Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

— Римма, — начинает он медленно, — романы между преподавательским составом и студентами не самая одобряемая вещь. А здесь было пересечено слишком много красных линий.

— Например?

Возможно, со стороны кажется, что я пытаюсь оправдать Белого. Но на самом деле я просто хочу узнать правду.

— Возраст. Ну, это даже неприлично, почти втрое старше Анечки. Нет, мировая литература, конечно, знает примеры, когда такие браки казались равноценными, и мы все с радостью перечитываем и Некрасова и Дюморье. Набоков, в конце концов! Но все это в книжках, все это красиво на бумаге, а когда так… у тебя на глазах. Мерзость же!

— Отчего вы эту мерзость не остановили? — Задаю логичный вопрос.

— Да как же? Или ты не знаешь, как это происходит? Мужчина влюбляется, тем более такой видный мужчина, и у девочки просто не остается выхода не ответить ему взаимностью.

Об этом он может мне не рассказывать. Схему, как все происходит, я помню до сих пор, хотя сейчас мечтаю об амнезии, чтобы все забыть.

— Почему ты мне не сказал?

— А то ты не знала, — смешок вырывается из Савина быстрее, чем тот успевает закрыть себе рот ладонями. Он испуганно косится на меня и жмет плечами, типа «а что такого»?

— Представь себе — не знала.

Несколько секунд Семен смотрит на меня недоверчиво, а потом тянет:

— Брооось. Женщины всегда такое чувствуют.

— Значит я не женщина, а жаба! — Слишком громко, слишком эмоционально кричу я. Потому что боль и обида глушат разум. Я не чувствовала. Я, правда, ни черта не чувствовала! — Вы все знали и все смотрели мне в глаза, как ни в чем не бывало! Ты же мог сказать мне, ты мог намекнуть!

— Да когда?! — и без того большие глаза Савина чуть не вылезли из орбит.

— То есть проблема в возможностях, а не этической стороне конфликта? Нет, я понимаю, если бы вы все одобряли его поведение. Поддерживали коллегу. Но нет, с одной стороны вы осуждаете, да так, что тому приходится уволиться, с другой делаете вид, что все нормально и общаетесь со мной, будто ничего не случилось!

Я встаю с места и иду к двери. Не чтобы уйти, а чтобы… сама не знаю, зачем. Сидеть дальше становиться невыносимо. Ярость накрывает волной, а кровь бурлит по венам так, что хочется сделать что-то такое… просто сделать! Не плыть дальше по этой мертвой реке, а выгрести наконец на берег! Я мерею шагами крохотный кабинет, понимаю по взгляду Савина, что выгляжу безумной, но не могу остановиться.

— Мы встречались на восьмое марта, — припоминаю я.

— Без меня, я улетел на конференцию.

— Допустим! Но на Новый год же ты был? И на юбилее факультета. И на празднике весны, куда меня позвали в жюри! Вы все там были, и все смотрели на меня как на идиотку, потому что мне изменяет муж! Сема, мы же с тобой за одной партой сидели, с одного решебника списывали и один неуд на двоих получили! Ну ладно другие, но ты почему молчал?!

— А что я скажу?! Ну, что, Римма?! — Взорвался Савин. Он сдернул и кинул на стол очки, отчего пластик звонко стукнулся по дереву. — Мужики изменяют! Всегда! Не изменяют только те, у кого такой возможности нет. И не смотри на меня так, сама со своим профессором на третьем курсе кувыркалась.

— Не сравнивай! — я вскидываю руку. — Я кувыркалась со свободным мужчиной, который женился на мне, потому что мы полюбили друг друга.

— Или потому что ваш роман застукала Роданович и заставила Белого жениться на тебе.

Замираю. Смотрю прямо перед собой на вытянутое как у мыши лицо Савина. Тот жмурится и тянется за очками на столе. Когда он надевает дужки на уши, глаза теряют тот страшный блеск, который так меня напугал.

— Ты вышла замуж, Римма, не по большой любви, а потому что тогда случился такой же скандал, как и сейчас. А Филипп просто решил не упускать такую умную, такую начитанную и самоотверженную девочку. — Он говорил спокойно, хотя лучше бы кричал. Потому что теперь я отчетливо слышала каждое слово и каждое из них било наотмашь. — Ты просишь не сравнивать себя с Аней, а в чем разница? Вы обе любите, вы обе верите, одна бросила ради мужа карьеру, вторая оставила университет. Нет, Римма, вы одинаковые, просто та моложе. А что касается Белого, так горбатого могила исправит. Подлечится, если не помрет, устроится в другое место и все начнется сначала. Наивная девочка с первой парты, большая светлая любовь, от которой нельзя никуда скрыться. И ты все также будешь ждать его дома, потому что теперь можно не притворяться, что ничего не знаешь. Белый уволился не потому что завел роман со студенткой, а потому что поверил в себя и попался, а так… Все всё понимают. Мужики изменяют, такая наша природа.

— И ты?

— А что я? Мы не обо мне пришли говорить. Я люблю свою жену.

— Достойно. — Медленно, как в старом кино, я подхожу к столу Савина и беру в руки фотографию. Там он обнимает своих дочерей. Двух чудесных девочек. У одной кудри как у Семена, у другой его глаза. На снимке мой приятель смеется, глядя в объектив и выглядит таким счастливым, что становится тошно. — Сема, а скажи, ты продолжишь сохранять эту философию и мужскую мудрость, даже когда твоим девочкам станут изменять их мужья?

Савин кривится.

— Разумеется, этого не случится.

— Отчего же? Мужики изменяют всегда, такое правило.

— Это низко, Римма. Даша и Катя не заслуживают такого сравнения, они дети, мои дочки.

— Так я тоже дочка, Сем! — Вскрикиваю я. — Я дочка своего папы, и если он умер, если меня некому защитить, это не значит, что нужно вот так!!!

Слова с трудом прорываются из горла. Каждое через боль, как будто у меня ангина. Как будто я не могу говорить. Прикрываю шею руками и немного подаюсь вперед, чтобы отдышаться.

Какой глупый вышел разговор.

Какая глупая выходит жизнь.

Выпрямляюсь, только когда Семен протягивает мне стакан воды:

— Римм, извини. — Шепчет он. — Я просто не хотел лезть в чужую семью, смалодушничал.

— Не страшно, — не голос, а воронье карканье. Снова кладу руку на горло, не хватало еще заболеть. Хотя, тогда можно закрыться ото всех дома и никого не впускать, а потом, потом обязательно что-нибудь придумаю.

Молча осматриваю кабинет, поднимаю с пола сумочку, иду на выход.

— Римма, — зовет Савин, — понимаю, что сейчас не самый подходящий момент, но ты помнишь, что нужно освободить квартиру? — Я