Раскаянье дьявола - Фруде Гранхус

class="p1">Он отыскал мазь и смазал руки. Надев одноразовые перчатки, он начал тихо спускаться по лестнице. Он вложил всего себя в оборудование подвала, но избавиться от запаха было невозможно. Вонь засела в потолке и стенах, пропитала каждую пору деревянных перекрытий.

Сначала он пошел к той, что была здесь дольше. Запах становился хуже даже не ежедневно, с каждым часом воняло все сильнее. Свернувшееся в клубок тело вздрогнуло, как только он открыл дверь, но девочка по-прежнему отказывалась смотреть ему в глаза. Он забрал полупустую коробочку йогурта, оставшуюся с предыдущего кормления. Она сидела неподвижно. Никаких больше молитв и стенаний, она поняла, что ждать от него милосердия не приходится.

— Есть хочешь?

Никакой реакции. Ложка по-прежнему торчала из коробочки, и он помешал ей йогурт. Не соблазнило. Ее подбородок по-прежнему был прижат к груди. Волосы, спадавшие на голые колени, напоминали засохший пшеничный сноп, от нее пахло болотом.

Запах возбуждения. Подрагивающие детские ножки. Красное платье. Неодолимое вожделение. Черное удо­влетворение.

Ложка выскользнула из банки, и капельки йогурта разлетелись по дощатому полу. Он поставил коробочку на пол и вышел из комнаты. Она все равно была не голодна.

Он осторожно открыл дверь в соседнюю комнату и подпрыгнул от неожиданности, увидев, что девочка сидит на диване. Худенькие детские пальчики сжимали платье в кулак, а потом отпускали. Ритуал повторился несколько раз. На столе перед ней стояли еда и питье.

— Нужно есть.

Она едва заметно покачала головой. Казалось, за ночь она вся сжалась, ему было больно видеть ее такой — испуганной, отстраненной. Он представлял все совсем не так. Книги и фильмы ее не заинтересовали, и он не замечал никаких признаков того, что она снова хочет попасть к зверушкам с карусели.

Он сел рядом с ней на диван. Она задышала быстро и неравномерно. Она была такой маленькой, такой уязвимой. Он обнял ее за плечи и заметил, как она напряглась. Даже через резиновую перчатку он чувствовал холодок ее кожи. Она нуждалась в его тепле.

— Не бойся, — прошептал он, но голос прозвучал совсем не так мягко, как он рассчитывал. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее. Она должна была понять: все, что с ней произошло, было к добру.

— Я буду с тобой добр.

Она сжалась.

— Я знаю, что тебе нельзя есть все подряд, но немножко поесть нужно.

Она закрыла лицо руками.

— Мы найдем то, что тебе понравится, но, пожалуйста, скажи, если тебе это нельзя.

Он прижал девочку к себе сильнее.

— Когда я вернусь, я хочу увидеть, что ты немного поела.

Никакой реакции.

— Чуть-чуть.

Она не выпускала платья из сжатых кулачков.

— Что ты любишь больше всего?

Слышны были лишь приглушенные звуки из соседней комнаты.

— Я принесу тебе… если захочешь.

Каждая клеточка его тела ждала ответа.

— Ну вот и договорились. Поешь хотя бы чуть-чуть.

Он встал, но не ушел.

— В туалет хочешь?

Она покачала головой.

— Захочешь — постучи в дверь.

Какое-то время он рассматривал ее, а потом достал с полки какой-то фильм. Она не поднимала на него глаз.

— Хочешь посмотреть кино, Ида?

Он заметил, что она отреагировала. Что-то пошло не так. Лишь закрыв за собой дверь, он понял, что случилось. Он назвал ее по имени. Первый прокол.

Он постарался поскорее забыть о своей оговорке и принялся искать в шкафу что-то, что могло бы ее соблазнить. Не успел он решить, что все дети на свете любят макароны, как раздался стук в дверь. То есть она все-таки захотела в туалет. Он спустился в подвал, но, не дойдя до ее двери, снова услышал стук, раздававшийся с верхнего этажа. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать. Кто-то стучал во входную дверь.

Глава 19

Рино ехал вдоль поросших зеленью горных отвесов, совсем голых там, где гора становилась круче. По другую сторону фьорда горная гряда была длиннее и более округлой и напоминала окаменевшие морские волны. Он подъезжал к Рогнану — местечку, покинутому богом еще в восьмидесятые. Никакого обновления, никакого оптимизма — только упадок и запустение. И именно на упадок первым делом обратил внимание Рино, остановившись возле дома, где вырос человек, упомянутый в полицейской базе данных как «пропавший без вести».

Женщина, которая помогла ему найти этот дом, сказала, что там до сих пор живет мать мужчины, но она не выходила из дома уже несколько лет. И таким образом уберегла себя от всяческого зла.

Не успел Рино подняться по ступенькам крыльца, как весь покрылся липким потом. Знаменитому теплому климату Салтдала сопутствовала невыносимая засуха, установившаяся в регионе.

Вывески с именем хозяина не было. Звонка у двери тоже. Рино взялся за ручку двери, но остановился. Ярле Утне — догадка его интуиции, сохранявшейся несмотря на скепсис Гюру. Утне посадили в тюрьму, когда ему было двадцать три, а в розыск его объявили в возрасте два­дцати пяти лет. У него никогда не было никакого другого адреса, кроме этого. Это свидетельствовало о прочной связи с матерью.

Рино открыл дверь, и в нос ему ударил затхлый запах пыли. Давно требующий ремонта коридор, обшитый светлой вагонкой, криво висящая на стене одинокая вышивка с изображением танцовщицы из южных стран. Приглушенные голоса, раздававшиеся из комнаты, свидетельствовали о том, что женщина была не одна. Рино снял обувь, поставил ее возле обшитых мехом тапочек и постучал в кухонную дверь. Голос, пригласивший его войти, никак не мог принадлежать пожилой женщине. Открыв дверь, Рино увидел, что у матери Ярле Утне в гостях была женщина примерно лет сорока.

— Гюнлауг Утне? — спросил он, не отводя взгляда от сидевшей за столом женщины. На ней был халат, словно предназначенный для полярных экспедиций. Если бы Рино не знал, что матери Ярле Утне слегка за семьдесят, он мог бы предположить, что она, по меньшей мере, в два раза старше.

Женщина перестала жевать и принялась внимательно разглядывать Рино.

— Меня зовут Рино Карлсен…

— Полиция? — Голос был грубым и хриплым.

Рино кивнул.

— Можно задать вам несколько вопросов?

— О чем? — ответила женщина, явно не испытывая желания общаться.

Рино взглянул на вторую женщину, которой, похоже, было неловко от поведения старухи.

— О вашем сыне… пропавшем много лет назад.

— Пошел вон, гаденыш! — Старуха ударила рукой по столу. Чайная ложка, лежавшая в яичной скорлупке, подпрыгнула.

— Гюнлауг… — Мягкое вмешательство второй женщины не помогло, и мать Утне выдала следующую порцию ругательств. Переведя дыхание, она добавила, поясняя:

— Вы все гаденыши. И ты тоже.

— Мне просто нужно задать вам пару вопросов.

Гюнлауг Утне сидела с отсутствующим выражением лица, а голова и верхняя часть туловища медленно покачивались.

— Нужно поговорить с полицейским, понимаешь? —

Вторая женщина постаралась вразумить старуху.

— Это они лишили жизни моего Ярле, эти свиньи… Пошел вон! Слышишь ты? — Она раскрошила пальцами яичную скорлупу. — Заточить в тюрьму невинного мальчика, это вы можете… Ярле заботился о своей матери так, как это должен делать сын. А вы копались в его вещах и выдвинули свои извращенные обвинения… А яйцо, кстати, сухое и переваренное! — Она бросила скорлупу на стол и добавила голосом, в котором слышались подавленные рыдания: — Я постоянно твержу об этом. Семь минут. И что, ты думаешь, у них получается? Если яйцо варят до захода солнца, прежде чем подать к столу, вот так вот и будет. На вкус полное дерьмо, дерьмо, дерьмо!

— Я просто хотел узнать, когда вы его видели в последний раз. — Рино понимал, что поведение старухи вряд ли объяснялось только тоской по сыну и скверным характером. Очевидно, реальность и иллюзии в ее голове сплетались в причудливый клубок.

Какое-то время она сидела, наклонив голову, а потом медленно повернулась к Рино:

— Думаешь, ты очень важный человек? Но знаешь, кто ты на самом деле? — Старуха предостерегающе подняла палец вверх. — Гаденыш!

— Гюнлауг! — Вторая женщина, как бы извиняясь, посмотрела на Рино.

— Я понимаю, что вы не любите полицию, но мне нужна ваша помощь.