Путь в Иерусалим - Ян Гийу

Сигрид объяснила, что она отказалась от этого обычая. Не ради рабов, хотя это нововведение и обрадовало их, а потому, что рабов не может быть слишком много.

Этот резон Кристина понять не могла. Больше рабов значит больше ртов, которых нужно кормить, больше животных, которых нужно закалывать, и больше зерна, которое нужно молотить, это ведь ясно как Божий день.

Сигрид попыталась объяснить смысл переселения, обработки новых земель и выкупа рабов на волю по мере увеличения их количества и какую прибыль это, в свою очередь, давало каждый год в виде дополнительных бочек зерна с новых земель, а также то, как мало пищи нужно рабам, если они должны платить за нее сами, ибо свобода стоила дорого.

Кристина только усмехалась этим нелепым затеям, ведь это все равно что выпустить коров на зеленый луг, доить их и потом зарезать, а поджарить самого себя. Сигрид быстро отказалась от всех попыток объяснить что-либо и в конце концов повела Кристину в баню, где перед вечером мылась толпа рабов.

Когда они открыли дверь в баню, на них вылетело большое облако пара, и зимний студеный ветер смешался с влажным теплом. Закрыв за собой дверь и присмотревшись, Кристина в первый раз удивилась так, что не смогла этого скрыть. Помещение было заполнено обнаженными рабами, которые бегали туда-сюда с ведрами, выливая горячую воду в большие дубовые корыта, или же сидели в клубах пара. Сигрид подошла к ним и поймала одну из рабынь, дав Кристине пощупать ее тело. Посмотри, какие они здоровые и упитанные!

Да, они хорошо выглядят. Но какой смысл в том, чтобы позволять им переводить дрова, как свободным людям, это она не могла понять.

Сигрид пояснила, что это домашние рабы, прислуга, которые должны будут всю ночь поворачивать вертела, приносить и разливать пиво и выносить помои. И разве не лучше иметь рабов, от которых не воняет? К тому же после бани всех их оденут в чистые льняные одежды, потому что сейчас в Арнесе производится намного больше льняной ткани, чем можно продать.

Кристина покачала головой, она не могла не показать, насколько сумасбродным ей кажется этот способ обращения с рабами. Ведь от этого у них могут возникнуть разные мысли. У них уже есть мысли, ответила Сигрид с улыбкой, которую Кристине сложно было понять.

Но когда вечером начался пир, вошедшая в зал процессия чисто вымытых слуг в белых льняных одеждах выглядела очень красиво. Они несли первую перемену мяса, репы, белый хлеб и суп из лука, бобов и еще чего-то, о чем не знали гости и что Сигрид называла красным корнем.

На норвежском почетном месте с драконами восседали Магнус и Эрик сын Эдварда. Слева от Магнуса расположились его брат Биргер, сыновья Эскиль и маленький Арн, а вместе с ними — Кнут сын Эрика, их ровесник. Справа от почетного места — Кристина и Сигрид. Вдоль стен пылали смоляные факелы, на длинном столе, за которым по старшинству сидели двадцать четыре дружинника, горели дорогие восковые свечи, словно в церкви, а от каменной стены за почетным местом исходило тепло, которое, однако, уменьшалось по мере удаления. Младшие дружинники в конце стола вскоре завернулись в свои плащи.

Рабы, поворачивавшие вертела, стали разносить самые мягкие куски и то, что можно было быстрее всего приготовить в коптильне, находящейся между двумя частями длинного дома, — молочных поросят. Потом должны были последовать более грубые закуски — телятина, баранина и мясо молодых кабанов, а также грубый черный хлеб, какой делали раньше, для тех, кому не нравился новомодный белый хлеб. Пиво разносили в огромных количествах. Мужчинам — крепкое, неприправленное, женщинам и детям — сдобренное медом и можжевеловыми ягодами.

Поначалу все шло хорошо, гости довольно рассуждали о малозначительных вещах, а вечно улыбающийся Биргер еще раз поведал о своем вчерашнем «подвиге», когда он застрелил волка.

Эрик сын Эдварда и его дружина выпили за здоровье хозяев. Магнус и его дружина выпили за здоровье гостей. За столом царило веселье, не было ни злых мыслей, ни злых слов.

Эрик сын Эдварда даже еще раз успел похвалить красоту зала, новый способ строить из горизонтально лежащих бревен и плотно заделывать щели между ними, красиво вырезанных драконов вокруг почетного места и прежде всего постели, которые располагались в ряд друг над другом вдоль одной из длинных стен, с большим количеством покрывал и шкур, так что в одной постели могло уместиться несколько человек, и при этом им не было бы слишком тесно или жарко. Об этом тоже нужно подумать при строительстве нового жилья. Магнус застенчиво объяснил, что так обычно ставят постели в Норвегии, каждый норвежец знает, что холод ослабевает, если приподнять постели над полом.

Эрик сын Эдварда вливал в себя все больше и больше пива, и его язык постепенно развязывался, хотя поначалу это едва можно было заметить. Он шутил о конунге Сверкере, единственном на Севере, который смог выиграть войну потому, что труслив, затем — о монахах, о том, сколько хлопот они доставляют. Потом он вернулся к трусливому конунгу Сверкеру и посмеялся над тем, что старик еще раз женился на старой карге, этой Рикиссе, которая даже была наложницей русского, Володара или как там его зовут, на другой стороне Восточного моря. — Но, любезный гость, ведь тем самым он вновь спас страну от войны и пожара, об этом ты не подумал? — вступила в разговор Сигрид с очень довольным видом, так, словно и ей пиво ударило в голову и поэтому она могла позволить себе безответственно болтать. Магнус бросил на нее строгий взгляд, но она притворилась, что не заметила этого.

— Как же! Какие это подвиги во имя страны старый хрыч может совершить в постели с дважды вдовой? — громко ответил Эрик сын Эдварда, обращаясь больше к своей дружине, сидевшей за столом, чем к Сигрид.

Дружинники тут же захохотали.

— Потому что у Рикиссы есть сын Кнут от первого брака и потому что Кнут сын Магнуса теперь стал новым конунгом Дании и едва ли пойдет войной на ту страну, королева которой — его мать, — резко ответила Сигрид, как только стих смех дружинников.

Однако она сказала это с очень веселым видом. И когда Эрик сын Эдварда помрачнел, в наступившей тишине она еще более весело добавила, что таким образом старик, который уже не мог исполнить своих супружеских обязанностей, использовал именно постель для того, чтобы избежать войны. Так старческая немощь сослужила хорошую службу, а ведь это случается не каждый день.

Последняя шутка о мужском бессилии конунга вызвала взрыв еще более громкого смеха дружинников, чем после шутки Эрика сына Эдварда.

Сигрид потупила взор, словно стесняясь, и кажется, покраснела от своей собственной дерзости. Но Магнус почуял неладное. Никто лучше него не знал, насколько остра на язык была его жена. Никто лучше него не знал, что если на этом пиру речи скрестятся, словно мечи, то Сигрид победит всех, кроме, может быть, Биргера. А так быть не должно, это только повлечет за собой неприятности.