Бывшие. Она мне (не) нужна - Евсения Медведева

главврач не стала сопротивляться. Под чутким контролем Любы, скрывшей лицо под широкой медицинской маской, она выдала все необходимые документы.

Виктория Михайловна словно сама спешила скинуть этот груз с плеч. Зачем ей эти разборки, к тому же всё случилось вне стен этой больницы. Она чуть ли не сама наблюдала за сборами, выделила медсестру для сопровождения.

Вот только собирались мы вслепую. Лихой молчал, чем озаставлял сильно нервничать. А когда мы уже спустились в приёмный покой, то к воротам подъехала сверкающая проблесковыми огнями реанимация, а оттуда высыпал полный комплект медсопровождения.

Люба стала давать инструкции врачу, а после мы дружно переложили Марину на носилки и погрузили в машину.

– Спасибо, – я сгрёб Пашку в объятия, да так крепко, чтобы попытаться компенсировать то чувство одиночества, преследующего меня все это время. – Я поеду с Мариной, возьмешь мою тачку?

– Хорошо, – Пашка отвернулся, быстро стер проступившую скупую слезу и обнял жену, откровенно рыдающую над тем, что довелось увидеть.

– Артём, я с вами, – Любовь первой запрыгнула в кабину реанимации, следом я.

Отъезжали мы с легким сердцем и надеждой на самое лучшее. И вздрогнул я, лишь когда моя Мариша дернулась и, ощутив касание моих пальцев, сжала их. Крепко-крепко, словно поймала ту самую соломинку, держась за которую, придется выкарабкиваться…

Глава 13

Следующие два дня пролетели как сон.

Лица смазаны, движения автоматические без шанса на произвольность. Словно стал участником какого-то флешмоба, с расписанными наперед шагами. Но это и успокаивало. Не было времени, чтобы замереть и осознать всю сложность ситуации.

Нам чудом досталась палата семейного типа. Да, семьёй мы не являлись, но и оставлять Марину я не собирался. Лихой привез мою неразобранную после прилёта сумку, компьютер, и я успокоился, потому что теперь мы вместе.

Порой критическое мышление всё же возвращалось, но всего на миг… Ужасный, болезненный, в котором я понимал, что добровольно нахожусь с той, которая ушла, бросив меня в самый тёмный период жизни.

Но это не значило, что я могу пройти мимо. Не могу.

Лиса так тонко чувствовала моё состояние, поэтому на первых порах стала моей опорой. Взяла на себя тонкости быта, и уже на второй день палата превратилась в небольшую двушку, стерев стерильность медучреждения.

Было две комнаты: одну полноценно занимали Марина и её аппаратура, в другой поставили два раскладывающихся дивана, а столовой нам служил просторный тамбур, где мы и встречались с врачами, обсуждали план реабилитации.

Я просто потерялся во времени. Офис загудел, когда я не вышел на работу в обозначенный срок, поэтому по вечерам приходилось проводить совещания, проверять то, что натворили мои замы, ну и раздавать пистоны, пока все в прах не превратилось…

Утро третьего дня было странным. Проснулся с тяжёлым сердцем и вибрирующей тревогой. А виной всему был долгожданный консилиум…

– Привет, – я аккуратно вошел в палату, наблюдая, как сиделка ставит Марине капельницу.

– Артёёём… – моя девочка дёрнулась, оборачиваясь ко мне. И мне вдруг показалось, что она видит меня. Глаза четко сфокусировались, не дёргались, не плавали по стенам.

– Как спала? – в последний раз прошелся полотенцем по влажным волосам, отбросил его и присел на край кровати, протягивая руку так, чтобы Марина напряглась и потрудилась, дабы ухватиться.

С каждым днем она делала это всё увереннее и четче. Вот и сейчас она поймала мои пальцы, сжала, стискивая их в своей ладошке.

– Ты не ушёл?

Мы только на второй день поняли, что Марина может говорить. Да, абстрактно, и мысли её ещё сильно путаются, но она понимает и обращенную к ней речь, а также где и почему находится, правда, при одном обязательном условии…. В палате не должно быть никого в белых халатах.

Я поначалу не сразу сообразил взаимосвязь. Вызывал докторов, чтобы показать, что Марина всё понимает, но каждый раз, когда палата заполнялась врачами, она вновь сжималась в комок и начинала дёргаться, как коротящий в луже высоковольтный провод.

Мне не верили…

Успокаивали, говорили, что родственники часто притягивают за уши любой взгляд, звук, а порой и вовсе видят то, чего нет! Докторам нужны факты, анализы, доказательства.

И, возможно, я бы и согласился, если бы не природная упертость.

Мы говорили с Мариной часами. На нормальный диалог это было мало похоже. Моя девочка просто произносила слова, а порой срывалась в туманный бред и лепетала про школьный выпускной, потом про университет и нашу эпичную вечеринку на берегу моря.

Но очень быстро возвращалась в реальность… В реальность того времени, когда она любила меня, а я дышать не мог без неё. Слушать это было больно. Сердце рвалось по волокнам, но у меня была цель, а остальное неважно.

И только осознав всю глубину страха Марины, я заставил врачей снять халаты. В их глазах были насмешка и полное отсутствие веры. Но ненадолго, потому что Марина тут же заговорила про пионы, описывала шикарные клумбы в доме её родителей. А я наслаждался удивлением докторов.

И с этого момента в палате больше не было ни одного белого пятна. Врачи отнеслись если не с пониманием ситуации, то с определенным азартом, поэтому в тамбуре раздевались, снимали свои шапочки и с улыбкой входили в палату.

Тогда мы и выяснили, что Марина закрывается и проваливается в бессознательное состояние, как только остается одна или когда видит медработников. Нам оставалось только догадываться о причинах, а если честно, времени на это не было совершенно.

Нам нужно было поставить её на ноги и заставить двигаться.

Первые попытки были провальными… Марина смущалась, упиралась и даже плакала, смотря на меня как на врага, как на самого подлого человека на земле, но тут я не имел права на попятную!

Она цеплялась за меня обеими руками, буквально висела, пока мы разгуливали по палате, но когда поняла, что я всё равно не сдамся, её шаги становились увереннее. Да, ноги немного заплетались, да, все происходящее пугало, она то и дело смотрела на кровать, где было так тепло и уютно, но я выбрал жизнь.

Её жизнь…

И даже если Марина вновь уйдет от меня, то сделает это на своих двоих…

– О! Семён Семёныч, – в палату вошел наш лечащий доктор. Он улыбался, а в руках у него была мягкая игрушка.

– Привет, Мариночка, как вы? – он подарил игрушку, и Маринка рассмеялась…

Мы замерли, наслаждаясь этим звуком. Она с трудом, но подтянула к себе плюшевого медвежонка и снова захихикала.

– Артём… А помнишь, тебя укусила пчела? – тихо-тихо и абсолютно связно прошептала она, рассматривая презент. Я сначала не