Маэстро - Волкодав Юлия

Получалось средне, и Марик спиной чувствовал дедушкино недовольство. Ну почему у него почти все в семье музыканты? Дедушка в свое время не мог серьезно учиться музыке, ему рано пришлось начать работать, потом революция, Гражданская война. В итоге он закончил партийную школу, и стало совсем не до пианино. Но играть он умел и ноты читал. К огромному сожалению Марика.

– Исполнение, прямо скажем, не шедевральное, – вынес вердикт дед, когда сюита наконец закончилась. – Но оно было бы гораздо лучше, если бы кто-то занимался именно Бахом. Позволь узнать, что же ты играл до этого? И что за ноты у вас под мягким местом, молодой человек? Вы считаете, они должны лежать именно там?

Марик со вздохом поднял попу со стула и вытащил смятые листки. Ну а куда еще он успел бы их спрятать? Жаль, что у него такая маленькая попа.

– Позволишь? – Дедушка протянул руку и взял ноты. – Хм, любопытно. Сыграй.

– Она еще не готова, – пробормотал Марик, отчаянно краснея.

И куда делась его обычная самоуверенность? Дедушка, кажется, тоже был удивлен. Он просматривал ноты, а брови его ползли наверх. Нечасто он проявлял эмоции, тем более чему-то удивлялся.

Ну и как ему объяснять? Тогда придется начать с самого начала. С фильма, который они посмотрели в кинотеатре. С уроков сбежали, между прочим, потому что все самое интересное в кинотеатре показывают, когда дети в школе. Мимо билетерши прошмыгнули «зайцами», разумеется, и не из-за отсутствия финансов, а чтобы не вызывать лишних вопросов. К огромному восторгу Марика, попали на итальянский фильм. Рудик сказал, трофейный, и объяснил, что самые интересные фильмы наши привезли из Европы в качестве военных трофеев. Марика такие тонкости не особо волновали – его куда больше волновала музыка, звучавшая в фильме. Сюжет тоже прошел мимо: какие-то дяденьки все время пытались привлечь внимание пухлой и глупо смеющейся тетеньки и попадали в дурацкие ситуации. Но это все ерунда. Главное – музыка! Она не имела ничего общего с тем, что они разучивали и слушали в школе. Такая веселая, живая, пьянящая.

Марику очень хотелось ее как-то сохранить, хотя бы в памяти, ведь о пластинке с музыкой из кино он мог только мечтать. Ее, наверное, и в природе не было, такой пластинки. Прибежав домой, он кинулся было подбирать на пианино то, что услышал. Но понимал, что в точности воспроизвести волшебную музыку не получается – каким бы замечательным слухом он ни обладал, с одного раза запомнить так много невозможно. Однако он уловил основную тему, а дальше стал подбирать, импровизировать. И, как ему казалось, получалось не так уж плохо. Он начал записывать, показал Рудику. Рудик долго слушал, почему-то наклоняя голову то в одну, то в другую сторону – была у него такая смешная привычка, как у собаки. А потом вынес вердикт: не тот инструмент. На скрипке будет в сто раз лучше звучать.

Притащили Толика как лучшего скрипача класса, показали ноты. Толик загорелся, сбегал за скрипкой, тут же начал играть. Все происходило дома у Рудика как в самом безопасном месте. Марик подозревал, что его домашние подобные музыкальные опыты не оценят, особенно в свете последней двойки по математике и четверки по специальности, за которую ругали даже сильнее, чем за двойку. Ну а что поделать, если Бах ему не давался?!

А потом все как-то само закрутилось. Марик сделал аранжировку для скрипки, потом решил попробовать какую-нибудь импровизацию в том же стиле, но только для пианино. Вышло очень здорово, но Рудик возмущался, что вещь технически очень сложная – у него она никак не получалась. А ему тоже очень хотелось поиграть «итальянщину». Слово они услышали от папы Рудика, так он окрестил их музыкальные экзерсисы, не зная, кто автор. Но не ругался, что примечательно, просто констатировал факт и посоветовал не увлекаться легкой музыкой. Марик еще поразился нравам в семье приятеля. Он бы получил такой нагоняй, мало бы не показалось…

Словом, теперь Марик трудился над еще одной итальянской импровизацией, не менее мелодичной, но технически более простой. У него не очень получалось, потому что приходилось все время оглядываться на возможности Рудика. Марик злился: ну как можно уродовать музыку, потому что у исполнителя не хватает техники? Занимайся лучше! Потом вспоминал, что сам не хотел играть Баха, как раз технику и развивающего, и успокаивался. По-хорошему, заниматься сочинительством стоило бы в будни, когда дедушка на службе. Бабушка в музыке не разбиралась, она контролировала только время, которое Марик проводил за инструментом. Но его уже так увлек процесс сочинительства, что ждать подходящего момента не было никакой возможности. И вот, пожалуйста…

Дедушка аккуратно поставил ноты на пюпитр. Марик ждал взрыва. Он прекрасно понимал, что сейчас произойдет. Вместо того чтобы заниматься по программе, которая у него и так идет ни шатко ни валко, он тратит время на легкую музыку. На «итальянщину». Если даже папа Рудика про нее не слишком одобрительно говорил, можно представить, что скажет дедушка. Но дедушка сказал совершенно другое.

– Сыграй, пожалуйста, я тебя прошу.

Марик обомлел. И от дедушкиной реакции, и от тона, которым была произнесена просьба. Но все-таки заиграл. Пальцы быстро бегали по клавишам, нога сама нажимала на педаль. Не зря же он максимально облегчал эту вещь с точки зрения техники. А в середине он еще и поймал кураж. Страстная итальянская музыка, впрочем, почему итальянская? Ведь это уже его, Марика, музыка увлекала, пьянила, заставляла забыть о настоящем моменте: о стоящем рядом строгом дедушке, о невыученном Бахе с его секундами и молоточками, о реальности. Марик уже плыл куда-то, импровизируя на ходу. Как же здорово играть свое: никто не одернет, правильно или неправильно, так написано в нотах или по-другому, потому что как правильно – решает только он, автор.

Когда Марик закончил, ему потребовалась еще пара секунд, чтобы вернуться в настоящий момент. И осознать, что он натворил. На дедушку он боялся смотреть, весь кураж куда-то улетучился. Марик сидел, чуть сгорбившись, и пинал ногой педаль. Вдруг почувствовал, что на плечо ему легла тяжелая ладонь деда.

– Это неплохо, Марат. Только не ленись записывать. На память не надейся, завтра тебе захочется сыграть по-другому. На, возьми.

Дедушка вынул из кармана брюк несколько помятых купюр и несколько монеток, положил на край инструмента.

– Зачем?

Карманные деньги на школьные завтраки ему выдавала бабушка.

– Завтра зайдешь в лавку Штеймана и купишь себе нотные тетради. Побольше. Всё записывай, ты понял?

Ошеломленный, Марик кивнул. Дедушка направился к дверям. Но, прежде чем прикрыть за собой дверь, обернулся и добавил:

– Но Баха это все не отменяет, молодой человек. И за четверку мне бы на вашем месте было очень стыдно.

Поздно вечером Марик крался на кухню за вареньем. Банку открыли накануне, и хранилась она в буфете. Сладкое полагалось только к чаю после обеда и ужина, но Марику, конечно же, хотелось варенья прямо сейчас. Если неслышно пробраться на кухню, пока все спят, и слопать пару ложечек из банки, никто ничего и не заметит. Но в коридоре Марик остановился – на кухне еще горел свет. Судя по звяканью стаканов о блюдечки, бабушка с дедом чаевничали. Марик хотел уже развернуться и уйти к себе, но услышал, о чем взрослые говорят, и задержался.

– Я не понимаю, что это за музыка, Гульнар. И откуда она в нем берется. Не наша она, не народная. И уж точно не советская. Но музыка. Самая настоящая.

– Ой, не знаю, Азад. Он совсем не похож на отца. Даже не верится, что он все-таки будет как Али. Так хотелось бы…

– Он лучше, чем Али… Как музыкант – лучше.

* * *

Идея устроить дворовый спектакль пришла, разумеется, Марику. Их класс водили в театр на спектакль по мотивам «Отверженных» Гюго. Неделю потом все мальчишки дружно играли в Гаврошей и кидались на воображаемые баррикады за свободу и справедливость. Затасканный томик «Отверженных» из школьной библиотеки ходил по рукам, но чтение второклассникам не особо давалось: роман оказался большим и сложным. То ли дело спектакль. Всем очень хотелось попасть в театр второй раз, но свободных билетов не было – все они распределялись по школам и в продажу не поступали. И Марика осенило.