Затерянные в океане - Майкл Морпурго

никто не ответил. Я думал, может, старик сам выйдет ко мне, но он не показывался. Тогда я написал «спасибо!» на песке возле границы и подписался. Мне так хотелось увидеть старика, поговорить с ним, услышать человеческий голос. Стелла Артуа – отличный друг и товарищ; ей можно всё-всё рассказать, к ней хорошо прижиматься, с ней здорово играть. Но мне так не хватало людей – ведь маму с папой я уже вряд ли увижу. Поэтому я мечтал поговорить хоть со стариком – ничего, что он слегка с приветом и что я не понимаю почти ничего из его слов.

В ту ночь я дал себе слово не спать и караулить старика. Но очень уж мне было уютно в моей новой постели. Поэтому, запелёнатый в простыню и надёжно ею защищённый, я тут же заснул и до утра не просыпался.

Наутро, позавтракав рыбой, плодом хлебного дерева и кокосом, мы со Стеллой направились вверх по склону моего холма. Я, кстати, стал называть его Сторожевым Холмом, а второй – Холмом Старика. Я сидел на вершине и возился с починкой своей китайской шляпы – в ней постоянно приходилось менять листья. И, подняв взгляд, я увидел корабль. Ошибки быть не могло. Вдоль горизонта двигался длинный громоздкий силуэт супертанкера.

Абунаи!

Я вскочил как ужаленный, принялся неистово орать и размахивать руками. Я подпрыгивал и кричал во всю глотку, чтобы они остановились, чтобы услышали и заметили меня:

– Эй, я здесь! Здесь! Я здесь!

Наконец от воплей у меня заболело горло. Кричать я больше не мог. Танкер дразняще медленно полз вдоль горизонта. Но в мою сторону он не поворачивал. И не повернёт, подумал я. Потому что кому там придёт в голову меня высматривать? Даже если бы кто-то и глядел в мою сторону, что толку? Для них мой остров – крошечный бугорок на горизонте. С борта меня не видно. И мне оставалось только бессильно и безутешно провожать танкер взглядом. А он всё удалялся, удалялся и в конце концов вовсе скрылся из виду.

А я всё так же стоял на вершине Сторожевого Холма, и моё отчаяние мало-помалу сменилось гневом. Будь у меня костёр, там, на танкере, могли бы заметить дым! Ну да, старик принёс мне циновку и простыню. Он обо мне заботился, помогал мне выжить. Но при этом держал меня в плену.

Когда танкер исчез за горизонтом, я дал себе слово, что больше такой возможности не упущу. Моё бесценное стёклышко по-прежнему у меня в кармане. Я могу его нащупать. И уж больше я не растеряюсь. Я сделаю ещё один костёр, но не на берегу, где его легко найти, а тут, на Сторожевом Холме, за скалами. Здесь старик его не увидит, даже если в бинокль будет смотреть. А бинокль у него, по-видимому, имеется. Я сложу здесь огромную груду растопки для сигнального костра, но зажигать его пока не буду. Просто устрою всё заранее и дождусь следующего корабля. Раз этот танкер тут прошёл, значит будут проходить и другие суда, это уж как пить дать. Только я замечу корабль на горизонте, а у меня наготове моё стеклышко и загодя припрятанная кучка листьев – тонких, как бумага, сухих, как хворост. Да я такой запалю кострище, что черти от зависти лопнут! Дым будет стоять столбом, и со следующего корабля его уж точно разглядят.

С тех пор я уже не бездельничал на Сторожевом Холме. Я нашёл себе занятие – строить сигнальный костёр. Я отыскивал в джунглях ветки побольше, потом заволакивал их вверх по каменистому склону и складывал в высокую груду на стороне холма, обращённой к морю. Идеальное место: с моря костёр как раз отлично заметен, а старик хоть все глаза пусть проглядит, наоборот, ничего не увидит. Старика я уже мысленно называл своим тюремщиком. Уж он-то наверняка будет за мной шпионить, в этом я нисколечко не сомневался. Пока я таскал и складывал все эти ветки, он меня не видел. Видеть меня могли только глаза, глядящие с моря, а с моря на меня никто смотреть не мог.

На строительство сигнального костра у меня ушло несколько дней тяжкого труда. Я уже почти закончил, и тут-то меня и застукали. Причём это был даже не старик.

Я громоздил большущую ветку на самую вершину костра, и вдруг меня накрыла чья-то тень. На скале повыше стоял на четвереньках орангутан – не знаю, тот самый, которого я видел тогда, или другой. Ссутулив могучие плечи и опустив голову, он искоса на меня поглядывал. Я застыл на месте. Мы так и стояли друг против друга, совсем как в прошлый раз на берегу.

Орангутан уселся и какое-то время рассматривал меня со спокойным интересом. Потом он отвернулся, невозмутимо почесал физиономию и неуклюже затопал прочь. Один раз он остановился, посмотрел на меня через плечо и после этого скрылся под сенью джунглей. Глядя ему вслед, я решил, что, наверное, это старик послал орангутана следить за мной. Он вернётся к старику и всё ему про меня расскажет. Ужасно глупая мысль, но я помню, что о чём-то таком думал на полном серьёзе.

В ту ночь над островом разразилась буря – бушевал яростный шторм, в небе полыхали молнии. Ветер с дождём так шумели, что никак было не заснуть. Гигантские волны с рёвом обрушивались на берег, и подо мной содрогалась земля. Я затащил свою циновку в самый дальний угол пещеры. Стелла улеглась рядышком и тесно ко мне прижалась. И я, надо сказать, был совсем не против.

Буря не утихала четыре дня, но даже в самые ненастные из них меня неизменно ждали рыба и фрукты, прикрытые жестяной миской. Только теперь старик не клал еду на каменный выступ, а тщательно подсовывал под него. Мы со Стеллой почти не выходили из пещеры – просто сидели и смотрели на хлещущий снаружи дождь. Я заворожённо наблюдал за гигантскими волнами – как они накатывают из открытого моря, сгибаются, рушатся на берег и взрываются, словно хотят расколотить остров на мелкие осколки, а нас всех уволочь в океан. Я вспоминал о маме с папой на «Пегги Сью» – где-то они сейчас? Хоть бы этот тайфун – а это был именно тайфун – обошёл их стороной.

В одно прекрасное утро буря стихла так же внезапно как началась. Солнце радостно засверкало на голубом небе; джунгли завели свою песню с того места, где прервали её. Я решился вылезти наружу. Повсюду капало, от всего шёл