Опустошенный жених. Женская маскулинность - Марион Вудман

Очень рано ее тело (которое она бессознательно не могла целиком ощущать как свое из-за нарушенной связи с матерью) утратило способность расслабляться и двигаться, используя собственную энергию. Она металась из одной крайности в другую: от лжеконтроля и тотального контроля до полного отсутствия контроля. Этот поведенческий паттерн проявлялся в ее пристрастии к еде, к покупкам, в том, как она тратила время и деньги. Почти в каждой сфере жизни она постоянно переходила от пиршества к голоданию. Больше всего ее беспокоило, что ежегодно ее вес значительно изменялся и разница в весе достигала 35 фунтов[37]. Такие колебания веса вызывали у нее сильную тревогу.

Наконец, в один из выходных она оказалась в больнице. Вспоминая это потрясение и последующие изменения в своей жизни, она писала:

Я думала, что моя усталость была вызвана накоплением постоянно действующего стресса. Он заглушал мою способность распознавать странные симптомы. Бог знает, откуда у меня стресс! Теперь у меня к тому же и диабет! Он погубил веру в то, что мое тело сможет принять пренебрежение и совершенное надо мной насилие. Я поняла, что относилась к телу как к барже, нагруженной всяческими стрессами. Я пихала в него пищу, лишь бы заглушить его усилия, направленные на то, чтобы рассказать мне о своей боли. Я не могла его услышать, и до сих пор оно чувствует, будто несет на себе непосильную ношу. Я считала себя непобедимой и потерпела поражение. Очень печально думать о том, что я больше не буду хозяйкой жизни, которую выбрала, но если бы это со мной произошло до того, как был открыт инсулин, то я бы уже скоро умерла.

Я была в ужасе. Посмотрела на дворик, где толпились пожилые люди, страдающие диабетом. Слепота, ампутация ног, проблемы с сердцем и почками – меня больше пугает полная таких страданий жизнь, чем сама смерть.

Я не понимала, как все случилось. Совершенно точно, что я не хотела, чтобы у меня был диабет. Я никак не могла понять, как постоянная страсть к еде, с самого детства, могла привести к столь губительным последствиям. В конце концов, я старалась быть хорошим человеком. У меня никогда не возникало мысли о самоистязании.

В то время именно ужас подвиг меня к тому, чтобы взять на себя ответственность за состояние своего тела. Я четко осознала, как сильно хочу жить. Я хотела сделать все от меня зависящее. Раньше я никогда не понимала, что мое пристрастие к еде притупляет способность отдавать. Мне следовало научиться любить свое тело, научиться использовать пищу для того, чтобы о нем заботиться.

Мне пришлось столкнуться лицом к лицу со своей зависимостью. Я знала все подробности о питании своей души. Если рассуждать рационально, все это имело смысл. Совершенно иная задача – применить эти знания. Мне следовало изучить свою душу и ее потребности, как я изучила свое тело и все, что ему необходимо.

Едва перешагнув тридцатилетний рубеж, Бриджитт оказалась под угрозой серьезного заболевания, исход которого – диабетическая кома и смерть. Не имея той самой первичной связи, она старается открыться для принимающей фемининности. Когда она впервые осознала свое положение, Анимус стал больше, чем обычно, истязать ее тело. Она проявляла исключительную настойчивость в точном измерении количества съеденной пищи и длительности упражнений. Ее тело реагировало периодически возникающими симптомами: напряжением в спине, спазмом в левом бедре, онемением левой стороны шеи и левого плеча. (Все симптомы относились к левой стороне тела, символически связанной с фемининностью.) Пытаясь все подвергать анализу, она по-прежнему мучила свое тело. Страх неопределенности возрастал, как только она фиксировала повышенное содержание сахара у себя в крови. И она снова очутилась в больнице.

Я осознала, что, несмотря на упорство, с которым я стремилась управлять своим телом, моя поджелудочная железа оставалась в декомпенсированном состоянии.

Быть больной диабетом оказалось гораздо хуже, чем я это себе представляла, поскольку я не могла управлять этой болезнью с помощью медитации, диеты и упражнений. Чем больше я тревожилась, тем труднее становилось контролировать содержание сахара в крови. Я делала все возможное. Я была в неистовстве. Я подвергала свое тело таким истязаниям, что потом даже боялась повторить что-то подобное. Мне следовало принять как должное необходимость ежедневно колоть инсулин.

Я стала понимать, как трудно справляться с самой собой. Очень большое достижение – только допустить это! Я стала понимать свою основную зависимость. У меня была слишком слабая защита от внутренней матери; я чувствовала, что съедала все, что только возможно. Мои родители были истинными сиротами, перемещенными из Германии лицами, бывшими узниками концентрационного лагеря во время войны. Они вступили в брак в Канаде. Мое немецкое происхождение вселяло в меня детское чувство вины. Я должна быть лучше, чем эти ужасные фашисты. Должна быть самой лучшей дочерью, сестрой, женой, другом, пациенткой. Я всегда избегала любых ситуаций, если точно знала, что не смогу оказаться лучшей, или неопределенных ситуаций, когда не знала, смогу ли понравиться. Я играла себя. Старалась поступать так, чтобы жизнь совпадала с судьбой. Такое поведение подпитывало мою одержимость и веру в то, что я должна быть самой лучшей. Это вызывало паранойю. Теперь мне следовало перестать себя контролировать. Наконец-то я осознала, что не могу больше выдержать боль своих родителей.

В целом моя борьба с едой есть не что иное, как стремление соединиться с Богом, открыть внутри себя энергетический источник. Это может прийти только от принимающей матери. Этот источник соединяет человека с его душой. Только тогда я смогу сказать: «О, как прекрасна жизнь». Та, которой я была раньше, чувствовала, что ее душе требуется пицца и жареный цыпленок. Меня до сих пор одолевает подростковая дрожь при виде телевизионной рекламы продуктов, которые предназначены для кого-то другого и от которых я вынуждена отказаться.

Я ощущаю себя треснувшей бетонной плитой или разлетевшимся на куски пустым глиняным горшком. Затем, сконцентрировавшись на упражнениях йоги, я смогла почувствовать в своем теле воду. Я была руслом реки. Я текла вместе с находящимися у меня внутри мельчайшими формами жизни. Они дали мне возможность почувствовать, что у меня было место в этом мире, и после всего, что со мной произошло, жизнь приобрела новый смысл. Раньше образы походили на вспышки интуиции. Они не обладали способностью проникать внутрь, так как им негде было развиваться, мое русло походило на материнское чрево, в стенках которого, куда должен внедриться и найти себе пристанище эмбрион, нет кровеносных сосудов. Здесь ничто не могло сформироваться.

Сейчас я регулярно занимаюсь йогой, позволяя образам проникать в свое тело. Я концентрирую внимание на образе ивы, пускающей корни. Говорят, что для людей, лишившихся своих корней, требуется три поколения, чтобы ощутить их вновь. Я стараюсь. Едва делаю глубокий вздох, вижу образ ивы, чтобы вдохнуть жизнь, и с удивлением ощущаю в своем теле дрожь, чувствуя, как этот образ входит в мое тело и растворяется в нем. Так я чувствую свою связь с землей и благодарна за то, что живу. Я не знаю, поняла бы я все это, если на своем жизненном пути я не уперлась бы в стену.

Бриджитт не задается вопросом: «Хочу ли я жить?» – она много раз ответила на него «Да!». Она, никогда не представлявшая себя вне тюрьмы своего полного тела, стала твердо отстаивать свою красоту. Постепенно она стала понимать, как избежать своей истинной травмы – отчуждения от тела. Обращаясь с ним как с «баржей», она заставляла его нести бремя вины, одиночества и непризнанных чувств.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Аллитерация – повторение в стихотворной речи одинаковых согласных звуков с целью усиления выразительности художественной речи. – Прим. ред.

2

«…На суд безмолвных, тайных дум…» – начало 30-го сонета (пер. С. Я. Маршака). – Прим. ред.

3

Стихотворный перевод Э. И. Альпериной.

4

Откровение Иоанна Богослова 21: 1–5.

5

«Stanzas from the Grand Chartreuse», lines 85–86.

6

Монета – в переводе с лат. «Предупреждающая», эпитет Юноны, которая предупредила римлян о землетрясении; при ее храме чеканили металлические деньги, отсюда произошло слово «монета». С другой стороны, Монетой называли и Мнемозину, богиню памяти, мать Муз. – Прим. ред.