Во главе двух академий - Лия Лозинская

На 10 дней Дашкова едет в Лондон. «Я не поехала ко двору и все свое время употребила на осмотр достопримечательностей этого интересного города». Она посещает Бат, Бристоль, Оксфорд и их окрестности.

В Оксфорде ее навещают русские студенты, учившиеся в тамошнем университете. В торжественной мантии приезжает университетский вице-канцлер. Он подносит знаменитой путешественнице от имени университета альбом репродукций статуй и барельефов, составляющих местную коллекцию. «Такую честь редким приезжим делают», – отмечает польщенная Дашкова.

Она осматривает Оксфордскую библиотеку и обращает особое внимание на русские манускрипты, в частности на русско-греческий словарь с изложением грамматических правил. Должно быть, мысль о необходимости составления русской грамматики и словаря появляется у Дашковой еще задолго до того, как она в качестве президента Российской академии приступила к претворению ее в жизнь.

Наконец Париж... Екатерина Романовна проводит здесь 17 дней. Осматривает мануфактуры, ходит по мастерским художников, церквам и музеям, по театрам, где занимает место в райке. «Скромное черное платье, такая же шаль и самая простая прическа скрывали меня от любопытных глаз».

Хотя немало парижских знаменитостей добиваются у нее приема, она не общается ни с кем, за исключением великого Дидро.

Это он отсоветовал Екатерине Романовне принять двух знаменитых дам, жаждавших ее общества, – Мари-Терезу Жоффрен и Сюзанну Неккер (жену крупнейшего финансиста и мать будущей писательницы Жермены де Сталь, чья война с Наполеоном прославит ее не менее, чем «Коринна» и «Дельфина»). А жаль, что отсоветовал! Читатели «Записок», несомненно, нашли бы любопытные характеристики этих двух хозяек известнейших литературно-политических салонов предреволюционного Парижа. Но Дидро сказал о Жоффрен, что она «одна из первых кумушек Парижа», что видеть Дашкову хотят только для того, чтобы потом сплетничать о ней, и, сославшись на нездоровье, она отказала. Отказ этот требовал известного мужества: мадам Жоффрен находилась в переписке с Екатериной II.

Но чем Дидро действительно оказал русской гостье немаловажную услугу – это советом не принимать Рюльера, бывшего атташе французского посольства в Петербурге. Встреча Дашковой с Рюльером могла еще ухудшить отношение к ней императрицы.

Дело в том, что Екатерина II была крайне недовольна книгой Рюльера, где приводилось немало фактов о закулисной стороне переворота, и рукопись которой автор читал в парижских салонах. Императрица поручила русскому посланнику в Париже приобрести рукопись.

Но единственное, чего добилась, – обещания не печатать книгу при ее жизни.

В письме Екатерине II уже после отъезда русской путешественницы Дидро писал, что отказ княгини Дашковой принять Рюльера значительно поколебал веру французов в правдивость этой книги, «чего десять Вольтеров и пятнадцать жалких Дидро были не в силах достичь». Екатерина Романовна узнала впоследствии об этом письме и сохранила благодарную память об оказанной ей философом двойной дружеской услуге*.

* Книга была издана только в 1797 г., вскоре после смерти Екатерины II, наследниками автора (ум. в 1791 г.). Дашкова в первый свой приезд в Париж, должно быть, еще не читала рукописи, однако вскоре с ней познакомилась (о ее замечаниях на книгу Рюльера см. ниже). Во время второго приезда в Париж Дашкова, очевидно, видела Рюльера.

По словам Дашковой, она ежедневно виделась с Дидро.

«Наши беседы начинались во время обеда и длились иногда до двух-трех часов ночи... Добродетель и правда были двигателями всех его поступков, общественное благо было его страстной и постоянной целью»3. Сам философ, правда, говорит несколько иначе: «... Я провел с ней о это время четыре вечера, от пяти часов до полночи, имел честь обедать и ужинать...» Но в конце концов, дело не в количестве проведенных вместе часов.

Какою увидел Дашкову Дидро? Он написал ее портрет под непосредственным впечатлением их знакомства...

«Княгиня Дашкова – русская душой и телом... Она отнюдь не красавица. Невысокая, с открытым и высоким лбом, пухлыми щеками, глубоко сидящими глазами, не большими и не маленькими, с черными бровями и волосами, несколько приплюснутым носом, крупным ртом, крутой и прямой шеей, высокой грудью, полная – она далека от образа обольстительницы. Стан у нее неправильный, несколько сутулый. В ее движениях много живости, но нет грации... Печальная жизнь отразилась на ее внешности и расстроила здоровье. В декабре 1770 года ей было только двадцать семь лет, но она казалась сорокалетней...»4

Этот портрет, не слишком лестный для молодой женщины, можно найти во многих старых журналах. Но не ради пего писал философ статью о Дашковой: «отнюдь не красавица», она несомненно впечатлила его как личность.

«...Это серьезный характер. По-французски она изъясняется совершенно свободно. Она не говорит всего, что думает, но то, о чем говорит, излагает просто, сильно И убедительно. Сердце ее глубоко потрясено несчастиями, но в ее образе мысли проявляются твердость, возвышенность, смелость и гордость. Она уважает справедливость и дорожит своим достоинством... Княгиня любит искусства и науки, она разбирается в людях и знает нужды своего отечества. Она горячо ненавидит деспотизм и любые проявления тирании. Она имела возможность близко узнать тех, кто стоит у власти, и откровенно говорит о добрых качествах и недостатках современного правления. Метко и справедливо раскрывает она достоинства и пороки новых учреждений...»

Судя по этим словам, между 57-летним философом и 27-летней княгиней велись серьезные и доверительные беседы. Дидро рассказывал Е.Р. Дашковой о положении дел во Франции, да и не только об этом, должно быть.

«...Вечером я приходил к ней потолковать о предметах, которых глаз ее не мог понять и с которыми она могла вполне ознакомиться только с помощью долгого опыта, – с законами, обычаями, правлениями, финансами, политикой, образом жизни, науками, литературой: все это я объяснил ей, насколько сам знал...»

С улыбкой отмечает Дидро англофильство Дашковой. «Она так любит англичан, что я боюсь за ее пристрастие к этому антимонархическому народу в ущерб моей собственной нации».

Это снисходительная улыбка старшего. Дидро быстро распознал непоследовательность взглядов русской княгини: и некоторую нечеткость ее конституционно-монархических идеалов, и противоречивость ее отношения к Екатерине, в котором переплелись восхищение и разочарование.