Журнал «Вокруг Света» №09 за 1987 год - Вокруг Света

— Э-э-э! — обрадовался Арво Маасинг.— Вот и Габор.

Я быстро поднялся и, познакомившись с хозяином ньюфа Мартом Мяги, сказал, поочередно кивнув головой на Габора и Кааро: «Редко увидишь двух собак, которые, встретившись, не начинали бы играть или грызться».

— Что вы! — оживился Март Мяги.— Оказавшись у воды, ньюфы, кроме того, что происходит на воде, ничего не желают видеть. Да и вообще, они так спокойны и полны чувства собственного достоинства, что никогда первыми не вступают в конфликт...

Вскоре к нам подошли молодая женщина и девочка. Нас познакомили. Это была Сирье Руутсоо с дочерью Ингой. Поводок, который держала Инга, нетерпеливо натягивал ньюф Сорри. Теперь, когда все собрались, можно было приступать к занятиям.

— Каждый ли ньюф способен работать на воде? — поинтересовался я.

— Каждый! — не раздумывая ответил Арво Маасинг.— Но не каждому владельцу собаки по душе большая нагрузка, связанная с дрессировкой.

Площадка, где дрессируют ньюфов, та же река — у берега стояли лодки, а в них лежали муляжи человека из пенопласта. Муляж бросают на воду, постепенно вода просачивается внутрь, и «человек» начинает тонуть... Тогда к делу приступает ньюф.

Пес быстро приближается к «тонущему» и, прежде чем поднырнуть под него и схватить легонько зубами за руку, делает несколько кругов: вдруг «человек» сам ухватится за спасательную шлейку, надетую на ньюфа. Но этого не происходит. Тогда ньюф буксирует «утопающего», прихватив его за руку, к берегу до тех пор, пока не коснется лапами дна. А дальше на помощь должны подоспеть люди, потому что своими силами ньюфу человека на берег не вытащить.

А вот сам ли пес выпрыгивает за борт спасательного судна или по команде человека, зависит от степени подготовленности собаки...

Солнечными летними днями, едва прогреется вода в реке, на берегу Пириты появляются четырехмесячные щенки. Стоит только хозяевам опустить их из рук на землю, как щенки тут же устремляются к реке. Они выкатываются из высоких трав и замирают, увидев перед собой воду. Тот, кто посмелее, потрогает воду лапой, но дальше не идет. Зато, выкупавшись первый раз в жизни, щенки не хотят выбираться на берег, качаются на легких волнах, как утиный выводок, кажется, могут даже задремать на воде, лишь бы не покидать ее! И ни в коем случае нельзя мешать щенкам спокойно купаться, а тем более наказывать ньюфов у воды — иначе в дальнейшем пес не будет работать. Вообще инструктор-дрессировщик должен очень деликатно проводить первые тренировки. Чуть притопишь щенка, и все! — он больше никогда не войдет в воду.

Зимой, когда ньюфы повзрослеют и окрепнут, их учат ходить по бревну, по лестнице, в общем — всему, чему учат собак любой другой породы. Только не развивают в них злобу и недоверие к человеку — иначе какой же это спасатель?

Когда Арво Маасинг взялся за весла, Кааро прыгнул в лодку, посмотрел на меня.

— Догоню, Кааро,— крикнул я, махнув рукой.

На середину реки уже вышла одна лодка, в ней находились Март Мяги и Габор. Габор стоял в лодке и смотрел в нашу сторону.

У берега оставалась последняя лодка, возле нее прохаживалась Сорри, дожидаясь своего часа.

«Они забыли о Сорри?» — успел подумать я, увидев, как Инга перешагнула через борт лодки, а Сирье, резко оттолкнувшись от берега, оказалась на корме. Недалеко от берега

Инга, вдруг потеряв равновесие, плюхнулась в воду...

Не знаю почему, но я не поверил ей — этому сорванцу с густо-синими, цвета воды в Таллинском заливе глазами и удивительно курносым носом, будто она плотно прижалась им к стеклу и так смотрела на весь мир. Но, вскоре вынырнув и ударив несколько раз руками по воде, Инга вновь скрылась, и я начал было принимать происходящее всерьез.

«Спасай!» — услышал Габор команду хозяина и тут же выпрыгнул из лодки. Плыл Габор не по-собачьи, он выбрасывал лапы перед собой, затем разгребал ими, как веслами, по сторонам. Стиль, которым плавают ньюфы, походил на что-то среднее между кролем и брассом.

Увидев Габора возле себя, Инга ухватилась рукой за спасательную шлейку, и вскоре оба вышли на берег.

— Ты куда, Сорри? — крикнула Инга.

Сорри вела себя странно. Она заскакивала в воду, выбегала, отряхиваясь, на берег, и так продолжалось до тех пор, пока Инга не успокоила собаку: «Поздно ты решила меня спасать, спасать надо было раньше»,— говорила она, часто повторяя слово «спасать».

— Но ведь ты не тонула, сознайся? — спросил я Ингу.

— Да, я нарочно упала в воду. И Сорри никогда не простит себе, что не она спасла меня. Но и Габор не такой уж молодец: спасал по команде хозяина. А должен понимать все сам... Кааро — тот мудрый пес! У него первый разряд, высшее достижение для собак-спасателей...

И тогда я подумал: «А почему бы мне не проверить Кааро в работе? К тому же давно собираюсь выкупаться».

Отыскав глазами на реке Кааро, я тоже сел в лодку, но поплыл в другую сторону, чтобы находиться подальше. На середине реки, убрав весла и еще раз взглянув на Кааро, я преспокойно вывалился за борт. Не знаю, сколько я находился под водой, но, вынырнув, увидел, что Кааро в лодке Маасинга нет.

«Где он?» —- искал я ньюфа, крутясь на одном месте, забыв, что должен «тонуть». И вдруг увидел над водой голову вынырнувшего Кааро.

«Кааро!» — обрадовался я. Но пес развернулся и уплыл к хозяину.

«Не удалось перехитрить!» — думал я, медленно возвращаясь. Неподалеку от меня ткнулась носом в берег лодка Арво Маасинга. Он громко смеялся. Кааро же не только ни разу не подошел ко мне, но даже отбегал в сторону, если я приближался к нему.

Возможно, ньюф так и не простил бы мне этого эксперимента, если бы Массинг не предложил побродить по городу.

К вечеру я заметил, что Кааро стал часто поглядывать на чаек в небе.

— Кто там, Кааро? — спросил я, и он впервые за несколько последних часов вильнул хвостом.

— Завтра в шесть утра стянет с меня одеяло,— сказал Арво Маасинг.— Чайки над городом — к шторму. Кааро это знает...

Таллин

Станислав Лазуркин

Ладак: по пути Рериха

Окончание. Начало см. в № 8, 1987 год.

Похвальное слово ладакцам

Ладакцы трудолюбивы. Но в этом их трудолюбии был особый оттенок, который мне не сразу удалось определить. Я наблюдала за теми, кто работал на полях, видела ювелиров, стучащих молоточками по медным чайникам, художников, выписывающих тонкой кистью затейливые линии буддистских танок, погонщиков, уходивших с караванами к далеким снежным перевалам, лам, согнувшихся над длинными ксилографами книг в монастырских библиотеках, дорожных рабочих, чистящих шоссе после очередного камнепада, наконец, клерков, сидящих в конторах над папками бумаг. В процессе этого наблюдения искомое определение возникло как-то само собой и обозначалось словом «радость». Все, кого я видела, работали радостно, хотя окружающая действительность вроде бы повода к этому не давала. Она была сурова и сложна. Каменистая почва полей, крутые тропы перевалов, промерзшие стены домов, трудные поиски дров и топлива, тяжелые снопы ячменя, которые надо поднимать на своей спине туда, где на скалах стоит деревня,— всех трудностей не перечислишь. И все же ладакцы трудились радостно.

Я не видела ладакца, который бы «раскачивался», приступая к работе: они брались за нее сразу и с удовольствием. У них начинали чесаться руки по работе с раннего утра. Они не бросали ее посередине, не доведя до конца. Когда же дело заканчивалось, ладакец несколько ошарашенно взирал на содеянное, и сразу же находил новое.

И при том они пели: пели, когда шли за плугом, когда вязали снопы, когда шли по крутой тропе в другую деревню, когда гнали яков, когда рисовали... Клерк мог громко запеть, идя по коридору конторы с бумагами, шофер пел, ковыряясь в забарахлившем двигателе, учитель, давший ребятам контрольную, тихо мурлыкал себе под нос.

И никто этому не удивлялся. Ибо песня в Ладаке во время работы так же естественна, как «давай-давай» или «взяли» у нас. Песня наиболее ярко выражает отношение ладакца к труду.

Можно было бы перечислить другие качества, достойные похвального слова. Среди них меня удивила и поразила чуткость ладакцев — не просто сочувствие, а умение услышать внутренне другого, понять его состояние и повести при этом себя соответствующим образом. У нас такое умение — крайне редко, в Ладаке — это норма.

Чтобы понять это, надо пройти по узким улицам Ле, постоять у домов-башен, ответить на приветствие встречного. Эти незнакомые люди точно и тонко дадут понять, какое у вас настроение. Если оно неважное, вы начинаете ловить на себе сочувствующие взгляды, в них немой вопрос: «Чем помочь?» Если настроение у вас хорошее, вы общительны, положение ваше на улицах города меняется.