Суши с хлебом (СИ) - Тата Кит

в том случае, если я выйду замуж за ещё более богатого и влиятельного человека, чем мой отец. Именно к этому он меня, кстати, всю жизнь и готовил. И сестру мою тоже.

Впрочем, удачно выдав замуж мою сестру, он не был готов, что в один из дней её муж откажется финансово помогать бизнесу отца. А причина в том, что сестра не может забеременеть.

Или не хочет. Я знаю, что она не хочет. Принимает тайно контрацептивы, а мужу говорит, что не получается. Но при этом продолжает упорно делать вид даже передо мной, что у них всё хорошо. Просто ей будет спокойнее, если их с мужем будет только двое.

Возможно, согласись я выйти замуж за предложенного папой старика, я бы тоже научилась хитрить и изворачиваться, в попытках получить как можно больше комфорта и выгоды от нежеланного брака. Но мне даже в мыслях представить тошно, что я скажу какому-то деду «да», а потом лягу с ним в одну постель. Уж лучше оставаться в этом сарае, рискую быть съеденной мышами и кучей насекомых, которые могут здесь обитать, чем под боком у толстого старикашки.

Своего «принца» и своё «долго и счастливо» я представляла совсем иначе.

Утерев выступившие слёзы, я разблокировала экран телефона и залезла в ленту свежих новостей. Информации о том, что я пропала или меня ищут, нигде не было. Абсолютная тишина.

Зная папу, он, скорее всего, ищет меня, пользуясь внутренними каналами и связями. Он не станет показывать публике, что из его с виду идеальной семьи кто-то будет спасаться бегством. Прямо сейчас он наверняка втихую переворачивает город, разыскивая меня. Когда скрывать уже будет невозможно, и у людей появятся вопросы, они с мамой разыграют убитых горем родителей и попросят помощи у общественности. Конечно, их пожалеют, помогут, на камеру снимут счастливое воссоединение семьи, а затем неизвестно чем бегство обернётся для меня за закрытыми от журналистов дверями особняка.

Больше всего, и это я поняла только сейчас, мне жалко моего охранника. Папа наверняка его не пожалел. Парень он, в общем-то, неплохой. Это я от избалованности считала его раздражающим элементом, но на самом деле он много раз прикрывал меня перед отцом. И я уж не помню сколько сотен раз он возил меня на тайные встречи с сестрой.

Сестра…

Можно попробовать связаться хотя бы с ней, но я уверена, что папа установил за ней наблюдение. А я не хочу подставлять единственного человека, которому могу доверять.

Ладно, скинем моё нытьё и слабость на усталость. Завтра утром я, наверное, уже не буду таким нытиком, как сейчас.

И действительно — утром мне было не до нытья. Элементарно потому, что я замерзла. Под одеялом было холодно. Ноги, руки и нос замерзли настолько, что я была готова бросить их в какой-нибудь костёр, чтобы согреть.

За окном вчера беспощадно светило солнце и на небе не было ни одного облачка. Но сегодня над маленьким сараем нависли грозные свинцовые тучи. Свистящие порывы ветра сдували с черемухи белые пахучие лепестки и били в окна редкими, но крупными каплями дождя.

— За что мне всё это? — буркнула я себе под нос и, набравшись смелости, сбросила с себя одеяло и тут же взвыла от боли в мышцах рук и даже косых мышц пресса. — Мамочки! — всхлипнула, понимая, что руками могу двигать, только стискивая зубы от боли. Никогда ещё в моей жизни у меня не болели руки от запястья до локтя настолько сильно.

Надела красный спортивный костюм, купленный вчера в магазине. Запрятала ноги в носки, купленные в том же магазине и, надев синие калоши, рекомендованные мне Надеждой Леонидовной, вышла на улицу, где едва не оказалась сдута ветром вместе с дверью.

Глянув по сторонам, увидела, как из труб домов по деревне поднимался дым. Стало очевидно, что сегодня мне предстоит испробовать печь не только в бане, но теперь ещё и домашнюю.

Щурясь от порывов ветра, поднимающих пыль и закидывающих волосы в глаза, я набрала в руки остатки тех дров, что вчера не использовала в бане. Занесла их в дом, положила у печки и вновь вернулась на улицу, чтобы набрать лучину. Не знаю, почему Надежда Леонидовна называет щепки лучиной, но я в своей голове стараюсь теперь их тоже так называть.

Вернувшись в дом, я сложила дрова и лучину так же, как вчера сделала в бане. Проложила всё старой газетой и подожгла. Закрыла дверцу и, сидя перед печкой, начала ждать, когда станет тепло. Но вместо тепла в дом пришёл дым. Очень много дыма. И с каждой секундой его становилось только больше.

— Чёрт! — шипела я на печку, огонь в которой был очень скудным, но это не мешало дыму накапливаться в домике. — Что тебе надо-то?!

Закашлявшись, я открыла настежь дверь и окно, вернулась к печке, упала перед ней на колени и попыталась вновь решить проблему с задымлением.

Помимо большой дверцы, в которую я сложила дрова, была маленькая дверца внизу. Я не поняла, для чего она, но видела, что стоит открыть её шире, как пламя в печи будто начинало разгораться чуть сильнее.

Задыхаясь и кашляя, уже плохо видя из-за выступивших на глазах слёз, я пыталась с помощью этой маленькой дверцы отрегулировать пламя в печи так, чтобы дым начал покидать дом. Но всё равно всё становилось только хуже и хуже.

Уже расплакавшись не только из-за дыма, но из-за собственной глупости, я едва могла дышать из-за дыма, вкус которого лёг горечью на языке.

Из-за дыма я уже не различала, что находилось вокруг меня и потеряла ориентир, не понимая, где находится дверь, чтобы я могла выйти.

Внезапно в облаке дыма, окутавшем меня, послышались тяжелые шаги. Я даже кашлять от страха перестала. А затем кто-то большой, теплый и сильный, обхватив мою талию одной мускулистой рукой, вынес меня из дома.

— Ебанутая, блядь! — услышала я недовольное рычание своего спасителя, когда он поставил меня на ноги у забора рядом с рыжим котом.

Глава 11. Матвей

Погодка сегодня похерила все мои планы на установку мангала. Придётся шашлыки отложить на менее ветреный день.

Пока я готовил завтрак, Ржавый предпочёл устроиться на подоконнике кухонного окна и поэтично смотреть вдаль.

— Иди жри, — сказа я коту, положив в его миску мелкие куски мяса. Но шерстяной полностью меня проигнорировал и начал мяукать на птичьем языке, глядя в окно. — Ржавый, ты так воробьёв не наебёшь. Даже самый тупой из них