Зелёный шум - Анатолий Иванович Дементьев

А в клетках птицы совсем не такие. Нет в них ни той весёлости, ни резвости. И поют они не так, как на золе…

Пойманных птиц дед подолгу держал в отдельных клетках, внимательно вслушивался в их пение и, если почему-либо оно ему не нравилось, выпускал незадачливых певцов, сердито говоря:

— Свистульки.

Помню такой случай. Иван Дмитриевич долгое время держал какого-то особого щегла и не раз говорил, что сделает из него знатного певца. Но щегол упорно молчал. А когда он наконец запел, то даже я, ничего не смысливший в птичьем пении, рассмеялся и сказал, подражая старику:

— Свистулька!

Дед зло сверкнул на меня глазами, но ничего не ответил. Открыв клетку, он тут же бесцеремонно вытряхнул пернатого певца. И случилось невероятное. Щегол весело вспорхнул на ветку ближнего дерева, почистил смятые перышки, встряхнулся и вдруг запел. Да как запел! Словно заиграла волшебная флейта, зазвенели серебряные струны маленькой арфы. Едва смолкала одна трель, как щегол тут же начинал другую. Он щёлкал, свистел, рассыпался дробью.

Я думал, что щегол радовался обретённой свободе, солнечному дню, нарядной зелени сада, ярким цветам. Радовался и пел. И только много лет спустя, изучая жизнь птиц, я узнал, что они не выражают пением своих чувств, а поют потому, что не могут не петь, как не могут не дышать, — это естественная потребность их организма.

Дед словно окаменел. С минуту он смотрел на щегла, потом в отчаянии схватился за голову, взлохматив седые редкие волосы. Внезапно старик подбежал ко мне и, схватив за ухо, закричал:

— Из-за тебя, негодник! Из-за тебя!

Боль заставила меня закричать громче деда. На глазах навернулись слезы. Изловчившись, я укусил старика за палец и, вырвавшись, помчался в глубину сада. Там я просидел до вечера, не смея показаться деду на глаза.

Я любил старика, он был добрый, хороший человек. Но у меня невольно появилась к нему неприязнь. «Мучитель, — обиженно думал я. — Ловит птиц и держит в клетках. А им надо в лес. Может, там их птенчики ждут, голодные…»

Однажды я попросил деда взять меня на ловлю птиц, уж очень хотелось посмотреть, как он это делает. Но Иван Дмитриевич, прищурив левый глаз и склонив голову набок, насмешливо сказал:

— Носом не вышел, не подойдёшь для такого дела.

Я недоумевал: причем здесь нос и как это он должен «выйти»? Я взял зеркало, стал рассматривать своё отражение. Нос самый обыкновенный, как и у других мальчишек, разве только веснушек побольше. И понял, что дед просто посмеялся надо мной. Не знаю, взял бы дед меня на ловлю, если бы не один случай.

Незадолго до нашего отъезда во двор повадился большой чёрно-белый кот. Он ловко забирался на висевшие под навесом или на дереве клетки и как-то ухитрялся вытаскивать из них птиц. На память старику оставались только разноцветные перышки. Дед пробовал подкараулить нахального кота, но безуспешно. Четвероногий разбойник безнаказанно и с успехом продолжал свои дерзкие набеги.

Я уже и сам собирался подкараулить ловкого злодея, когда дед позвал на помощь меня.

— Излови кота, ничего не пожалею. Будильник подарю.

Старинный будильник со сломанной ходовой пружиной давно пленил меня. Завладеть им я пытался много раз, но неудачно — деду будильник был чем-то дорог. А сейчас представлялся прекрасный случай получить желанную вещь… Но я сказал:

— Не хочу будильник. Возьми с собою птиц ловить.

Старик на минуту задумался, опять прищурил левый глаз, и знакомая насмешливая улыбка мелькнула на его лице. Но в этот раз он не сказал ничего обидного, а только вздохнул:

— Ладно. Поймаешь кота — возьму.

Я принялся за дело. Обычно бродяга-кот приходил со стороны огорода, где стояла баня. Выбрав подходящее место, я притащил туда старое деревянное корыто, перевернул его вверх дном, подпер одну сторону колышком, а к колышку приладил длинную верёвку и протянул её в сарай. Под корыто положил кусок сырого мяса и, затаившись в сарае, стал ждать.

Кот появился под вечер. Воровато оглядываясь, он вышел из-за бани, почти на брюхе прополз открытое место и остановился. Без сомнения, он уловил запах мяса. Бродяга забыл всякую осторожность и смело полез под корыто. Не успел кот схватить приманку, как я дёрнул верёвку. Колышек вылетел, и кот, накрытый упавшим корытом, огласил двор громким испуганным мяуканьем. Дело было сделано чисто, и я торжествовал заслуженную победу.

Иван Дмитриевич посадил воришку в мешок и куда-то унёс. Больше я этого кота не видел.

Дня через три дед сказал:

— Пораньше ложись спать. Завтра пойдём. Подниму ни свет ни заря.

Я не стал спрашивать, куда мы пойдём завтра. Это было ясно и так. Иван Дмитриевич разбудил меня, когда было ещё совсем темно. Наши сборы отняли немного времени. Выпив по кружке молока, мы взяли сеть, моток шпагата, большую клетку — садок, другую — маленькую с чижиком, несколько мешочков с разным зерном, лопатку, топорик и вышли на улицу. Было тихо и прохладно. На тёмном небе сияли крупные звёзды, а у самого горизонта обозначилась светлая полоска.

Через час пришли на место ловли. Зорька чуть подрумянила восточную сторону небосвода. В полумраке я с трудом разглядел небольшую поляну, окружённую кустарником и соснами, вперемежку с редкими берёзами.

Дед ловко раскинул сеть над расчищенной от травы квадратной площадкой — точко́м, насыпал под неё конопляного семени, проса, овса, гороха и подсолнечных семечек. В середину площадки он вбил колышек и привязал к нему короткой бечёвкой чижа — для приманки. Всё это старый птицелов проделал быстро и затем поманил меня за собой в кусты. Здесь мы и спрятались.

— Теперь лежи и не дыши, — и седеющие лохматые брови деда сошлись над переносицей, — иначе всё дело испортишь. В другой раз уж не возьму. Да ещё уши надеру. Так и знай.

Опять на его стареньком сморщенном лице мелькнула знакомая усмешка, а я невольно поглубже натянул фуражку, пряча под ней кончики ушей.

Мы лежали тихо. Пахло увядающими травами, грибами и сырой землёй. Стоило мне пошевелиться, как Иван Дмитриевич молча и грозно косил в мою сторону глазами. Говорить он боялся, да и не надо было: я отлично понимал его без слов.

С каждой минутой в лесу становилось светлее. Сквозь кусты, прикрывавшие нас, хорошо был виден чижик. Он прыгал по точку́, посвистывал и время от времени что-то склёвывал. С восходом солнца на поляну стали слетаться птицы. Одни сразу же смело лезли под сеть к чижику, другие сначала садились в отдалении, приглядывались, а потом осторожно перелетали ближе.

Дед взял в руку конец бечёвки от сети и