Расскажите, тоненькая бортпроводница. Повесть - Елена Фёдорова

– А ты мне о себе рассказывать будешь?

– Буду, обязательно буду, – сказала Оля. – Только потом, когда вы все расскажете о себе. Вы столько видели, столько пережили, столько можете поведать, что я должна превратиться в слух и не дышать. Я еще тогда, пять лет назад, должна была расспросить вас обо всем, а я начала вам щебетать про свою любовь, про свои невзгоды…

– Правильно сделала, что начала щебетать, – прервала ее Мария Николаевна. – Откуда же тебе было знать, что я военная летчица – авиатрисса, инструктор, командир звена «Ночных ведьм». Вот когда я тебе все о себе расскажу, а ты потом мимо меня пройдешь, это будет скверно…

– Ни за что не пройду, – замотала головой Оля.

– Верю, – сказала Мария Николаевна. – Я тебе сразу поверила, когда ты мне в плечо уткнулась. Были в этом жесте растерянность, мольба о помощи, беззащитность. Ты плакала а я вспоминала, как однажды мне так же уткнулся в плечо мой однокашник по Батайской школе пилотов – Анатолий, Толя Попов – наш первый красавец, по которому сохли все девчата. Мы были молодые, веселые, бесшабашные смеялись, песни пели, планы строили грандиозные, но… – она вздохнула. – К сожалению, война все залила кроваво-красным огнем, исковеркала людские судьбы, надломила даже самых сильных и смелых… Люди плакали и не стеснялись своих слез… Такое страшное время было.

С Толей Поповым мы встретились уже на Белорусском фронте. Шло стремительное наступление на Минск. Нашим полкам была дана задача искать разрозненные группировки немцев. На лесной поляне собралось сразу несколько мужских и женских летных полков. Мы все сроднились за это время. Знали друг о друге почти все, принимали живое участие в радостях и бедах. Читали одну на всех книгу Белинского… Она, к сожалению, сгорела в одном из самолетов… Но мы больше горевали не о книге, а о молодом пилоте, который не смог её прочесть…

Этот мальчишка погиб совершенно нелепо. Он вылетел на поиски немцев, перелетел речушку, находившуюся прямо за нашим леском, и попал под одиночный немецкий обстрел. Горящий самолет медленно опустился на берег реки. Штурману удалось выбраться из горящего самолета и передать сообщение командиру эскадрильи Анатолию Попову.

Толя незамедлительно помчался к месту трагедии, но ни пилота, ни самолет спасти ему не удалось.

Обратно Анатолий шел медленно, не разбирая дороги, размышляя о нелепости случившегося. Он был против этого вылета, но не смог переубедить командира полка, не смог настоять на отмене приказа. Он жалел юного пилота, который и в полку-то побыл всего несколько месяцев.

– Не уберегли парня. Не уберегли, – твердил Анатолий. – Скорей бы конец войне… Скорей бы…

Думы его были такими тягостными, что он не сразу сообразил, куда идет. А шел он прямо на нас с девчатами. Мы дружно крикнули ему:

– Здравствуйте, товарищ майор!

Он поднял глаза, долго-долго блуждал взглядом по нашим лицам, а потом удивленно проговорил:

– Маша? Тепикина? Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты, – засмеялась я. – Я командир звена «Ночных ведьм».

– Маша, милая, как я рад тебя видеть. Ты себе даже представить не можешь, как я рад этой встрече, – он схватил меня за руки и начал трясти так, что я думала он мне их оторвет.

– Да тише ты, медведь! – воскликнула я. Толя порывисто обнял меня и, уткнувшись в плечо, заплакал. Это были слезы ребенка, который наконец-то может излить всю свою боль, обиду, отчаяние, поняв, что его выслушают и поддержат. Он плакал, а я молча гладила его по голове и думала:

– Как странно порой складывается наша жизнь. Там, в летной школе, Толя даже не подозревал, что я была в него влюблена. Он ни на кого не обращал внимания, потому что был увлечен своей будущей женой, молоденькой, милой учительницей Танечкой…

Но так вышло, что милая Танечка не захотела долго ждать возвращения Анатолия с войны. Решив, что муж может погибнуть в одном из сражений, а ей будет очень трудно одной растить дочь, Татьяна ответила взаимностью на ухаживания молоденького капитана.

Толина мама все знала, но ничего не писала сыну, не хотела его расстраивать. Толя воевал, веря в любовь и преданность своей Танечки. Он ее безумно любил и старался найти любую возможность, чтобы повидаться.

Такая возможность появилась у Толи только в 1942 году. После освобождения Калинина он сумел выхлопотать себе трехдневный отпуск и помчался в Нальчик, где жили мама, жена и дочь. Мама сказала ему, что Татьяна с дочкой переехали в другой поселок… Скрыла она от Толи, что жена его сбежала с капитаном подальше от завистливых глаз да злых языков. Надоело ей слушать упреки в том, что она при живом муже, который защищает родину, с тыловой крысой развлекается.

Ничего не подозревающий Толя вбежал в новый Танин дом и замер, увидев на стуле капитанский китель.

– Я был убит. Нет, я был смертельно ранен блуждающим по телу осколком. Мне показалось, что вся кровь отлила к ногам, сделав их чугунными, – признался он мне. – Не знаю сколько времени я простоял молчаливым чугунным солдатиком, совершенно нелепым в этой невоенной обстановке чужого семейного уюта. Я не произнес ни слова. Нам не надо было ничего говорить. Нам не следовало ни о чем говорить…

Татьяна долго смотрела на меня огромными, полными слез глазами, а потом медленно опустилась на стул и, зажав рот двумя руками, начала мотать головой. Я неотрывно смотрел на нее и неспешно вытаскивал содержимое из своих карманов.

Потом поставил на стол вещмешок с продуктами, резко развернулся и пошел прочь. Боковым зрением я видел, как Татьяна зажала уши, ожидая, что я громко хлопну дверью. Но я прикрыл ее тихо-тихо, словно боясь потревожить, спугнуть невоенное счастье.

Вот так драматично закончился мой довоенный фильм с названием «Моя дорогая учительница». Я вернулся на фронт и начал искать смерти. Я искал ее с каким-то остервенением. А она обходила меня стороной, пугаясь моего упорства. Вот и сегодня погибнуть должен был я, я, а не этот пацан… Не Василий… Ах, Господи, что же это за наказание нам такое послано? – воскликнул Толя. Вытер слёзы. – Прости. Прости меня, Маша, за слабость. Просто ты показалась мне такой родной-родной. Я всю жизнь мечтал жениться на учительнице, а теперь понял, что мне нужна сильная, волевая женщина, способная на самопожертвование… А значит она должна быть настоящей «Ночной ведьмой», – улыбнулся. – Спасибо тебе, Маша Тепикина, товарищ мой дорогой. Ты помогла мне понять, что жизнь продолжается, что не все так плохо. Да и войне скоро конец. Вон как немцы бегут. Значит, поживем еще, дорогая Мария Николаевна? Наверное, наша с тобой встреча была запланирована заранее там, на небесах. Встреча наша нужна была и тебе, и мне. И, если твое сердце свободно, то я готов…

– Вот война закончится, тогда и поговорим, товарищ майор, – сказала я строго.

– Молодец! – он пожал мне руку. Мы обменялись адресами и разлетелись в разные стороны.

Тогда, в нашу первую встречу, я ему не сказала, что до войны работала учительницей. Мне не было еще и пятнадцати, а я уже вела уроки русского языка в начальных классах. В 1934 году меня даже назначили инспектором по ликвидации неграмотности.

А в 1935 году я поступила в Свердловский педагогический институт на учителя математики. Наша студенческая жизнь была насыщенной и интересной. Мы занимались спортом, участвовали в художественной самодеятельности, устраивали литературные диспуты и вечера. Каждое утро веселая студенческая братия устремлялась по набережной от общежития к институту, а вечером в обратную сторону. Однажды в наш многоголосый студенческий поток влился учитель физкультуры и громко выкрикнул:

– В Батайской школе летчиков объявлен дополнительный набор! Берут не только ребят, но и девчат! Свои силы должны испытать самые спортивно подготовленные, то есть все!

Поток на миг замер, а потом начал нарастать шепоток удивления, восторга, возмущения и еще каких-то эмоций.

– Маша Тепикина, поезжай, – крепко сжав мою руку, попросил физрук. – У тебя обязательно получится, я уверен.

– Да нет, я не пройду по здоровью, – отмахнулась я. – Какая из меня летчица, Владимир Васильевич?

– Самая замечательная летчица получится, вот увидишь.

– Нет, не поеду, у меня сердечко пошаливает.

– Влюбилась, небось, вот и пошаливает. Не дури, Мария, второй такой возможности не будет. Попробуй, – настаивал он. – Самое главное пройти медицинскую комиссию. А за экзамены по русскому и математике я даже не переживаю. Ты же у нас одна из лучших в институте и по всесоюзному диктанту четверку получила. Надо ехать, Маша. Будешь ты у нас летчицей – авиатриссой! Это же фантастика! Ну, соглашайся.

Я живо представила летящий в небе самолет, себя за штурвалом, и решила поехать в летную школу.