эти события разделяют всего несколько месяцев, и потому 146 г. до н. э. можно считать переломным в римской истории. По всей ширине Средиземного моря — от Атлантического побережья Испании до греческих владений в Малой Азии — Рим теперь был единственным и полноправным хозяином.

Он мог делать все, что захочет и с кем захочет, не опасаясь никаких последствий. Ему даже не обязательно было держать данное слово. Несмотря на то что в войне с Карфагеном была попрана древняя добродетель «фидес», победа по-прежнему была на стороне Рима. Казалось, что римские боги благодушно улыбаются, даря удачу своим подопечным.

Прежде чем покинуть Африку, Эмилиан выполнил последнюю свою обязанность. Тиберий, который уже завоевал признание и любовь среди солдат, получил наконец из рук двоюродного брата «Стенную корону» в награду за военные подвиги, и прежде всего за то, ч т о он первый взобрался на стены Карфагена. В будущем, однако, последствия разрушения Карфагена еще аукнутся его героям: как усомнившемуся полководцу, так и семнадцатилетнему, увенчанному наградой воину. Более того, со временем это римское злодеяние будет стоить двоюродным братьям дружбы.

По возвращении в Рим Тиберия ждала слава. С золотой короной на голове восторженный юноша шагал по главным улицам города в составе многочисленной процессии. Все храмы были открыты, украшены гирляндами цветов и благоухали благовониями. Озаряемые солнцем, лепестки роз осыпались с крыш на шествующих солдат, а охране с трудом удавалось сдерживать ликующую толпу вокруг. На улицу высыпало огромное множество народа, люди искренне радовались, светились улыбками, обнимали друг друга. Поводом для торжества и ликования послужило грандиозное событие: за победу над Карфагеном Сенат наградил Эмилиана правом на триумфальное шествие.