Маэстро - Волкодав Юлия

Но публика слушала, затаив дыхание. И надо было продолжать.

Не удалась моя карьера,

И это по вине Вольтера.

Судьбы сломалось колесо,

И в этом виноват Руссо.

Зазвучали лишние, мешающиеся с музыкой аккорды – это засвистели пули, пытающиеся поразить бесстрашного Гавроша. Марик легко уворачивался от них, продолжая свои веселые куплеты.

Я не беру с ханжей примера,

И это по вине Вольтера.

А бедность мною, как в серсо,

Играет по вине Руссо.

Еще один громкий аккорд вмешался в льющийся мотив песенки – вражеская пуля, все-таки доставшая дерзкого мальчишку. Марик пошатнулся, рухнул в пыль на одно колено, но впереди еще куплет.

Я пташка малого размера,

И это по вине Вольтера.

Но могут на меня лассо

Накинуть по вине…

И свалился на землю. Очень эмоционально свалился, в последний момент понял, что можно было и полегче. Земля-то утоптанная, жесткая. Но чего не сделаешь ради искусства. Почему же такая тишина? Марик осторожно приоткрыл один глаз и тут же зажмурился снова, потому что на него обрушился град аплодисментов. Кажется, кто-то даже кричал «браво».

Марик поднялся, отряхнул коленки. Из-за занавеса появилась Ленка-Козетта и Толик-Вальжан, он же Тенардье. Рудик смущенно выглядывал из окна. Марик махнул ему, мол, иди сюда, чего уж. И краснеющий Рудик перелез через подоконник и присоединился к ним. Ребята кланялись, принимали поздравления. И вдруг в аплодирующей толпе Марик заметил дедушку Азада. Он стоял позади всех, прислонившись к фонарному столбу, и внимательно следил за происходящим. Дедушка улыбался. И вот тогда Марик почувствовал, что он по-настоящему счастлив.

Часть 2

Мне казалось, что Марат пел всегда. Марат и его голос существовали как единое целое, и не важно, пел он со сцены про отважных революционеров или солнечную Италию (еще одна наша общая страсть), или дома для единственного слушателя исполнял серенаду влюбленного гасконца, давал интервью телевизионщикам, как всегда порыкивая, чтобы быстрее снимали, без дублей – он ненавидел повторять одно и то же, или кричал мне из комнаты в кухню, что сейчас умрет без бутерброда с докторской колбасой. Не важно. Для меня его голос всегда звучал одинаково волшебно. Низкий, с едва уловимой хрипотцой, с перекатывающимся «р-р-р». Волшебный.

Марат бы меня поправил, сказал бы, что люди запоминают не голос, а тембр. Ту особую окраску, которая складывается из тысячи мелочей: от строения носоглотки до количества выкуренных сигарет. Марат много курил всегда. И ел мороженое. Я поражалась, как можно так легкомысленно относиться к самому ценному, что у тебя есть? Впрочем, он ко всему относился легко. И сейчас мне кажется, в этом и была его мудрость. Он уже тогда понимал, что нам ничего не принадлежит. Талант, голос, слава – все дано на время и исчезнет так же, как когда-то появилось. И нет смысла чахнуть над иллюзорным златом, надо наслаждаться каждой прожитой минутой. И пока его коллеги наматывали шарфы вокруг драгоценного горла и требовали горячий чай за кулисы, Марат грыз (именно грыз, он любил откусывать большие куски!) мороженое и запивал ледяным молоком прямо из холодильника.

– Пока голос есть, от пары эскимо он не пострадает. А если его уже нет, никакой чай не спасет, – часто повторял он.

Коллеги по сцене обижались.

Я настолько не разделяла Марата и его голос, что однажды, присутствуя на записи передачи с ним, испытала настоящий шок, когда Марик стал рассказывать о рождении голоса. Он так и назвал этот период собственной юности – рождение голоса. И по тому, как он прикуривал новую сигарету от предыдущей, как непрестанно двигались его длинные пальцы по гладкой столешнице, будто бы аккомпанируя рассказу, я понимала, насколько затронутая журналистом тема для него важна.

* * *

Марат осторожно выглянул из-за дерева и убедился, что калитка закрыта, а большой навесной замок на ней защелкнут. Значит, он все рассчитал верно. Бабушка уходила на рынок в половине десятого утра каждую среду и пятницу. Тетя Айжан, мама Рудика, уже несколько раз говорила, что холодильник – не роскошь, а необходимость. Рассказывала, что теперь ходит за продуктами всего один раз в неделю, а готовит на несколько дней вперед. В их жарком климате никакие погреба не спасали, зато появившиеся недавно холодильники быстро завоевали любовь хозяек. Но дедушка Азад оставался верен себе: отказался даже вставать в очередь на покупку чуда советской промышленности. Марат не сомневался: в их доме холодильник появится в самую последнюю очередь, но сейчас ему это было только на руку.

Ходит бабушка медленно, до рынка ей добираться минут двадцать. Там пробудет не меньше часа: Гульнар-ханум очень придирчива, она сначала обходит все ряды, присматривается, приценивается и только потом покупает. Наверняка остановится поболтать с кем-то из знакомых. Еще двадцать минут на обратную дорогу. Итого у Марата в запасе около двух часов. Или два прогулянных урока.

Замок на собственной калитке он отпирать не стал, легко перемахнул через забор. На случай, если бабушка вернется раньше, чем он рассчитывал. Пока она провозится с калиткой, он успеет смыться через окно в своей спальне.

Главное, чтобы не заметили соседи и не рассказали бабушке. Один раз можно соврать, что вернулся домой посреди учебного дня за забытой тетрадью или нотами. Но авантюру Марик затеял не на один раз и не на два.

Марат быстро обошел дом, наглухо закрывая все окна. Если соседи услышат, чем он занимается, будет еще хуже. Слышать не должен никто.

На кухонном столе он заметил миску с маковыми коржиками. Бабушка напекла с утра, его любимые. Сразу захотелось есть, но Марик мужественно прошел мимо. Нельзя терять ни минуты, времени и так мало.

Зашел в свою комнату, присел на корточки и выудил из-под кровати коробку. На крышке его рукой сделана размашистая надпись: «Ноты и партитуры». Обманка, прикрытие на случай бабушкиной особо тщательной уборки. Впрочем, сверху там действительно лежали ноты, а вот под ними его самая главная ценность. Три пластинки с итальянскими песнями.

Пластинки он раздобыл у Толика. Его отец, кларнетист республиканского ансамбля «Уруз», привез из зарубежных гастролей для сына. Слушали пластинки у Толика дома всей компанией. На Толю и Рудика неаполитанские мотивы большого впечатления не произвели.

– Да ну, наши лучше поют, – резюмировал Рудольф.

Марат покачал головой. Наши поют не лучше и не хуже. Совсем по-другому. Даже сравнивать нельзя. Никогда он не видел Италию, представлял ее лишь по картинке на конверте той же пластинки. Скромные домики, словно вырубленные в скале, нависающие над спокойным голубым морем. Девушка с корзиной на берегу. Много солнца. Ничего особенного, но стоило зазвучать музыке, сладким переливам неаполитанских песен, и Марик уносился в сказочную страну, коей и казалась ему Италия. И очень хотелось повторять эти волшебные напевы.

Словом, пластинки он у Толика забрал. Раз они ему все равно не нравятся. Поменялся на книгу «Граф Монте-Кристо». Книгу прислала мама к его очередному дню рождения. Марик любил читать, но до приключений многострадального графа так и не добрался. Сейчас музыка отнимала все его свободное время, причем не только по требованию школьных учителей и бабушки с дедом, но и по велению собственного сердца. Правда, по велению сердца занимался он совершенно другой музыкой.