Последний мужчина Джоконды - Игорь Кольцов

роста, почти карлик, с короткими кривыми ногами, заставлявшими его смешно переваливаться во время ходьбы с боку на бок, с брезгливым выражением на бледном лице, короткой стрижкой и выпученными глазами. Второй же полная его противоположность — высокий, широкоплечий, на лице озорная улыбка, длинные кудрявые волосы и борода растрепаны и торчат в разные стороны.

— О-о! — встрепенулся Моне. — Вот и мои друзья. Позвольте вас представить друг другу.

Манцони и Перуджио вытянулись, словно они присутствовали на императорском параде, пока Моне по очереди взмахивал рукой и знакомил их с друзьями.

— Поль Сезанн[12] — художник от Бога. Можно сказать, что он родился с кистью в руках.

Улыбчивый обладатель львиной гривы качнулся в поклоне, и копна кудрей подпрыгнула на его голове.

— Великолепный благородный граф Анри де Тулуз–Лотрек[13].Поверьте, молодые люди, его рука настолько точно и ёмко передает реальность окружающего мира, что невольно задумаешься, а не наместник ли он Творца на земле.

Тулуз–Лотрек с подозрением оглядел молодых итальянцев. Он отдернул свою руку, словно боясь обжечься или испачкаться, когда Риккардо протянул свою для пожатия. Зато Сезанн вцепился в нее и добродушно тряс, повторяя «Очень приятно!». Сразу стало ясно, кого имел ввиду Моне, говоря, что один из его друзей «не обременен любовью к людям».

— А это молодые итальянцы, у одного из которых сегодня день рождения, а второй подает неплохие задатки художника. Вот гляньте–ка и оцените.

Моне протянул листок с рисунком добродушно хмыкнувшему Сезанну. Тот кивнул, пошевелил густыми бровями, бросил взгляд на Манцони и довольно крякнул.

— Не дурно! — произнес он, чуть хриплым, но очень приятным баритоном. — Весьма не дурно. И своеобразно. Не находите?

Он передал листок Тулуз–Лотреку. Тот поморщился и взял протянутый ему портрет двумя пальцами.

— М-да! — проскрипел граф холодно, бросив лишь мимолетный взгляд на бумагу. — Впечатляет…

— Анри! — сказал с укоризной Моне. — Будьте же снисходительны. Молодой человек это нарисовал, даже не обучаясь мастерству художника. А представьте, что бы он смог сотворить, имея образование.

— О-о, месье! — восхитился Сезанн. — Так вы не художник? Браво! Очень неплохая работа. Вам стоит учиться. У вас талант.

— То же самое и я ему сказал — у него талант. Но врожденный талант, как неухоженное растение на клумбе. Его надо растить. Над ним надо работать. Ограждать от сорняков и непогоды. И тогда он раскроется как прекрасный цветок и станет радовать глаз окружающих своей красотой и ароматом. Кто вам привил любовь к рисованию?

— Мой отец и школьный учитель синьор Богетти, — ответил Винченцо. — Отец тоже, не имея художественного образования, рисует. Он землевладелец и ему некогда было учиться, но он прекрасно рисует, что называется, для души. Сеньор Богетти считал, что я должен учиться. Он дарил мне бумагу, краски. Просил меня рисовать плакаты, стенды и пособия в школу. Но в наших краях учиться в художественных школах означает рисовать или перерисовывать картинки из святых писаний для церкви. Вот я и приехал в Париж. Но, увы! Не так–то просто это сделать… В одном месте, мне отказали по той причине, что я иностранец, в другом, внезапно закончился прием студентов, в третьем обязательно требуется начальное художественное образование, в четвертом наличие рекомендаций от именитых художников. И так далее. Я получил отказ везде, куда бы я ни обратился.

— Не огорчайтесь, молодой человек, — сказал Моне и спохватился, будто вспомнил, что–то важное. — Сейчас мы кое–что для вас сделаем. Гарсон! Месье, принесите, пожалуйста, перо и бумагу.

Спустя некоторое время, Моне закончил писать и, поставив свою подпись под запиской, произнес:

— Ну, вот. Теперь вы сможете пойти в Малую художественную школу на Сен–Жермен де Пре к метру Русселю и передать ему эту записку с моими наилучшими пожеланиями. Думаю, он что–нибудь для вас сможет сделать.

Стоявший все это время за его спиной, Сезанн крякнул и попросил:

— Позвольте, дорогой Клод, я тоже чиркну пару слов от себя.

Он присел, взяв перо, быстро что–то написал на бумаге, а затем обернулся к Тулуз–Лотреку и призывно взмахнул своими кустистыми бровями, мол, ваша очередь, граф.

Тулуз–Лотрек поморщился.

— Нет–нет! — отмахнулся тот. — Я не подпишусь. У меня с Русселем очень натянутые отношения еще со старых времен. Боюсь, что моя подпись лишь все испортит. Могу вам от себя добавить, что на бульваре Распай недалеко от кладбища Монпарнас есть контора декораторов, которой управляет мой давний знакомый метр Дюмон. Ему постоянно нужны оформители, маляры, декораторы, так как он все время расширяет своё дело. Можете обратиться к нему от моего имени. Мне кажется, он вам сможет помочь с трудоустройством. И думаю, что на этом закончим, господа. Клод, Поль! Вы, надеюсь, не забыли цель нашей сегодняшней встречи? Вы ведь не просто так приехали из Живерни, а вы из Экс–ан–Прованса, чтобы подбодрить начинающих художников?

— Ох, да Анри! — встрепенулся Моне. — Прошу нас простить, молодые люди. Мы собрались сегодня здесь, чтобы обсудить нашу совместную выставку в салоне у Берты. Удачи вам, месье Перуджио. А вам еще раз наши поздравления с днем рождения. Всего доброго!..

10

День тянулся и тянулся, как лента карнавального серпантина. Но, что удивительно, Винченцо не обременялся сегодня тягучестью времени, потому что события мелькали одно за другим, словно узоры в калейдоскопе или картинки в синематографе на бульваре Капуцинов.

Сначала кафе «Две Мельницы» на улице Лепик, где он познакомился, как ему объяснили в тот же день только чуть позже, с тремя великими художниками. Затем прогулка в компании молодых людей хороших знакомых Риккардо на канал Сен–Мартен. Обратно возвращались мимо Восточного и Северного вокзалов по бульварам Мажанта и Рошуар. Отдохнули на ступенях у базилики Сакре–Кёр. И, наконец, опять пришли на улицу Лепик, но на этот раз не в кафе «Две Мельницы», а напротив через дорогу в кафе «Мулен де ля Галет». Собственно название кафе «Две Мельницы» и было придумано хозяином из–за близости двух мельниц кафе «Мулен[14] де ля Галет» и кабаре «Мулен Руж».

Вечером, когда солнце уже почти покинуло небо над Парижем, неугомонный Манцони, исчез уже, наверное, в сотый раз за день и появился сияющий, как новенькая монетка, только что соскочившая с чеканящего пресса.

— Друг мой, Винченцо! — торжественно заявил он. — Сегодня мы с тобой посетим умопомрачительное место. Мы идем в «Мулен Руж». Ты готов окунуться в мир прекрасного?

— «Мулен Руж»? Прекрасное? — фыркнул один из