Затерянные в океане - Майкл Морпурго

молоко и мякоть оказывались уже тухлыми. Я даже пытался лазить за кокосами на пальму, но уж очень высоко они висели, поэтому я вскоре это дело бросил.

Ещё я выстругал себе острым камнем грубое копьё, чтобы ловить рыбу на мелководье. Вот только мне не хватало проворства. Рыба там просто кишмя кишела, но всё мелкая и шустрая. Поэтому волей-неволей мы полагались на старика – без его еды и воды нам пришлось бы ох как туго.

Я обшарил всю мою часть острова в поисках воды – и ничего не нашёл. Я даже подумывал, не нарушить ли границу, не обыскать ли джунгли на стариковой части острова, но не решился. По большей части я держался протоптанных в джунглях тропинок.

На самом деле не только запрет старика и завывания гиббонов, которые мне казались чем-то вроде предупреждения, удерживали меня от пересечения границы. Ещё орангутан. Выглядел он, правда, вполне незлобивым, но ведь неизвестно, как поведёт себя он сам и его приятели, если обнаружат меня на своей территории. Ну и потом, мало ли какие невидимые создания рыскают по джунглям. Может, кто-то из них только и ждёт, чтобы подкараулить меня и наброситься из влажного лесного мрака. Судя по неумолкающим голосам, под сенью джунглей полным-полно всяких жутких тварей.

Одной мысли об орангутане и незримых ужасах джунглей хватало, чтобы удержать меня, поумерить моё любопытство и боевой задор. Поэтому в основном я торчал на своём пляже или в пещере, да ещё поднимался по изведанной тропке на свой холм.

С высоты холма я иногда замечал где-то вдалеке старика. По утрам он частенько рыбачил с копьём на отмели – и не один, а в компании орангутанов. Те сидели на берегу и наблюдали за стариком. Я однажды сосчитал их – то ли четырнадцать, то ли пятнадцать получилось. Бывало, старик сажал кого-то из детёнышей к себе на спину. И когда он был среди орангутанов, казалось, что он тоже один из них.

Я раз за разом пытался проснуться и застать старика, когда он затемно приносил еду, но у меня не получалось. И я никогда не слышал его шагов. Но каждое утро нас ждала вода, и рыба тоже (она частенько оказывалась будто бы подкопчённой, и так было вкуснее). Фрукты всё время были разные. Многие пахли странновато и не очень-то мне нравились. Но я всё равно их ел. Кроме бананов, кокосов и ягод, старик приносил мне плоды хлебного дерева – то есть это я потом только узнал, что это плоды хлебного дерева, а тогда понятия не имел, что за фрукт такой. Я съедал всё, хоть и не так жадно, как поначалу. Даже припасал какие-то фрукты на ужин. Но с красными бананами этот номер не проходил – их я сразу съедал все. Очень уж они были вкусные.

Из ночи в ночь моим кошмаром оставались москиты. Едва сгущались сумерки, они слетались ко мне, жужжали у меня над ухом и ели меня поедом. И укрыться от них было негде. Ночи стали для меня сущей пыткой, а по утрам я расчёсывал кожу до крови. Некоторые укусы, особенно на ногах, покраснели, раздулись и загноились. Меня спасала только прохладная морская вода.

Я даже попробовал сменить пещеру и поспать в другой – поглубже и потемнее. Но там уж очень сильно воняло. И когда я обнаружил, что в ней полно летучих мышей, меня оттуда как ветром сдуло. Короче говоря, где бы я ни спал, москиты меня находили. В конце концов я уже начал бояться наступления ночи. Я ревел от бессилия, хлопая по ним и отмахиваясь. Я считал минуты до утра, до морской прохлады и свежего ветерка на вершине холма.

Там-то, на самой вершине, я и проводил большую часть каждого дня. Я смотрел оттуда на море и надеялся, а иногда и молился. Ждал, что увижу корабль. Я крепко зажмуривался и молился, сколько мог, а потом открывал глаза. И каждый раз я по-настоящему чувствовал, по-настоящему верил, что вот сейчас-то уж непременно мои молитвы будут услышаны. Что я открою глаза, а на горизонте – «Пегги Сью», она возвращается, чтобы спасти меня. Но величественный бескрайний океан оставался пустынным, и линию горизонта не прерывал никакой силуэт. Я всегда расстраивался, даже временами впадал в уныние, но всё же не отчаивался. В первые недели я не отчаивался.

Второй моей бедой было солнце. Я не сразу сообразил, что нельзя снимать одежду, надо носить её всю, прикрывать кожу. Я сам себе смастерил шляпу, чтобы защитить от ожогов лицо и шею. Очень широкая вышла шляпа, наподобие китайской. Я её сделал из пальмовых листьев, вдев их края друг в друга. И очень гордился своим творением.

Солнечных ожогов, как выяснилось, при грамотном подходе можно избежать. А морская вода их залечивала. В полдень я спускался с холма и укрывался от дневного зноя в пещере. И когда жара спадала, шёл купаться. Мы со Стеллой оба каждый день с нетерпением ждали этого момента. Я часами кидал ей палку в море. Она это обожала, да и я, честно говоря, тоже. Это было для нас главное событие дня. Мы резвились, покуда не начинало смеркаться, – а ночь тут наступала на удивление быстро. Темнота загоняла меня назад, в пещеру, к моей еженощной битве с мучителями-кровососами.

Как-то утром мы со Стеллой спускались с вершины холма в джунгли, возвращаясь из очередного безрезультатного дозора. И я заметил что-то на песке, рядом с пещерой. Издалека оно выглядело как груда плавника. Стелла подбежала раньше меня и принялась оживлённо обнюхивать находку. Подойдя, я её разглядел. Никакой это оказался не плавник, а скатанная тростниковая циновка. Я развернул её. Внутри лежала аккуратно сложенная белая простыня. Он знал! Старик знал о моих муках и страданиях. Он догадался, что мне нужно! Значит, старик за мной тайком наблюдал и, видимо, не только издалека. Он сумел разглядеть красные расчёсы у меня на ногах и на руках. Видел, как я по утрам торчу в море, чтобы унять зуд. Получается, он простил меня за костёр?

Я внёс циновку в пещеру, раскатал её, улёгся и закутался в простыню. И тихонько засмеялся от радости. Я смогу закрывать лицо простынёй, и проклятым кровопийцам в жизни до меня не добраться. Сегодня ночью им придётся поголодать.

Я выскочил наружу и помчался к границе. Там я остановился, сложил ладони рупором и прокричал:

– Спасибо! Спасибо за постель! Спасибо! Спасибо!

Ответа я на самом деле не ждал, и мне