Сверх отпущенного срока - Екатерина Островская

— Мы просто… — Девушка была готова расплакаться.

— Успокойся, — повторил Алексей. — Давай еще по бокальчику шампанского?

— Не хочу. Поехали отсюда! Я докажу, что люблю только вас!

Виктория неожиданно перешла на «вы», тут же испугалась — она таким образом словно сама воздвигла стену между собой и любовником-олигархом.

— Не надо мне ничего доказывать, — покачал головой Дальский, наполняя бокал Вики. — Макар — человек талантливый, популярный. Ты — тоже. Вы вполне гармоничная пара. Вами будут восхищаться и предлагать вам разные проекты. Пей шампанское!

Вика послушно подняла бокал. И стала пить вино поспешно, как будто хотела захлебнуться.

— Закуси! — посоветовал Алексей, указав на блюдо с нарезанной осетриной.

Та тряхнула головой, отказываясь.

Но олигарх был настойчив. Подал своей бывшей любовнице вазочку с черной икрой, сам зачерпнул ложечкой и поднес к дрожащим губам девушки.

— Кушай, милая, не то опьянеешь.

Вика опять тряхнула головой. Алексей сам съел икру, бросил взгляд на свой бокал и, увидев, что в нем еще есть вино, одним глотком допил.

А Соснина вдруг рассмеялась.

— Гармоничная пара… — произнесла с издевкой. — Гармония… Сергей Борисович любил повторять, что гармония и есть бог. Он Веронику любил непонятно за что, а сестра была к нему равнодушна. Понимала, конечно, что обязана мужу всем. Хотя чем, собственно? Что ребенка родила и карьеру не сделала? А я его слушала и верила, что всем в мире управляет гармония. А потом поняла: ерунда это. Вот, например, если мне нравится молодой человек, то это вовсе не значит, что и я ему сразу же понравлюсь. Зато где-то есть кто-то, который любит меня и, вполне вероятно, безответно. На чувство любви не обязательно отвечают…

— Где-то… кто-то… — прервал Дальский голосом Потапова.

Сейчас он пытался изобразить не раздражение услышанной банальностью, а просто спешку. Даже взглянул на золотые часы на своем запястье. Посмотрел на циферблат, на россыпь мелких бриллиантов — и восхитился роскошью.

— Гармония… — вздохнул Алексей. — Кто бы понимал, что это такое! Где-то убудет, а где-то подобного прибудет столько же. Это еще Ломоносов сказал.

Виктория дернула плечиком.

— Если вы, Максим Михайлович, никого не любите, то это не значит, что все будут любить вас, — закончила она свою мысль.

И сама испугалась своей смелости.

— Простите, — совсем тихо произнесла она, глядя в стол.

— Да ладно, — усмехнулся Алексей, поднимаясь. — Прощай, родная. Желаю тебе счастья.

Хотел повернуться и уйти, но остановился. Потом расстегнул браслет, снял с руки золотые часы и положил их прямо на пачку фотографий.

— Возьми на память!

Девушка протянула к часам руку так резко, словно собиралась отбросить их в сторону. Но рука повисла над столом. Вика посмотрела на олигарха и прищурилась.

— Я только сейчас заметила, как вы похожи на одного человека. То есть он похож на вас. Но вы с ним абсолютно разные. Он очень добрый, а вы…

— А я очень злой, — едва не рассмеялся Дальский.

После чего повернулся к выходу:

— Всего хорошего!

Он вернулся в автомобиль и, когда «Бентли» мягко тронулся с места, сообщил Герману Владимировичу, что подарил Вике на прощание часы.

— Вычтем из зарплаты, — покачал головой главный телохранитель олигарха. — Часики сотню тысяч евро стоят. Но ты ведь человек богатый, можешь себе позволить красивой девушке дорогой презент преподнести…

Дальский промолчал. И обрадовался, что спутник тоже больше ничего не говорил.

Глава 10

…Они перенесли трупы в здание вокзала, где в зале ожидания среди разбитых деревянных кресел лежали тела убитых солдат. Тут же на полу спали или пытались заснуть, хоть немного отдохнуть те, кто выжил после ночного боя. Сержант, опустившись на корточки возле подоконника, закурил. И подоконник, и все вокруг было засыпано мелкой крошкой оконного стекла и ошметками дерева. Остатки оконных рам болтались в проеме, словно обгрызенные какими-то животными, злобно вонзавшими в них свои зубы. Где-то далеко раздавались автоматные очереди и частые одиночные выстрелы, но после сумасшедшей ночной перестрелки, грохота, взрывов, криков людей Дальскому казалось, что наступила почти тишина. Хотя он осознавал, конечно, что затишье это ненадолго, каждая следующая секунда может стать началом нового ужаса.

— Я понял, почему нам приказали вокзал держать, — произнес сержант. — Хотели, вероятно, по железной дороге подкрепление нам направить. — Парень сплюнул себе под ноги и выругался: — Козлы! Наш-то эшелон непонятно как проскочил, а следующий наверняка чечены под откос пустили. Ну, и что теперь? Еще одна ночь, и нам тут трындец! Нас всего, включая легко раненных, не больше сотни осталось.

Сержант был прав, но обсуждать то, что уже случилось, а тем более говорить о предстоящей смерти Алексею не хотелось. Он отвернулся и увидел бойца, который ходил, старательно огибая трупы и лежащих на полу живых, задерживаясь на пару секунд возле каждого и заглядывая в лицо. Солдатик прижимал локти к бокам и держал руки так, словно ехал на детском велосипедике.

— Из моей роты, — пояснил сержант, тоже заметивший странного парня. — Фамилию вспомнить не могу. У него крышу снесло.

Боец осторожно подкрался к ним, продолжая держать перед собой руль воображаемого велосипеда, наклонился к Дальскому, потом выпрямился, удовлетворенный.

— Вы тоже из массовки? — спросил он и обернулся к сержанту.

— Что? — не понял тот.

— Это же кино снимают, — объяснил помешанный, продолжая разглядывать Алексея. — Ведь правда?

— Правда, — подтвердил Дальский.

— Я всем так и говорю, а мне почему-то не верят. Но я не хочу больше сниматься…

Помешанный заплакал, однако только голосом — слез на его вымазанном копотью лице не было. И продолжил уже сквозь всхлипыванья, одновременно странно улыбаясь:

— Это ваша профессия в кино сниматься, а я домой хочу. У меня мама на студии Горького оператором комбинированных съемок работает. Она наверняка где-то здесь, вот я ее и ищу.

Подошли еще двое солдат. Один из них протянул сержанту пластиковую бутылку пепси, а второй, с погонами старшего сержанта, легонько похлопал помешанного по плечу. Тот вздрогнул и отступил на шаг.

— Слышь, Лебедев, — заговорил старший сержант, — тебя, кажется, мать ищет.

— Где? — не поверил несчастный.

— У билетных касс.

— Ты не врешь?

— Ей-богу, — кивнул, подтверждая свое вранье, старший сержант. Потом достал из кармана шоколадный батончик и протянул парню. — Она тебе «Сникерс» просила передать. Иди скорее к ней.

Помешанный повернулся и пошел дальше по залу, старательно огибая трупы, как и прежде заглядывая в мертвые лица.

— В другую сторону двинул, — вздохнул старший сержант. — Жалко парня. Перед вокзалом автобус стоял, так в нем огневую позицию организовали. А ночью по нему танк прошелся, давил всех, кто в автобусе засел. Пока ты его не подбил.

Последняя фраза была обращена к Дальскому.

— Ты что, танк подбил? — удивился сержант, с которым Алексей познакомился накануне.

— Да вроде.

— Из подствольника, что ли?

— Не, из «РПГ», — объяснил за Дальского старший сержант. — Артист так шандарахнул, что у танка башню снесло. А потом мы из раздавленного автобуса Лебедева вытащили, всего в чужой кровищи. Как выжил — непонятно, а вот умом тронулся. Любой бы тронулся, когда рядом с тобой друзей гусеницами давят.

Алексею протянули бутылку, он приложился к горлышку и сделал глоток. Газировка оказалась теплой и с сильным привкусом кирпичной пыли. Дальский сделал второй глоток и понял, что это его собственное горло забито пылью и гарью.

— На вокзальной площади ларьки были, но мы их не трогали. А сейчас от них ничего не осталось, разве что сигарет мы насобирали да пару баллонов колы нашли. А вчера там столько пива было! Но все бутылки пулями и осколками переколошматило. Сегодня бы пивко не помешало.

Говорить ни о чем не хотелось. Старший сержант опустился на пол и посмотрел на Дальского.

— Слышьте, братаны, нам бы покемарить пару часиков. Может, посидите за нас возле выхода на платформы? Там наши пацаны с пулеметом. Им бы тоже отдохнуть…

Алексей с сержантом поднялись с пола и пошли мимо мертвых и обессиленных живых.

— Слышь, артист, — заговорил через минуту сержант, — давай договоримся: если вдруг кого-нибудь из нас… а другой жив, то пусть он позаботится о тех, кто дома остался. У меня мать в Старой Руссе и сестра младшая. Мать больная, у нее гипертония, а сестре двенадцать лет всего.

— Я понял, — кивнул Дальский. — Только мы должны оба отсюда выбраться.

— Меня, кстати, Петром зовут, — представился сержант и протянул Алексею руку. — Да уж, брат, надо постараться выжить, а то уж очень мне здесь подыхать не хочется.