Инженер Петра Великого – 3 - Виктор Гросов

самой реки гнали. Карлуша, говорят, еле-еле ноги унес. Победа, Петр Алексеевич! Чистая и безоговорочная! Нарва наша! И во многом благодаря тебе, твоему уму да твоей отваге. Государь уже в курсе, ждет не дождется тебя награждать.

Победа… Слово это отдавалось в гудящей голове каким-то странным, двояким чувством. Радость, конечно, была, куда ж без нее. Но какая-то она была приглушенная, будто подернутая дымкой усталости. Я вспомнил разрушенные улицы, пожарища, горы трупов — и наших, и шведских.

Через несколько дней, когда я уже мог кое-как ковылять с рукой на перевязи, мы с Брюсом пошли осматривать то, что осталось от Нарвы. Город лежал в руинах. От многих домов остались лишь черные, обгорелые остовы. Мостовые были перепаханы ядрами, завалены всяким хламом. В воздухе все еще стоял тяжелый запах гари и смерти. Солдаты разбирали завалы, хоронили убитых. Картина, скажу я вам, была та еще.

— Да уж, — вздохнул Яков Вилимович, глядя на этот разгром. — Потрепало нас знатно. Но главное — выстояли. Теперь отстраиваться будем.

Мы подошли к месту, куда стаскивали трофейное шведское оружие. Горы фузей, палашей, пик, несколько покореженных пушек. Солдаты копались в этой куче, сортируя добычу. Мое внимание привлекли несколько ящиков, стоявших чуть поодаль.

— А это что за невидаль? — спросил я у распоряжавшегося тут унтера.

— Да гранаты ихние, Ваше Благородие, — ответил тот. — Какие-то новые, хитрые. Не такие, как наши.

Я подошел поближе.

Это была чугунная граната, размером с хороший кулак, с глубокими насечками по всей поверхности — явно для того, чтобы на осколки лучше разлеталась. И запал. Вместо обычного фитиля, который надо было поджигать от тлеющего пальника, тут была какая-то хитрая трубка с колпачком, похожим на терочный. Я взял гранату в здоровую левую руку. Тяжелая, сделана на совесть. И что-то в ее конструкции показалось мне до боли знакомым.

Я начал лихорадочно копаться в памяти, вспоминая свои старые чертежи, наброски, которые делал еще на Охте, когда экспериментировал с ручными гранатами. Насечки для осколочного действия, терочный запал, чтобы не зависеть от погоды и пальника. Да это же мои идеи! Те, что были в той проклятой тетради, которую у меня сперли перед арестом!

Я взял еще одну гранату, потом еще. Конструкция была похожей, но с некоторыми отличиями, какими-то доработками, которые делали ее еще эффективнее и, похоже, безопаснее в обращении, чем мои первые сырые образцы. Шведы стырили мои идеи. Они их довели до ума, усовершенствовали и, судя по количеству этих гранат в ящиках, уже поставили на поток! Но как они смогли так быстро это повернуть? И почему их не использовали в бою? Косность мышления? По старинке хотели?

— Яков Вилимович… — я повернулся к Брюсу, и, видать, такой у меня был вид, что он сразу стал серьъезным. — Это… это очень нехорошо.

Я объяснил ему свои подозрения. Брюс, внимательно покрутив в руках трофейные гранаты, нахмурился еще больше.

— Ай да Карлуша, ай да сукин сын! Не мытьем, так катаньем норовит нас обставить, — он покачал головой.

Это открытие было отрезвляющим. Радость от победы тут же улетучилась. Стало ясно, что мы имеем дело с сильным и храбрым противником. Мы имеем дело с врагом, который не брезгует ничем, который активно использует шпионаж и способен быстро внедрять чужие технические новинки, да еще и улучшая их. Это была война мозгов, война технологий. И в этой войне мы, похоже, пока что играли в одни ворота по части защиты своих секретов.

Я смотрел на эти шведские гранаты и чувствовал, как во мне закипает злая, холодная ярость. Они украли мои идеи, они использовали их против нас!

Мне нужно было не быть на шаг впереди. Всегда.

И тут я снова вспомнил свою мимолетную мысль о бездымном порохе. Если бы удалось его создать. Это был бы такой рывок вперед, который шведам было бы очень трудно повторить. Да, это задача из разряда почти невыполнимых, почти фантастическая для этого времени. Но теперь у меня была ясная цель.

Гонка вооружений и умов выходила на совершенно новый, еще более опасный виток.

Глава 5

Нарвские бастионы еще долго стояли перед глазами: дым, пороховая гарь, этот тошнотворный запах крови. Город-то устоял! Шведы, эти черти северные, они ведь не просто умело дрались. Они дрались по-нашему. Те самые траншеи, над которыми я ночи напролет корпел, гранаты, из-за которых чуть на тот свет не отправился в своей лаборатории — все это они против нас применили. И нарезные фузеи у них нашлись, пусть и немного, но были же! Мои же идеи, прямиком из украденной тетрадки, теперь в моих же солдат целились. Стало ясно, что враг тырит наши наработки и до ума доводит, головой работает. Мы в такую гонку ввязались, где просто быть на шаг впереди — уже не пройдет. Нужен был качественный такой технологический рывок.

Мысли эти из головы не шли, ни днем, ни ночью. Композитные стволы — это хорошо. Картечь — вообще песня. Но все это, по большому счету, так, дыры латаем. А нужен был прорыв, настоящая революция. И звали ее — бездымный порох. А следом за ним — и совершенно новое нарезное оружие. Мощное, чтоб било далеко, и скорострельное, чтоб только успевай патроны подавать. Такая штука могла бы всю войну с ног на голову поставить. Вот только Охтинские мастерские для таких дел ну никак не годились: народу там — тьма-тьмущая, все суют нос куда не просят, да и, как жизнь показала, хватает там и тех, у кого руки нечистые. Нужна была своя укромная база, где можно было бы спокойно над колбами и ретортами шаманить, не дергаясь, что какой-нибудь «доброхот» дрянь подсунет или просто помешает. И тут как нельзя кстати подвернулось имение в Ингерманландии, которую государь пожаловал. Не сказать, что хоромы царские, но земли хватало, а главное — глухомань, по здешним меркам, конечно.

Только я эту идею в голове прикинул, как меня к государю дернули. Петр Алексеевич — в своей обычном кафтане, от которой несло табаком и свежим деревом. Царь сидел за столом, заваленным картами и бумагами, а вокруг — вся его ближняя рать: Меньшиков, Брюс, Головкин, Апраксин — весь цвет армии. Царь, видать, после Нарвы был в преотличном настроении.

— Вот, господа, — он обвел всех тяжелым взглядом, — размышлял я тут, как бы нам капитана