Неизвестные герои - Александра Романовна Конюкова

поезда, скрип колес и легкая дымка, которая их под них появляется. Маленький мальчик продает газеты за пару копеек, смеются дети, жены ругаются на своих мужей, потом обнимаются и целуются. Как прекрасно, надеюсь, когда – нибудь у меня тоже будет такая жизнь».

От города до небольшого села за городом, где я жила идти почти два часа. Я решила прогуляться, добавив себе километры и пойти через лес.

Там были деревья, с которыми я росла бок о бок. Они за годы войны как будто постарели на десять лет. Не было уже той свежей, ароматной и эластичной кары. Осталась грубая и потрескавшаяся. А ветки не тянулись выше к солнышку, чтобы поймать все самые теплые лучи. Теперь они были опущены, но как будто держались за другие ветви деревьев. Они будто семья, которая пережила войну вместе держась за руки. Но были те, у которых не было ветвей, их просто-напросто обрубили, как ворам обрубают кисти, так и деревьям. Но почему было вынесено такое наказание и за что. Никто не мог сказать.

Трава на маленьких полях не росла и как будто чего-то или кого-то боялась. Может она боялась наказания, как у деревьев? Зато бесстрашный сорняк рос, как не в себя и были на одной третью деревьев.

Первые дома деревни были тоже «постаревшими», сгорбленными и покосившимися. Я шла по своей родной улице, не узнавая ни дома, ни людей, ни они не я не узнавали друг друга. Как-то мне на встречу выбежали мальчишка и девчонка, но испугались меня и побежали в свой двор. Я их не могла вспомнить, жили ли они здесь раньше или приезжие.

По всему моему телу пробежал холодок, и я стала, как истукан. Стоял небольшой дом, вокруг забор, бегали гуси около маленького самодельного прудика. Какая-то девушка сидит на скамейке у ворот. Женщина уже не мало пожившая, но еще молода чтобы называться старенькой, вешала на веревку белье. Ветер подул в их сторону, гуси закричали еще громче. С голову девушки слетел платок и полетел в сторону женщины с бельем. Девушка кинулась в погоню за платочком и громко хихикала. Из-за стены повешенного белья выглянула. Та самая женщина и тоже начала смеяться.

– Вот, я и дома.

– Мам, там какая-то женщина стоит, – девчушка смотрела в мою сторону. Она все ж догнала свой платок и чуть не врезалась в свою матушку.

– Стой здесь, – женщина сразу поменялась в лице и двинулась в мою сторону.

У меня все перевернулось внутри, ноги начали подгибаться, я бросилась на встречу, я никогда так быстро не бегала, я бежала быстро, боясь, что сил не хватит. С разбега я обняла ее, я думала, мы упадем, но каким-то образом мы остались стоять на ногах. Я начала реветь, захлебываясь слезами начала бормотать:

– Мамочка, мама, как я рада тебя видеть, ч так скучала.

– Уходи.

–Что? Мам, ты, что такое говоришь?

– Уходи, ты мне больше не дочь…

–Что? Почему? Что я сделала? – Я не чувствовала под ногами землю и захлебывалась слезами. – Если ты это из-за того, что я убежала. Так я же пыталась нашим солдатам помочь.

– Знаю я такую помощь. Гитлеровская подстилка! Уходи!

– Мам как ты можешь!? Я пошла на фронт служить медсестрой, я помогала своей Родине.

– Я все сказала, Людка тоже, её все немцы хвалили, и продукты взамен на помощь приносили. А ты я вижу, даже и ни чуть не схуднула, тоже работала на немцев. Убирайся я сказала, твой брат и сестра думают, что тебя похитили и убили в лагере, пусть так и думают.

– Но как же, почему ты мне не веришь?!

Она не стала дальше меня слушать и просто ушла, грубо толкнула мою сестру, оставив меня опустошенную внутри и со слезами. Я как можно быстрее пошла от места, которое я раньше называла своим «дом». Было желание покончить жизнью. Мне снятся кошмары, родная мать меня отвергла, что с бабушкой и отцом я вообще не знала, родная сестра меня не узнала. У меня не осталось ровным счетом никого…

«Если твои дома тебя не примут, приезжай ко мне, у меня места хватит в доме на двоих» – эхом в моей голове раздался, теперь уже родной голос Тони. Я решила попробовать её найти, не хотелось умирать одной, теперь хотелось увидеть единственного родного человека.

Спустя два дня я добралась до дома Тони, ее я встретила на крыльце.

Я шла, шатаясь как одинокая береза на ветру, Тоня, увидев меня испугалась и сразу побежала ко мне. Слез я сдержать уже не могла, я начала реветь, Тоня меня крепко обняла и молчала ждала, когда мне станет легче и я могу говорить.

– Тоня, как она могла?!

– Милая моя, люди верят лишь плохому, ложь звучит убедительнее правды…

– Откуда? Откуда ты узнала, что меня мам из родного дома выгонит?..

– Ниоткуда, это лишь мое предположение было, которое оказалось верным, к сожалению…

– Почему верят, что медсестры были подружками у немцев, это бред и не справедливость…

– Такова наша доля – Героиней без медалей, преданных родными и близкими…

письмо солдату

Привет, папочка! У меня все хорошо. Жаль ты, опять пропустил мой день рождения, но я тебя за это не виню и не обижаюсь.

У нас без изменений: бомбы на нашу Поповку падают почти каждый день, к шуму я уже привыкла, да и голод уже не так чувствуется, я привыкла кушать немного, естественно стала привычка скучать по чуть- чуть. Моя любимая коровка Мурка совсем исхудала, молочка почти не дает, но я все равно ношу ей яблочки, которые срываю в лесу возле огорода.

Папочка я не видела тебя во снах уже несколько дней. Где же ты? Обещал ведь каждый день – приходить и ночью читать мне сказки. Я понимаю, ты – солдат, ты – воин, тебе некогда читать мне сказки, но ты же обещал!

Я хочу рассказать тебе секрет, про маму, только не говори ей, это будет наша общая тайна. К нам в село пришли немцы, они были страшные и громкие, я очень испугалась, но не стала прятаться. Я не какая- то там трусиха, чтобы прятаться. Все они поселились в наших домах, а наши односельчане и мы с мамой и бабушкой жили в сараях. У нас в доме жили два немца.

Они сначала хотели убить нашу корову, но потом ее пожалели, мама так громко плакала и просила их не трогать коровку. Мама постоянно стирала и кормила их. Мне не разрешали подходить к немцам и иногда не выпускали даже из сарая. Село как будто умерло: иногда смотря в щель в стене сарая, я никого не видела. Бросало в дрожь от мысли, что все умерли.

А один