Опустошенный жених. Женская маскулинность - Марион Вудман

Дух томится в высоком порыве; материя воплощает ограничения духа. Душа играет роль посредника между ними. Когда дух падает, душа испытывает страдания. Когда темная материя получает доступ в сознание, душа тоже испытывает страдания. Суть душевного роста заключается в страдании и жертвоприношении. Сталкиваясь с духовными невзгодами, вместо отвержения духа мы приходим к духовным ограничениям. Это переходный мир. Сталкиваясь с материальными трудностями, вместо отвержения тела мы приходим к телесным ограничениям. Это тоже переходный мир. В этот переходный мир, в «тонкое тело», проникает душа. Патриархальный страх перед фемининностью можно преодолеть, создав сосуд осознающей фемининности – восприимчивую душу, которая больше не испытывает страха ни перед материей, ни перед духом.

Странствие между небом и землей, соединение одного с другим воспринимается душой на языке поэзии, на языке метафоры, интегрирующей образ и чувство, сознание и воображение. Метафора или символ исцеляет, потому что обращается к личности в целом. Поэтому Юнг верил, что представление образов сновидений – это путь, ведущий к целостности.

Взрыв Челленджера был в каком-то смысле вспышкой невоплощенного духа, разум потерял человеческие границы и вышел за пределы законов природы, высокомерно переоценив возможности техники. Во время этой вспышки в микрокосме возник макрокосм. Челленджер становится метафорой. Роковая пропасть между телом и духом слишком часто заполнялась потерей сознания. Избежать трагедии можно, только признав, что эту пропасть должна заполнить душа.

В отсутствие метафоры сознание может быть сытым, но воображение и сердце могут голодать. Не наполняя душу, можно накрыть банкетный стол сновидений, но эта пища будет отвергнута, и душа останется голодной. В анализе нет ничего грустнее, когда сновидец видит сны, богатые исцеляющими образами, но не в состоянии их переварить: Сознание либо неспособно, либо отказывается дать себе время, чтобы вкусить, пережевать, проглотить, пере варить и интегрировать в свою личность содержание образов сновидений.

До тех пор, пока значение сна не будет осознано, метафоры, которые поставляли наши сновидения, так и останутся в наших телах или в наших отношениях. С другой стороны, если мы усиленно работаем над тем, чтобы ассоциировать образы сновидений, насколько это позволяют чувства, воображение и разум, чтобы сплотить их вокруг символа, мы неизбежно постигаем точность метафоры. Существует момент «ДА!» или «О НЕТ!» – когда истина резонирует с телом, душой и умом, момент иногда болезненной правды, но, тем не менее, это истина, которая ведет к свободе.

«Образ-сырец» из бессознательного может поразить нас слезами или смехом, часто и тем и другим одновременно, потому что находится на грани абсурда, между трагедией и комедией. Если Эго будет ассимилировать точку зрения, предоставленную бессознательным, и смотреть объективно, то оно может через некоторое время приобрести новую точку зрения. Это сопровождается страданиями, но в то же время опыт страдания есть мука рождения. Эго, которое связанно с душой (правополушарное мышление, если угодно), переносит эти образы сновидений в живопись, танец, музыку, скульптуру, литературное творчество, что позволяет превратить то, что иначе было бы мертвым изображением, в энергию жизни, в процесс исцеления.

Трансформация совершается через метафору. Без метафоры энергия не находит себе выхода, замыкаясь в повторяющихся формах поведения: Медуза превращает энергию в камень. В творческой структуре символ свободно парит между материей и духом, исцеляя дух.

У детей, как правило, духовность отсутствует, поэтому для них мир все еще является волшебным. Детское воображение оживляет детские тела. Они играют, причем делают это, полностью увлекаясь игрой. С детских уст слетают сверхъестественно мудрые слова, однако они бессознательны. В нашей культуре в процессе взросления рациональное мышление постепенно вытесняет образное восприятие, причем до такой степени, что воображение совершенно задыхается. А без него спонтанность и творчество превращаются в камень. Когда вечная первозданная сущность прекращает пропитывать повседневность, жизнь превращается в постоянное повторение однообразной механической работы. Сосуд фемининности, который служит источником жизненного восприятия, закрывается так плотно, что не улавливает ничего нового. Противоположности (дух – материя, мужское – женское) перестают восприниматься как живое противоречие. Без напряжения, остроумия, шуток, игривости, которые создает жизнь, теряется то, что придает ей вкус. При столкновении двух разных реальностей раздается взрыв смеха, и если нам суждено прожить божественную комедию, обязательно следует поддерживать напряженность, созданную противоречием между этими двумя мирами.

Один из величайших драматургов нашего времени, Сэмюэл Беккет, мастерски умел создавать это напряжение. В главных сценах его театральных постановок, в литературных диалогах и в характерах его героев возникают незабываемые образы и обнажается суть вещей. Так, например, в его пьесе «Игра на финише» слепой Гамм правит своим однокомнатным царством, сидя в инвалидном кресле и сардонически насмехаясь над безногими родителями, которых он запихнул в стоящие рядом мусорные баки. Одновременно он издевается над своим слугой Кловом, который больше не устраивает Гамма.

С начала пьесы и до самого ее конца Клов стоит как парализованный, держа в руках собранный чемодан и готовый навсегда покинуть этот дом. Однако он не может этого сделать. Начиная с его первых слов: «Кончено, все кончено, почти кончено, это должно скоро закончиться»[20], – и до последних слов Гамма:

Поскольку таковы правила игры…

…давайте будем играть по ним…

…и кончим разглагольствовать на эту тему…

кончим трепать языком[21], –

все четыре персонажа делают все возможное, чтобы как можно полнее «обыграть» это слово.

Любить Беккета – значит почувствовать себя ищущим свою вставную челюсть на ощупь, без очков, и неожиданно услышать меланхолическое восклицание Нелл: «Ах, вчера!» – которое будет рваться из ваших внутренностей до тех пор, пока вы не упадете в кресло и, скрючившись, не будете смеяться до слез. Таково противоречие: жизнь, смерть и новая энергия – все сосредоточено в едином озаряющем миге. Однако если ваша восприимчивая фемининность, ваша сосредоточенная в теле душа окажется закрытой, вы не получите ничего: ни инсайта, ни радости. Вы будете бродить вслепую, кусая пересохшие губы. Без способного к восприятию сильного сознания не наступит момент соединения конечного и бесконечного. Без освещенного изнутри тела не произойдет духовного просветления. Если вы не настроились смотреть бейсбол, эта игра может показаться вам забавой для сумасшедших. Не настроившись слушать Моцарта, вместо прекрасной музыки вы будете слышать шум. Не настроившись на работу со сновидениями, вы не увидите в них никакого смысла.

Маниакальная деятельность, задающая ритм жизни нашего общества, отрицает существование души. Находясь во власти амбиций, конкуренции, поисков идеалов совершенства или насущной потребности выполнять изматывающую работу, люди, сталкиваясь между собой, делят жизненное пространство. В своих снах они обрекают душу на пытки, с которыми можно сравнить разве что истязания фашистов, а их тело наполняется пустотой. Оторванные от своих истоков, они стремятся к «высокому». При этом они хотят получить его сразу и непременно в конкретной форме: в виде наркотиков, азартных игр, дорогих вещей, алкоголя, изысканной пищи, секса. Иными словами, они хотят выйти за рамки своего Я, избавившись от тоскливого, однообразного существования.

Все мы – люди, которым не чуждо все человеческое, и мы не можем одним скачком перейти в состояние измененного сознания, которое не интегрировано в повседневную жизнь. Такой переход повлечет за собой расщепление тела и духа. Мы можем оказаться в состоянии блаженства: в мире вне пространства и времени – в утробе Великой Матери – или же можем стать одержимыми. Одержимость в виде ступора, экстаза или исступленного восторга является бессознательной. Эго не функционирует, и потому сокровища не могут быть возвращены. Говоря иначе, наша точка зрения и жизненная установка остаются неизменными; мы натыкаемся на свой же собственный карающий меч, все еще оставаясь в плену древнего мифа об убийстве дракона. Для истинного перехода необходим достаточно прочный сосуд, чтобы уйти в другую реальность и, вернувшись обратно, привнести в сознание сокровища, с которыми вы там соприкоснулись; только тогда повседневная жизнь обогатится и наполнится смыслом.

Сокровища святых таинств, которые когда-то обогатили повседневную жизнь, сделав ее частью божественного миропорядка, принесли благодать миллионам верующих. Многие из нас больше не способны к восприятию этих сокровищ, и тогда они возвращаются обратно в бессознательное. Прекратила свое существование проекция, которая однажды соединила великого и любящего Бога Отца с парящим белым голубем. Бог умер. Многие считают дискуссии о существовании Бога не только бессмысленными, но и довольно приевшимися. Однако умерла всего лишь проекция. Точно так же все рассуждения о Богине могут стать столь же бессмысленными и глупо-сентиментальными, если отсутствует личный опыт переживаний, подтверждающих те или иные доводы.