Расскажите, тоненькая бортпроводница. Повесть - Елена Фёдорова

Я живо представила летящий в небе самолет, себя за штурвалом, и решила поехать в летную школу.

Из института меня, конечно, не отпускали. В деканате меня долго уговаривали, упрашивали и даже приказывали остаться, но я была непреклонна. Наконец руководство института сдалось, и я отправилась в Батайск.

Так в 1936 году начался новый этап моей жизни – летная школа. Три с половиной года мы скрупулезно изучали устройство самолетов У-2 и П-5, постигали азы самолетовождения, прыгали с парашютом. После летной школы я получила направление в Семипалатинск. Вышла замуж за летчика.

Мы с мужем летали в одной эскадрилье, развозили почту и легкие грузы по трассе Семипалатинск, Павлодар, Лебяжье, Иртышск вдоль Иртыша.

Однажды повезла я почту в Усть-Каменногорск. Туда добралась благополучно. Дозаправляться не стала, уж очень домой торопилась. Лечу обратно вдоль реки Иртыш и чувствую, что скорость начинает падать. С чего бы это? Все приборы в норме, горючее есть, а скорость гаснет. Смотрю вперед, а над Семипалатинском высоченный столб песка стоит. Началась песчаная буря.

Поднялся такой сильный ветер, что я минут двадцать висела над рекой, не в силах перелететь ее. Запас топлива таял на глазах, а буря и не думала заканчиваться. Тогда я приняла решение садиться на запасной, санитарный аэродром, отругав себя за то, что не дозаправилась. Только я повернула к санитарному аэродрому, вихрь сместился в сторону, словно ожидал моего решения, испытывал меня на прочность.

Я моментально изменила траекторию полета, воспользовалась переменой ветра, чтобы сесть на базовый аэродром. Приземлилась благополучно, зарулила на свою стоянку, и винт заглох. Топливо было израсходовано полностью.

Все бросились обнимать меня, поздравляя с благополучной посадкой. Оказалось, что песчаный столб был высотой девяносто метров, диаметром тридцать метров, а скорость ветра равнялась тридцати метрам в секунду. И, если бы я в этот столб попала, то не разговаривала бы сейчас с тобой… Но, к счастью, все обошлось благополучно, а я после этого случая больше не испытывала судьбу, всегда самолет заправляла.

Мария Николаевна улыбнулась, пригладила волосы и, глянув в окно, проговорила с ноткой грусти:

– Я перестала испытывать судьбу и тогда она решила испытать меня. В июле 1941 у нас с Петром родился сын. Но наше семейное счастье было недолгим. Жуткое слово «война» раздавило его своими кирзовыми сапожищами, уничтожило все, что было нам дорого.

Петра сразу же отправили на Южный фронт. Их эскадрилья сделала остановку в Ростове. Оттуда я получила первое и последнее письмо от мужа. Их самолет сбил немецкий мессершмитт над поселком Чаплинка…

Только я оправилась после смерти Петра, как новое горе обрушилось на меня: умер наш сынишка Ванечка. Земля ушла у меня из-под ног и я полетела вниз, в темноту, в пропасть. Но чьи-то сильные руки подхватили меня и заставили лететь вверх, в небо, дали почувствовать, что все изменится.

Я решила, что должна бороться с ненавистными фашистами. Я обязана отдать свою жизнь за свободу и независимость Родины. Я стала проситься на фронт. Но все мои просьбы отклоняли, объясняя, что я нужна здесь, в тылу, как опытный летчик-инструктор. В Актюбинской авиашколе ГВФ я подготовила более пятидесяти летчиков, работая днем и ночью.

Как-то раз прибегает ко мне Людочка Горбачева с радостной новостью:

– Маша, Маша, на двух летчиц разнарядка в школу пришла. Двоих человек вызывают в Москву, в отдел ВВС! Давай проситься!

На следующий день прихожу к начальнику авиашколы и узнаю, что послать в Москву решено не меня, а Аню Замятину. Я принялась убеждать начальника, что послать на фронт нужно именно меня. Но он ни в какую не соглашался, аргументируя, что из Москвы получены уже подписанные документы на конкретные фамилии.

– А вы скажите, что мы вылетели раньше, чем документы прислали, – умоляла я его.

– И что ты так на фронт рвешься, девочка моя неразумная? – воскликнул он. – Думаешь там легче, чем здесь?

– Нет, не думаю, – сказала я, сжав кулаки. – Мне надо на фронт, мне надо… у меня уже никого не осталось, никого, а у Ани ребеночек маленький. Ему мамка нужна, понимаете?

– Понимаю, – он потупил взор, немного помолчал. – Ну, ладно, лети птенец отчаянный, что уж с тобой делать. Да меня потом, смотри, не ругай.

– Я вас лучше расцелую, товарищ командир. Вы Анечку спасли и меня счастливой сделали…

Вот так я и попала в сорок шестой гвардейский Таманский женский авиационный полк ночных бомбардировщиков и стала «Ночной ведьмой». Сделала шестьсот сорок боевых вылетов – это две тысячи сто девяносто девять часов. Уничтожила я два склада с боеприпасами, несчетное количество вражеской боевой техники и живой силы противника. Летом на задание мы вылетали по пять раз, а зимой по восемь. Однажды мне пришлось сделать аж пятнадцать вылетов. А в летную книжку записали мне только четырнадцать. Мой пятнадцатый полет приписали другой летчице.

Смешно сейчас все это вспоминать: кругом взрывы, пожары, смерть, а люди занимаются приписками, халтурят, подтасовывают факты, надеясь, что война все спишет. Многие тогда копили деньги, собирали трофеи, решая, куда это все потом приспособить.

А я все деньги маме и сестре отсылала. Трофеев я никогда не брала. Чужое добро мне ни к чему. От смерти ведь ни деньги, ни трофеи не спасут. Да и кто знает, какая в чужих вещах информация хранится. Может ты на себя чужую карму берешь. А зачем она тебе? Со своей бы справиться, свой бы рюкзачок с камнями до вершины дотащить.

– Мария Николаевна, а страшно было летать за линию фронта? – спросила Оля.

– Нет, страха не было. Сначала, правда, не отпускали тревога, волнение и беспокойство. Я в детстве пережила два страшных пожара, поэтому огонь был для меня чем-то зловещим, вселяющим цепенящий страх. А тут горит, полыхает вся линия горизонта. Но надо лететь, чтобы не нарушить приказ. Я собрала волю в кулак и полетела, решив бросить вызов огненному зареву.

Только пролетев над стеной огня, я поняла, что одержала победу. Огонь был там, внизу, а я парила над ним, недоступная его красным, горячим лапам. Тогда я сделала для себя важный вывод: если мы поворачиваемся к страху лицом, а не спиной, то он сам убегает от нас. Он может управлять только слабыми, трусливыми людьми.13

– Я с вами согласна, – проговорила Оля. – Мы один раз во время полета попали в сильную грозу, оказались в самом эпицентре. Самолет мотало так, что невозможно было устоять на ногах. Мы взмывали резко вверх, потом стремительно летели вниз. По обеим сторонам борта сверкали яркие вспышки молний. Самолет трясся словно больной в лихорадке. Потом, когда мы вырвались из грозовых объятий, пилоты сказали, что чувствовали себя, как на войне. А я тогда подумала, что страх, поселившийся в душе, будет трудно победить. Он пустит корни, разрастется, как репей, сделает тебя безвольным существом. Поэтому надо гнать его прочь, не поддаваться ему.

– Правильно, – подтвердила Мария Николаевна. – Надо только раз найти в себе смелость перебороть страх, тогда он тебя сам будет обходить стороной.

Был в моей летной жизни такой случай: возвращались мы с Шурочкой, Александрой Акимовой с боевого задания. Облачность слоисто-кучевая, нас видно, как на ладони. Слышу, Шурочка кричит:

– Маша, посмотри по сторонам.

А мне некогда головой вертеть, я же по приборам лечу, сижу, уткнувшись в приборную доску. Но крик Саши и странные хлопки, словно кто-то надутыми пакетиками хлопает, заставили меня поднять голову. Вижу, от нашей «уточки» – так мы любовно свой У-2 называли, огненные вспышки и искры в разные стороны рассыпаются. Немцы по нам прицельный огонь ведут, да попасть не могут. Воздух так пропитался сажей, что стал чернее самой черной южной ночи. Такого еще никогда не было, – подумала я и снова в свои приборы уткнулась.

Когда мы благополучно приземлились на базовый аэродром, то были похожи на шахтеров, вышедших из забоя. Смотрели с Шурочкой друг на друга и смеялись. Так и пошло у нас с ней с тех пор: если вначале тебе очень страшно, то потом будет очень-очень смешно.

А однажды из-за поломки самолета пикировала я с четырех тысяч метров до ста шестидесяти. Чудом удалось мне тогда посадить машину. Когда я шла на посадку, дома были выше меня. Нужно было проявить особое мастерство, чтобы не задеть ни одну крышу. Да и приземлялась я не тем курсом, не с той стороны. На земле все переполошились, думали – немцы атакуют. А когда поняли, что свой самолет прилетел, дежурный закричал что есть сил:

– У тебя еще и бомбы висят, бомбы! Ты, ведьма проклятая, могла нас всех угробить! Угробить…

– Настоящие «Ночные ведьмы» бомбы сбрасывают только на неприятеля, – спокойно ответила я. Устранила неполадку и полетела дальше.