Окоянов - Дмитрий Дивеевский

Двадцатипятилетним Митя встретил революцию пятого года на баррикадах Пресни. Был арестован, попал на поселение в Туруханский край, но в скором времени бежал оттуда. Жил по чужим документам, был в розыске охранки по всей Империи. Стал помощником одного из лидеров с.р. – Виктора Чернова. Выполнял его особые поручения, выезжал с ним и за границу в качестве секретаря и телохранителя.

Скрываясь от жандармов после ликвидации провокатора в шестнадцатом году, он был арестован в Порт-Артуре, но случайно освобожден большевиками, которые устроили побег своих товарищей из следственной тюрьмы. К этому времени в сознании Мити назрел кризис. Он видел, что доведенный до отчаяния народ начинает склоняться к насилию и в стране поднимается кровавая волна, грозящая перехлестнуть через все мыслимые границы. В то же время, его собственный опыт говорил ему, что насилие бесплодно. Оно только развращает и разлагает самого насильника, делая его инструментом темных сил.

В жизни Булая наступили резкие изменения, которым способствовала и сложившаяся вокруг него ситуация.

После побега из тюрьмы охранка обложила его так, что оставался только один выход – уйти за границу. С помощью большевиков он нанялся кочегаром на пароход «Руслан» и бежал в Сан-Франциско транзитом через Японию.

Попав туда, стал самостоятельно осмысливать происходящее на Родине. Пропадал в библиотеках и архивах этого многоязычного города, нашел путь в русскую эмиграцию, притекавшую из России в разное время тем же путем, что и он, – через восточное побережье Империи. Выдал себя за разорившегося купчика и был принят ею. Это позволило ему увидеть мир с неожиданной стороны. Среди эмигрантов было много людей, мысливших христианскими и патриотическими категориями, которые оказались неожиданно близки изменившемуся мировоззрению Булая.

Через год Митя перебрался в Нью-Йорк в надежде найти работу в обширной русской колонии. Прежние связи со многими евреями-эсерами оказались весьма полезны в этом деле, и он получил должность учетчика на складах торговой фирмы «Барский и Баррет». Больше из любопытства Булай стал присутствовать на собраниях эмигрантских организаций и понял, какую серьезную роль в событиях на родине играет еврейская диаспора.

В Нью-Йорке его застало известие о февральской революции. Узнав, что его бывший руководитель В.Чернов стал членом временного правительства, Митя решил, что настала эпоха мирных реформ, и засобирался домой. Однако на сборы ушло время, и когда британский «Норфолк», на котором он пересекал океан, немыслимыми зигзагами доплыл до Ливерпуля, уже случился октябрьский переворот. Имея еще фальшивый имперский паспорт, Митя остановился в Англии, не зная, что делать дальше. Приход большевиков к власти означал непредсказуемое и опасное будущее. Из всех революционных партий РСДРП(б) выделялась шокирующим политическим утопизмом. Вспоминая речи ее вождей на партийных сходках, Митя думал о том, что пестуемая ими идея новой тирании происходит от нежелания понять крестьянскую Россию, от псевдо-интеллигентского презрения к кормильцу-мужику. «Призрак коммунизма», фантастический в своей основе, при попытках его оживить на русской земле, неизбежно обернется великой бедой. Добровольно возвращаться в эту ситуацию ему казалось невозможным. Тем более, что пока он торчал в Англии, эсеры уже выступили против большевиков, между ними началась большая драка, и ему, как известному функционеру правых эсеров, трудно было надеяться на доброе отношение власти.

С другой стороны, Митя не представлял себе жизни вне России, без своей земли и без своего народа. Не говоря уже о том, что в Окоянове, лишенная его мужской помощи, оставалась Аннушка с тремя малолетними детьми на руках, перед которыми его совесть горела жгучим пламенем раскаяния. Они жили на положении сирот.

Пока продолжалось это состояние неопределенности, Булай освоился в Лондоне и с утра до вечера пользовался возможностью напитываться знаниями в его фондах и библиотеках. Часто бывал и в библиотеке Британского музея, где сиживали классики марксизма, за чьи кабинетные измышления теперь платил неимоверную цену русский человек.

Наконец Митя решил несмотря ни на что вернуться на родину и осесть в Окоянове на причитающийся остаток жизни, подальше от политических клоак своей Отчизны. В душе Мити теплилась надежда, что большевики оставят его в покое, так как участия в конкретных выступлениях против них он не принимал.

К сорока годам он понял, что погоня за бунтарскими иллюзиями была затмением разума. Не в насилии и разрушении состоит предназначение человеческой жизни, а в вещах понятных и вечных – в любви к своей стране и своим близким, в труде на их благо и восприятии их ответной любви. А главное заключалось в том, что к нему пришла христианская вера, сломавшая прежние ценности. Она поставила его перед простым вопросом к самому себе: как он, грешный, увязший в соблазнах и заблуждениях человек, мог возомнить себя способным решать судьбу других людей и даже всего своего народа? Откуда эта гордыня? Не от скудости ли ума и души? Вера указала ему, как несовершенен он сам, какую пропасть предстоит преодолеть внутри себя, чтобы придти к тому итогу, который у православных людей скромно называется непостыдной кончиной.

Подзаработав немного денег, в начале двадцатого года он перебрался в Швецию, оттуда в Финляндию, нелегально пересек новую финскую границу и объявился в Петрограде.

Прочитав Митино заявление, Седов взял ручку и начертал на нем следующую резолюцию: «Мы, нижеподписавшиеся, Председатель Окояновского уездного исполкома Булай А.Г. и заведующий политическим бюро при окояновской уездной милиции Седов А.К., рассмотрев заявление бывшего эсера Булая Д.С. считаем его достойным заслужить доверие пролетариата и направить на возглавление ТОЗа в Арской волости Окояновского уезда. Фактическое состояние данного будущего ТОЗа послужит окончательным поводом для суждения отношения тов. Булая к порученному политическому делу».

Митя расcмеялся:

– Что за тарабарщину ты написал?

Протерев пенсе и водрузив его на нос, Седов с юмором ответил:

– Хочешь верь, хочешь нет. Но эти начальники, что сейчас в Нижнем окопались, нормального языка не понимают. Чем круче загнешь, тем больше им нравится. Должен тебе сказать, что почти все они – из нижегородских рабочих, за исключением нескольких приезжих. Но как же многие из них изменились, попав во власть! Мне кажется, в этом затаилась какая-то беда.

– Вот видишь, Антон. А ты новое общество построить хочешь. Что же у тебя с ними получится?

– Серьезный вопрос, Митя. Но согласись, делать что-то надо. Революция-то была неизбежна. Ты ведь не думаешь, что самодержавие можно было отремонтировать?

– Я, Антоша, всю голову об нашу историю сломал. Все старался понять, как же мы до революции докатились. Ведь что в этом самое главное? То, что русский мужик от Бога стал отходить. Неудержимо стал отходить. Почему? Духовные наши отцы говорят: писаки во всем виноваты. Заронили червя соблазна в мужицкую душу, увели из-под Божьего попечения. Вроде бы, верно. А ведь это не главное. Уж не такой могучей была интеллигенция, чтобы мужика раскачать.

Ты вот скажи мне, почему наше село Знаменское, аж о двух тысячах душ, потребовало на сходе переименовать его в село Кудеярово, а? По имени разбойника и душегуба Кудеяра. Что, улыбаешься? Вот то-то… Здесь, видать, собака зарыта! Прячется в русской душе тайная страсть вырваться на волю да погулять со всего плеча.

Возникает законный вопрос: что же за разбойники мы такие? Откуда в нас эта тяга к смуте?

Как я только ни старался на этот вопрос ответ найти, каких только авторов ни читал, в том числе и твоего Ульянова, но ничего путного не раскопал и вот до какого вывода умишком своим утлым сам добрался. Послушай.

Собирали сначала князья, а потом первые цари русский народ из разных племен. Надо было объединить, как говориться, двунадесять языков. Нашли очень убедительную форму объединения – в виде православного самодержавия. Как ты помнишь, иллюстрация к тому висела в каждой мужицкой избе. Сверху Бог. Ниже царь с патриархом. Затем бояре и купцы, военные и так далее. А в самом низу работный люд. Царь перед Богом, бояре перед царем, народ перед боярами в ответе. У каждого свое послушание. Все с таким распределением согласны. Это представление было стержнем народной жизни. Лучшее тому доказательство – конец смутного времени. Простые люди изгнали поляков и избрали в цари первого Романова. Так они считали правильным.

А потом эта картина стала искажаться и рушиться по вине монархии. Петр Великий о главном смысле помазанничества – ответе перед Богом за свой народ забыл. Для него народ стал населением, строительным материалом для реформ. Патриарха он изгнал, церковь унизил. Простой человек увидел в царе не отца, а сурового хозяина. С тех пор так и покатилось. Чем дальше, тем хуже. Разные цари по-разному к помазанничеству относились, но ни один его по-настоящему восстановить не смог. В чем смысл пугачевщины? Люди хотели вернуть царя-отца. Они, наивные, полагали, что Петр Третий восстанет из праха и даст им ощущение прикаянности, принадлежности к общему царскому и божьему делу. Этого не произошло. Порвалось чувство родства между помазанником и простым людом. Именно от этого народ одичал. Как дичает без родителей одинокий сирота.