Опера и смерть - Вера Русакова

был неплохим. О себе он рассказывал, что недавно потерял невесту. Некоторое время жил в доме её брата, потом решил устроиться на работу. Был он несколько чопорный, как и все англичане, но хороший сосед… Нет, но как же так! Такой хороший человек! У него есть родственник, надо ему написать!

Я успокоил итальянца – кузену покойного уже написали.

– У мистера Паркса было оружие?

– Если и было, то я его не видел.

– А что случилось в воскресенье?

– Да ничего особенного! Он пошёл в церковь, ну в вашу, протестантскую. Есть ли наша церковь в Карлайле, мы не знали, поэтому собрались в номере у Джорджо, помолились. Потом стали играть в карты.

Только итальянцы способны чередовать молитвы с картами.

– Потом спохватились, что пора на репетицию. Я зашёл в номер, мы с Артуро вместе жили. Его не было. Я оделся потеплее и пошёл в театр, на репетицию. В театре Артуро не было, куда он пропал- не знаю. Да я синьору Стефану всё это рассказывал.

– Синьор, я вижу, что Вы очень умный и приятный человек, – я почти не врал. – Не могли бы Вы мне рассказать о Вашей труппе, о её членах. Вот, например, Ваш директор. Что Вы о нём знаете?

– Синьор Стефан – хорват из Рагузы. Был, говорят, в молодости отличный певец – баритон, но рано потерял голос. Потом играл на скрипке, на контрабасе и ещё на чём-то, а когда умер синьор Дюмурье – стал директором. Человек он хороший, справедливый, но уж больно скучный.

– А синьора Ангиссола?

– Незаурядная женщина! Умная, решительная. Дружит с директором. Причём тут не роман, а именно дружба, как между мужчинами. Синьор Паоло, Вы мне не передадите печенье?

Печенье стояло на полочке. Я передал синьору Каэтани печенье, затем налили стакан вина, он устроился с удобствами и стал увлечённо рассказывать:

– Я Вам говорил про синьора Дюмурье? Он был наполовину француз, наполовину итальянец, директор труппы. Он был человек, что называется, деловой, но однажды дела пошли наперекосяк. Синьора Жюстин, которая мне всё это рассказывала, говорила, что его вины там не было, а было неудачное стечение обстоятельств. Ну, артисты и музыканты стали разбегаться, синьор Дюмурье был в отчаянии, вокруг него остались только самые стойкие, в том числе его собственная дочь, флейтистка, синьор Стефан – он как раз тогда переквалифицировался в музыканты, синьора Жюстин, а из певцов – только синьора Тереза и синьор Роберто. Никакие оперы в таком составе ставить было нельзя, поэтому давали концерты: Тереза и Роберто пели арии и дуэты, а музыканты играли. Какое-то время работали все за кусок хлеба, не очень толстый, синьор Петрич и синьора Ангиссола даже вложили свои деньги в дело – он побольше, она поменьше, потому что любит тратить, но потом Дюмурье выкарабкался. Синьор по гроб жизни считал, что он у этой компании в долгу. Потом дочь Дюмурье вышла замуж и перестала выступать, сам Дюмурье умер, а эти четверо так и остались друзьями. Точнее теперь уже трое, потому как Жюстин в прошлом году тоже умерла. Хорошая была женщина: и умная, и добрая. Её дочь, которая теперь наше главное сопрано, ей в подмётки не годится. Даже по красоте: мать была блондинка, посветлее синьоры Терезы, с тёмными глазами. Когда она умерла и сказали, что ей было сорок восемь лет, я ушам своим не поверил – выглядела она на десять лет моложе. А дочери её было всего семнадцать, и синьора Тереза оформила над ней опеку.

– Дочь Вам, видимо не нравится?

– Да не то, что не нравится… Какая-то она вялая.

Впрочем, дочь мадам Жюстин меня интересовала мало. Точнее, совсем не интересовала.

– А о родителях синьоры Ангиссола Вы что-нибудь знаете?

Гобоист хмыкнул.

– Может знаю, а может и нет.

– Вы говорите загадками, синьор Каэтани.

Он помолчал, съел печение и выпил вина.

– Были мы в Лукке, на фестивале… После спектакля пошли мы с Артуро и Джорджо Банфи в харчевню, а там местные на нас набросились с вопросом: у синьоры Ангиссолы настоящая фамилия или псевдоним? Джорджо сказал, что настоящая, он её паспорт видел, а я сказал, что нет: она приняла псевдоним в честь Софонисбы Ангиссола, своей любимой художницы, а потом взяла его официально, как фамилию. Не помню, кто мне это говорил. Тогда местные жители стали утверждать, что опознали в донне Терезе свою землячку, как бишь её… Не важно. Якобы она убежала из дома, и никто не знал с кем, в смысле – с каким мужчиной. Старик, её отец, был очень недоволен – дочери нет, зятя нет, внуков и наследников нет. Он умер спустя несколько лет, а дом его – нам потом показывали – и всё добро отошли, как выморочное, городу Лукке. И тут местные стали выяснять: будет синьора Тереза с городом судиться или нет. Мы им ничего сказать не могли. Мы даже толком не знали, действительно ли она эта… Вспомнил! Катарина Джулиани.

Я слушал очень внимательно.

– Спасибо, синьор Каэтани, Вы мне очень помогли!

– Рад, если так.

– А что Вы знаете о синьоре Кассини?

– Он римлянин. Из актёрской семьи – его мать до семидесяти лет на сцену выходила. Есть брат и сестра. Воевал за свободу Италии в рядах «тысячи». Вообще смелый парень. Прожил бурную жизнь, от которой уже утомился. Голос у него портится, фигура расползается, он ждёт – не дождётся, чтобы умер муж синьоры Аннунциаты. Тогда Роберто женится на богатой вдове и оставит сцену.

– Вы знаете про роман синьора Кассини?!

Гобоист захохотал.

– О нём знает вся Италия и несколько сопредельных стран! Луиджи хороший слуга, за хозяином пойдёт в огонь и воду, но словеса из него хлещут, как вода из хорошего фонтана.

Я вспомнил Луиджи Гоцци и не мог удержаться от смеха.

– Аннунциата Беккариа выступала как певица, потом вышла замуж за богача и оставила сцену. Они как-то встретились с Роберто, мирно попили шоколаду, как старые знакомые, а потом стали любовниками. Им помогает встречаться наша костюмерша, донна Джулия, они с Аннунциатой в каком-то родстве, но донна Джулия как раз помалкивает. Старик богач вроде бы тяжело болен, и три человека нетерпеливо ждут, когда он наконец умрёт: его жена, её любовник и Октавио Ларраньяга.

Я удивился:

– А он-то здесь причём?

– При том! Роберто – друг директора, и пока он в труппе – лучшие теноровые партии его. Октавио со скандалом вырвал себе Надира. Если же Роберто уйдёт – его партии переходят к Ларраньяге.

Действительно, как всё просто.

– А Ларраньяга честолюбив!