Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Булыга Сергей Алексеевич

На соседней, третьей от двери, лежал Варлам, тоже подьячий, и то ли на самом деле крепко спал, то ли просто сделал вид, что не услышал, как вошел Маркел. Вот и славно, подумал на это Маркел, а то бы сейчас встал и начал спрашивать, а ты ему отвечай! А так хоть можно тихо полежать.

И так он лежал без всякой суеты довольно долго, потому что сперва было слышно, как перестали бить колокола, потом как разошелся народ, а потом стало так тихо, что просто не верилось. И еще вот что было удивительно: больше к ним туда никто не заходил и не тревожил их. Так и обед прошел, правда, еды не принесли. Ну да и ладно, леший с ней, в сердцах думал Маркел и лежал себе, полеживал, и думал, что такого дела он еще ни разу не видал, хотя как будто бы видал всякие. Да и, может, никакого дела уже нет, подумал он дальше. А что! Вчера же Яков прямо говорил: завтра домой поедем – вот уже и собирайся, и они все ушли собираться. А и в самом деле, что здесь еще делать? Все же они как один говорят, что здесь дело ясней ясного, царевич упал на нож и зарезался, а теперь его уже похоронили и отпели, какой тут еще может быть розыск, что и кого разыскивать, когда никто, все говорят, не виноват? Вот и заворачивай обратно! И, может, так даже лучше, подумал Маркел дальше, а то стал бы он разыскивать и разыскал бы, что царевича убили злые люди, а этих людей прислал Борис – и что тогда? Кому такой розыск надобен?! Э, тут же подумал Маркел и при этом даже взял себя рукой за шею и потрогал, крепка ли она…

Но тут вдруг открылась дверь, вошел какой-то человек, подошел к Маркелу и сказал:

– Вставай! Пошли!

– Куда? – спросил Маркел, вставая.

– Со мной! – сказал тот человек.

Маркел пошел за ним. Маркел не спрашивал, куда его ведут, потому что, думал, чего спрашивать, ведь же если сразу не сказали, то после тоже не скажут. Да он же и так уже чуял куда!

И он не ошибся. Долго его водил тот человек вверх, вниз и вправо, влево по лесенкам, ходам, сеням и переходам, а после ввел в большую и богато убранную горницу и, сам туда не входя, закрыл сзади за Маркелом дверь. Маркел остановился и сразу снял шапку, и так же сразу низко поклонился, потому что прямо перед ним лежал на мягкой лавке сам боярин Василий Иванович Шуйский и строго на него поглядывал. Боярин был в легкой маленькой домашней шапочке, очень богато расшитой, и в такой же легкой, очень тонкого сукна летней шубе, она тоже вся так и горела, и сапоги на нем были короткие и мягкие.

Зато смотрел боярин очень грозно! Маркел робко откашлялся.

– Молчишь! – сердито сказал Шуйский. – Ох, молчун!

Маркел опустил глаза и стал смотреть в пол. И еще подумал, что раз боярин такой гневный, то никуда они еще не едут, а надо вести розыск дальше, а вот куда его вести, боярину неведомо! И он опять не ошибся, потому что Шуйский вновь заговорил, и уже не так грозно, а будто просто с обидой:

– Мне князь Семен тебя крепко нахваливал. Глаз, говорил, у тебя на сажень под землю видит. И через стену так же. – И тут Шуйский замолчал. А потом вдруг спросил: – А здесь ты что увидел? Почему молчишь?!

Маркел поднял голову и посмотрел на Шуйского, прямо ему в глаза, а после опять опустил и сказал:

– Так когда еще было смотреть? Да и не успел я. Да и не через всякую я стену вижу. И не через всякую землю.

– О! – сказал Шуйский. – Вот как! – И строго добавил: – Говори яснее! Не виляй!

– А я и не виляю, государь боярин, – сказал Маркел, уже глядя прямо на Шуйского. – А я только говорю, что спроси у меня прямо и я также прямо отвечу.

– О! – уже совсем сердито сказал Шуйский. – Прямо! А вот и прямо, если хочешь! Вот мы сюда приехали, а здесь царевич лежит мертвый. Одни говорят, будто его зарезали, а другие – будто он сам зарезался. А ты что на это скажешь? Что ты видишь?

– А мне не дали посмотреть, – сказал Маркел. – Меня даже в храм не пустили. Как я могу теперь чего сказать?

Шуйский насупился, задумался, после сказал:

– А что бы ты увидел, если бы смотрел?

– А то, – сказал Маркел, – что если его зарезали, то рана была бы резаная, длинная, потому что резали ножом, а вот если бы он на сваю накололся, то рана была бы маленькая, колотая. – И тут же спросил: – А так она была какая?

– Какая? – тоже было спросил Шуйский, но тут же спохватился и нахмурился, опять подумал и сказал: – А ведь и верно. А я не подумал.

А Маркел опять сказал:

– А теперь что! А теперь поздно. Не плиту же теперь поднимать.

– Тьфу, тьфу! – сердито сказал Шуйский. – Ты у меня не очень-то!

Маркел согласно кивнул, помолчал, а после уже так спросил:

– Царевич в чем лежал?

– В платне, – сказал Шуйский. – Платно длинное, до пят. Всё золотое, в каменьях. А здесь, на горле, бармы, горла было не видать совсем.

– Вот, – сказал Маркел, – я так и думал. Переодели его. Потому что он тогда был совсем не так одет. Он тогда в белой рубахе был, в атласной.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Шуйский.

– Как откуда! – повторил Маркел. – Ведь как же все рассказывают? Что эти подошли к нему, и Осип говорит: какое на тебе ожерельице, государь, славное, дай посмотреть! И вот если на нем было ожерельице, так ведь же не бабье, на шею, а наше, на ворот, а ворот на рубахе, а рубаха у царевича какая? – не посконная, атласная, а если сказали, что лежал как голубок, значит, она была белая, потому что ни на красной, ни на синей кровь так бы не была видна. Ведь так?

Шуйский помолчал, похмурился, после сказал:

– Ну, может, и так, я не знаю. Только какая нам с этого польза?

– Великая, – сказал Маркел. – Потому что… – И тут он на всякий случай осмотрелся, после подступил ближе к боярину и очень негромко добавил: – Теперь надо только узнать, кто его обмывал, и у того спросить, какая была рана.

Сказав это, Маркел отступил и посмотрел на Шуйского. Шуйский же еще сильнее помрачнел, после чего спросил:

– А дальше что?

– Как что! – удивился Маркел. – Наверняка знать будем!

– Нет, – сказал Шуйский. – Не будем.

– Почему это? – спросил Маркел.

– Да потому что, а как я проверю? – сказал Шуйский. – Обмывала его кто? Колобова Марья, мамка его, кто еще. И что теперь дальше? Мне она сегодня скажет, что рана была резаная, а завтра – что колотая. И что мне тогда делать?

– Ну-у! – протянул Маркел. Потом сказал: – Так ведь же к кресту приведем. Ведь же крест поцелует. А назавтра тогда как?

– А назавтра скажет: бес попутал! – уже совсем сердито, в сердцах сказал Шуйский. И, не давая Маркелу даже рта раскрыть, продолжил: – Или скажет: я не рассмотрела, боярин, не до того было, такая же беда, боярин, государя нашего убили. А! – И тут Шуйский махнул рукой, и заворочался, и приподнялся, сел на лавке и продолжил уже вот что: – Это же ты ничего не знаешь, тебе же там внизу чего! А тут так с самого начала это началось! Мы же, когда только вчера сюда приехали и когда сразу стали их допрашивать, так я ушам своим не верил! Я же думал: да что вы, братцы, не могли заранее договориться, что будете нам отвечать? А то первый, Мишка, начал, что государя царевича зарезали. Ладно, пусть зарезали. То есть, конечно, прости, Господи, беда какая! – И тут Шуйский перекрестился. И сразу продолжил: – И вот один, Мишка, сказал, что зарезали. После сразу спрашиваем Гришку. И Гришка здесь же стоял и Мишкины слова все слышал. Ну так и скажи следом за братом! Так нет! Гришка говорит: а я не видел, я не знаю! А их дядя, старый пень, этот совсем: царевич сам зарезался! Я тогда хотел ему сразу сказать: тогда чего ты меня звал сюда, чего ты всю державу взбаламутил, ирод, почему… Вот как! – жарко воскликнул Шуйский. – Вот что они тогда нам там наговорили! Это я уже не говорю того, что мне тут по углам нашептали: что Мишка мертво пьяный был, что он кричал сам знаешь на кого тогда словами всякими, мы, грозил, Москву еще поднимем, еще дайте только срок! Но меня, Маркел, не за этим сюда посылали, нам чужой крови не надо, меня посылали только для того, чтобы узнать, что с государем царевичем, с царевым братцем, случилось, а Мишка-пес псом и останется, мне до Мишки дела нет! Вот о чем я, Маркел, всю нынешнюю ночь не спал и думал! А утром только встал, а мне уже суют под дверь челобитную. Русин Раков, тутошний городовой приказчик, где он вчера, собака, был, почему сидел, хвост поджавши, под забором, а теперь давай брехать! А мне на это надо что-то делать, надо же вести розыск! Потому что это же уже измена, если подается челобитная, а там ясно написано, что Мишка подбивал народ на бунт, а Марья подбивала Мишку! Марья – это государыня-царица вдовая, царевичева матушка. И что мне с ней делать? Кто мне давал такую власть, чтобы я ее расспрашивал? А если я ее не расспрошу, ты знаешь, что со мной там будет, когда я вернусь? Вот то-то же! И поэтому я вызываю Ракова! И Мишку. И ставлю их рядом. И этот Раков-пес перед Мишкой от всех своих слов отрекается! И Мишка мне в глаза смеется! Вот что сегодня здесь было, Маркел! Я сижу так, как сейчас сижу, эх, думаю… И вдруг входят, говорят: боярин, всё готово, митрополит уже в храме, сейчас будем отпевать, надо скорей успеть, народ уже волнуется. И я что? Я пошел! И там стою и думаю… Прости, Господи, а не о том же думаю! Невинное дитя хороним, а я только о Мишке думаю! Дался мне этот Мишка, Маркел! Но только и это не всё! Потому что только я из храма за порог, а Елизарий уже говорит: боярин, пока мы там были, вот еще одна челобитная, и она опять на Мишку и на государыню. И подал ее наш человек, московский, Васька Спиридонов, так его зовут, приказчик, он здесь уже две недели и всё видел, и написал на Мишку и на государыню так хлестко, что куда там Ракову! Вот так!