Россия в XVIII столетии: общество и память. Исследования по социальной истории и исторической памяти - Александр Каменский

Возможно жителями тех или иных населенных пунктов называли тех, кто не был дворовладельцем и проживал совместно с родственниками. Вполне вероятно также, что люди, обозначавшие себя словами «житель» и «жилица», не являлись крепостными, не были приписаны к соответствующим городовым и сельским общинам, а их правовой и фискальный статус оставались неясными. Тоже следует сказать и еще о трех участниках сделок. Это «служный сын» Василий Евдокимов, «помощник» Ларион Орлов и «сиделец» петербургского купца Н. С. Семьянова Макар Григорьев, причем последний, действуя, видимо, по поручению своего хозяина, выписал вексель в 1772 г. на довольно значительную сумму – 490 руб.

Еще одно понятие, использовавшееся для обозначения социального статуса, это слово «содержатель». «Рыбнослободской купец, а Красносельской фабрики содержатель» Иван Матвеевич Нечаев в 1754 г. выписал вексель на 84 руб. на имя бежечанина Алексея Дедюхина, а в следующем году еще один вексель на 420 руб. на имя поручицы Анны Воейковой. Иван Алексеевич Третьяков, одолживший в 1768 г. 60 руб. у бежечанина Ивана Рогозина ограничился сообщением, что он просто «суконных фабрик содержатель», а «кожевенной фабрики содержатель» Тимофей Никитич Щеколютин счел необходимым добавить к этой информации, что он еще и «коммерц-комиссар». Словарь-справочник «Государственность России» применительно к XVIII в. упоминает лишь «комиссара от земли» («выборная должность, ведавшая сбором подушной подати в полковых дистриктах» в 1721–1736 гг.) и «комиссара над купечеством» (он же «караванный комиссар» – «коммерческий руководитель казенного каравана, регулярно отправлявшегося с товарами в Китай»).[105] Словарь Академии Российской дает понятию «комиссар» более общее определение: «пристав, коему препоручен казенной какой-либо сбор или препоручено что-либо в смотрение».[106] Скорее всего, Щеколютин действительно ведал какими-то сборами, как и московский купец Яков Иванович Мамин, в одном из векселей обозначенный как «содержатель питейных сборов». Прибавление к слову «комиссар» слова «коммерц», вероятно, указывает на то, что Щеколютин был уполномочен Коммерц-коллегией. Понятие же «содержатель» носит явно двусмысленный характер. Если о Мамине, чье имя достаточно часто встречается в бежецких документах, поскольку между ним и местными жителями возникали разного рода конфликты, известно, что он был откупщиком, то Нечаев, Третьяков и Щеколютин могли быть и владельцами соответствующих фабрик. Употребляемое же ими достаточно неопределенное понятие «содержатель» можно рассматривать как одно из свидетельств правовой необеспеченности частной собственности в России XVIII в., вследствие чего слово «владелец» применительно к промышленным предприятиям еще не было в ходу.[107]

Книги протеста векселей, естественно, не единственный вид источников, содержащий сведения, способные уточнить наши знания о социальной структуре русского общества XVIII в. Так, к примеру, на основе судебных документов московской канцелярии земских дел начала столетия можно сделать вывод, что, наряду с должностями, москвичи различали друг друга и по роду занятий. Так, в 1708 г. крепостной (сам себя он обозначает как «человек») кн. М. Г. Ромодановского Федор Фатуев подал челобитную о бесчестье на отставного солдата Луку Тюрина, причем пострадавшими, помимо себя самого, он назвал также работавших по найму у его племянника «дворника» и «огородника», чью социальную принадлежность он при этом никак не уточнял.[108] В 1720 г. драгун Азовского полка Прокофий Ожегин пожаловался на хозяина двора, где он с семьей стоял постоем, «серебряника» Петра Немчинова. Позднее выяснилось, что в действительности Немчинов – оброчный крестьянин дворцового села, но выяснилось это лишь спустя много лет, когда дело решили наконец завершить.[109] О другом «серебрянике», Григории Шумаеве, жаловавшаяся на него Анна Федорова, уточняла: «незнамо какова чина человек». Сама она при этом называла себя вдовой «плавильщика», не добавляя к этому обозначению никакого чина.[110] В других делах того же архивного комплекса встречается «портной мастер Казенного приказа»,[111] «блаженные памяти великие государыни благородные царевны и великие княжны Екатерины Алексеевны цырюльник».[112] Илья Зубов, обидевший в 1721 г. жену подьячего Поместного приказа Аксинью Белозерову, проходил по делу (и был оправдан) и вовсе как «сибиряк», что, судя по всему, не вызвало у служащих канцелярии никаких вопросов.[113] Еще один челобитчик в 1730 г. характеризовал себя следующим образом: «камергера и ковалера Степана Васильевича Лопухина оброчной крестьянин, а по купечеству Малых Лужников, что у Крымского двора Василей Петров сын Барсуков».[114]

Вполне очевидно, что приведенные примеры не дают возможности делать какие-либо обобщения относительно организации и структуры русского общества XVIII в. Лишь в качестве гипотезы можно предположить, что наряду с социальной структурой, закрепленной в законодательстве и используемой государством в управленческих, прежде всего фискальных целях, одновременно с ней существовала по меньшей мере еще одна, гораздо более подвижная и основанная на роде занятий отдельных групп населения. Обе эти виртуальные структуры пересекались, накладывались одна на другую и выходили на первый план в зависимости от конкретных ситуаций. Подобная возможность была заложена уже петровской Табелью о рангах, да и в целом петровскими преобразованиями. Уничтожив «чины Московского государства» и поставив понятие службы в центр официальной идеологии, реформы Петра одновременно наполнили слово «чин» новым значением и придали ему новый социальный статус, маркированный обращениями «ваше благородие», «ваше превосходительство» и т. д. Табель же о рангах прочно связала чиновную лестницу с возможностями социальной мобильности.[115]

2.7. Сроки предоставления займов

В соответствии с Уставом вексельным 1729 г. сроки предоставления займов – еще один обязательный элемент этого вида документов. Представляется целесообразным проследить, можно ли на основе книг протеста векселей выявить зависимость между суммой сделки и сроком займа.

В большинстве случаев срок займа обозначен в векселях в днях, неделях, месяцах и годах. Применительно к месяцам нередко встречаются также выражения «полтретья» (2,5 мес.), «полчетверта» (3,5 мес.), «полпята» (4,5 мес.), «полшеста» (5,5 мес.), «полсема» (6,5 мес.), «полосьма» (7,5 мес.) и «полдевята» (8,5 мес.). Помимо этого, начиная с 1762 г., в нашей базе появляются, как и было предусмотрено Уставом вексельным, векселя со сроком «по объявлению».[116] Имеется также несколько векселей, в которых заемщик обязывался выплачивать деньги равными долями по третям года. В абсолютном большинстве случаев срок выплаты займа обозначен целыми числами, как то две недели, один месяц, пять месяцев, один год, полтора года и т. д. Однако встречаются и исключения. Так, в 1755 г. купец М. А. Велицков должен был выплатить одолженные у К. К. Воинова 25 руб. в течение 1 месяца и 6 дней, а в 1768 г. отставной прапорщик, бежецкий помещик М. С. Ивашкин обязался выплатить свой долг в 5 руб. купцу М. Л. Ревякину в течение 5 месяцев и 26 дней. Скорее всего, в подобных случаях в качестве срока уплаты долга имелась в виду какая-то конкретная дата и высчитывалось соответствующее количество месяцев и дней до нее.

Самый короткий срок векселя – 2 дня – зафиксирован в сделке 1762 г. на сумму в 13 руб. между заёмщицей купеческой вдовой П. И. Архиповой и заимодавцем Д. А. Викулиным. Самый продолжительный срок – 8 лет – отмечен в уже упоминавшейся сделке 1754 г. на 50 руб. между Я. Л. и И. В. Ревякиными. Между тем, векселя с неопределенным сроком уплаты зачастую опротестовывались через столь же продолжительное время. Так, в 1773 г. бежецкий купец А. Т. Завьялов опротестовал вексель на 10 руб., выданный ему в 1765 г. его земляком Д. Л. Петуховым, а в 1774 г. моложский купец И. С. Шемякин опротестовал в Бежецке два векселя (один на 8 руб. 40 коп., другой на 50 руб.), выданные ему также в 1765 г.

Установить, чем именно в каждом конкретном случае определялся срок векселя, не представляется возможным, в особенности, когда речь идет о столь точных сроках, как в приведенных выше примерах. Можно лишь предполагать, что, когда векселем фиксировалась та или иная торговая сделка, указанный в нем срок определялся возможностями поставки соответствующего товара. Также не приходится сомневаться, что, к примеру, приведенный выше случай помещика Ивашкина свидетельствует о том, что его благосостояние оставляло желать лучшего и, таким образом, платежеспособность заемщика являлась, естественно, еще одним фактором, влиявшим на срок займа. Однако, стоит посмотреть, как соотносились сроки займов, когда речь шла о более крупных суммах.