Реконструктор - Александр Конторович

— Там оставалось еще две машины. Судя по тому, что никто из них до сих пор не дал о себе знать и не приехал сюда, они остались там навсегда. Тебе еще повезло, солдат, что ты вовремя сообразил пересесть за руль.

— Герр обер-лейтенант! — от головы колонны к нам не торопясь подходили несколько человек.

— Что там? — повернулся мой собеседник.

— Прибыла рота из полицейского батальона. Их командир просит вас к себе.

— Вот так всегда, — хмыкнул офицер, — когда эти бандиты лезут из лесу, их вечно не бывает поблизости. Зато потом… Скажи, я сейчас приду. А тебе, — поворачивается он ко мне, — сегодня несказанно повезло. Я бы на твоем месте отметил это дело хорошей выпивкой. Ты дважды счастливчик, солдат!

— Осмелюсь спросить, почему, герр обер-лейтенант?

— Потому что вовремя сообразил сесть за руль — это первое.

— А второе, герр обер-лейтенант?

— Так у тебя полный кузов артиллерийских снарядов! И это вторая причина выпить! Как твое имя, солдат?

— Макс Красовски, герр обер-лейтенант! После излечения направляюсь в маршевую роту.

— Я запомню тебя, солдат, и доложу о твоем поступке.

Получасом позже в машине уже был новый водитель. А подошедший вместе с ним фельдфебель принес мне новую шинель взамен испорченной. Она, правда, была немножко великоватой, но выбирать не приходилось.

А Кранца положили в кузов. Ему уже было все равно.

До места назначения мы добрались только под утро. Здесь колонна сворачивала налево, а моя дорога шла дальше. По моей просьбе, водитель притормозил около дорожного указателя, и я спрыгнул на землю.

— Удачи тебе, камрад! — машу рукой водителю. — Легкой дороги!

— И тебе того же! — кивает он в ответ. — Удачи!

Топая по узкой колее, раз за разом прокручиваю перед глазами ночное происшествие. Странно. Я совсем не понимаю, почему действовал именно подобным образом. Ведь гораздо логичнее, попросту выскочить из машины в лес и тихо уйти по кустам в сторону от места боя. Крайне маловероятно, что сидящие в засаде люди смогли бы меня в этом случае заметить. В глазах стрелков все еще плясали бы искры от собственных выстрелов, а в ушах раздавался их грохот. Так что ни увидеть меня, ни услышать, по крайне мере на более-менее значимом расстоянии, никто из них попросту не смог бы. А уж уйти тихо по лесу — это я могу достаточно хорошо. Что-что, а такие штучки делать мы вполне себе обучены. Стоп-стоп-стоп! А кто же меня всему этому обучал? Не помню. Но совершенно точно знаю, что могу ходить по лесу тихо! И этот маневр с грузовиком… Почему я выключил фары? Почему поступил вопреки всякой логике? Эти движения мне привычны и знакомы. Но ведь я никогда не водил грузовик! Или водил? Габариты машины я почувствовал. Пусть и не сразу, но почувствовал же! Всего разок кусты зацепил. Зато потом, даже и без фар по колее машину вел. Нет, тут явно что-то нечисто. Какой-такой дубинкой надо стукнуть себя по башке, чтобы там встали на место все шарики и ролики, именуемые столь возвышенным словом — «человеческая память»? Эх, сюда бы сейчас любезного доктора Крауци! Вот кто сумел бы разрешить все мои сомнения за пять минут! Но он теперь далеко… Где-то в генерал-губернаторстве. Поди, сыщи. Ладно, будем разбираться сами.

Командир маршевой роты, обер-лейтенант Хельмут Бользен, оказался худым, как жердь, высоким человеком с неприятным выражением лица. Как только дежурный доложил о моем прибытии, меня тот час же призвали предстать пред его начальственные очи. И первое, что я услышал, — неслабый нагоняй по поводу своего внешнего вида. Обер-лейтенанту не понравилась моя шинель. Вернее, то, как я в ней выглядел.

— Вы специально так оделись, солдат? — и голос у него был такой же неприятный, скрипучий, будто колодец с несмазанный воротом.

— Никак нет, герр обер-лейтенант! Просто эта шинель с чужого плеча, она мне велика.

— Вот как? А куда вы дели свою?

— Она была испачкана кровью, и вообще сильно пострадала.

— Неудачно побрились?

— Никак нет, герр обер-лейтенант. Сегодня ночью колонна автомашин, в одной из которых я ехал, была обстреляна из лесу бандитами. Я заменил убитого водителя и сел за руль машины. А в тот момент, когда его перекладывал, шинель испачкалась кровью, текущей из ран. Вот и распорядился начальник колонны выдать мне другую шинель. Он пообещал подать рапорт о данном случае.

— Хм, так передо мной, оказывается герой? — язвительно проговорил ротный.

— Никак нет, герр обер-лейтенант, я просто выполнял долг немецкого солдата.

— Долг? Ладно, и здесь у тебя будет возможность сделать то же самое. Я распоряжусь, чтобы тебе подыскали что-нибудь более подходящее по размеру. Свободен!

Нельзя сказать, что мое пребывание в этой части было развлечением. С самого раннего утра и до поздней ночи нас безжалостно гоняли по окрестностям. Мы рыли окопы, стреляли и бросали учебные гранаты. Во всем этом я находил для себя много знакомого. Несомненно, мне когда-то приходилось делать подобные вещи. Здесь фельджандарм, с которым я беседовал еще в госпитале, был совершенно прав. Но, тем не менее, я не раз ловил себя на мысли, что некоторые из тех вещей, которые нам преподавали сейчас, мне не только приходилось делать раньше, но делать это совсем по-другому. Но как, и почему? Ответа не находилось. Иногда на меня что-то накатывает и я рвусь в учебную атаку так же, как в настоящую боевую. И тогда взводный меня одергивает — не лезь вперед товарищей!

Впрочем, нам не оставляют достаточно времени для размышлений на какие-то отвлеченные темы. Только-только и успеваем, что поесть и передохнуть. На что-то большее уже этого не хватает. Да и не с кем нам особо разговаривать. Дыхание фронта ощущается даже и здесь, в тылу. Только-только переговоришь утром с соседом по койке — а в обед он уже собирает свои вещи. За неделю личный состав роты обновился почти на треть. Наш взводный офицер — лейтенант Макс Краузен, старый вояка. Прошедший еще ту войну, он смотрит на жизнь со здоровым цинизмом и справедливо не ожидает от жизни ничего хорошего. Поэтому он учит нас тому, что, по его мнению, и потребуется на фронте в первую очередь. Нет, строевая подготовка у нас есть — как же без этого? По-моему, армии, без строевой не бывает вообще. Но не она у нас поставлена во главу угла, стрельба, переползания — вот этим приходится заниматься постоянно, невзирая ни на какие погодные условия и прочие несерьезные (с точки зрения взводного) вещи. А вот рукопашной драки нам отчего-то совсем не преподают. На мой осторожный вопрос, Краузен делает удивленное лицо.

— Ты, наверное, действительно хорошо приложился головой, солдат! Хочешь сказать, что тебе уже когда-то приходилось сходиться с русскими врукопашную?

— Что-то такое помню, герр лейтенант.

— Надо же! — Краузен с интересом на меня смотрит, словно впервые увидел. — Немного я знавал людей, которые вот так, запросто, могли бы это сказать!

Пожимаю плечами — с моей точки зрения, здесь нет ничего особенного.

— Ну… Кое-что я все-таки помню, герр лейтенант. Мы столкнулись с ними в каком-то селении… Там еще были каменные дома… И командир приказал их оттуда выбить. Мы открыли огонь, но они выставили перед собою женщин.

Стоявшие рядом солдаты поворачиваются к нам. Некоторые даже подходят поближе, чтобы лучше слышать мои слова.

— И что же было дальше, Макс? — интересуется взводный.

— Стрелять было нельзя…

— Почему? — удивляется кто-то из солдат. — Это же их женщины, какое нам дело, сколько их уцелеет?

— Фамилия?! — оборачивается к нему взводный.

— Карл Магерт, герр лейтенант!

— После занятий тебя будет ожидать штабс-фельдфебель Горн. С нетерпением ожидать, солдат! Полагаю, что у него для таких нетерпеливых героев, как ты, всегда найдется какое-нибудь важное дело… А ты, Макс, продолжай…

— Слушаюсь, герр лейтенант! Мы сблизились с домами, и эти бандиты уже не могли стрелять. Тогда они вышли на улицу и набросились на нас. Все завертелось вокруг, помню, что я ударил прикладом какого-то бородача с зеленой повязкой на лбу… Он упал, и его товарищ бросился на меня с большим ножом. Мне удалось его выбить, и мы покатились по земле. А дальше… Помню, что он меня душил, а я пытался вытащить из ножен штык.

— Ну, раз мы сейчас разговариваем, то вытащить его ты успел… — усмехается лейтенант. — Поучительно! Лишний раз подтверждается, что холодная голова еще никому не помешала! Даже и в рукопашной!

А ночью я вижу странный сон.

Серое небо, низко нависшее над головами. Набрякшие медлительные тучи, влекомые слабым ветерком, словно бы цепляются своим брюхом за горные вершины. Их тут много, они торчат со всех сторон. Разбивая множеством приезжающих машин дорога, упирается в заржавевшую трубу, играющую роль шлагбаума. А рядом с ним выложено укрытие из промокших мешков с песком. Верхние края укрытия оплыли и покосились, такое впечатление, что кто-то на них плясал. В некоторых местах мешки подперты серыми бетонными блоками, которые удерживают их от оползания. Такими же блоками обложена и темно-зеленая громада бронетранспортера — над ними торчит только башня с толстым пулеметным стволом.