Хижина пастыря - Тим Уинтон

попу. Когда попадаешь в добычу, понимаешь сразу. Даже если ты моргнул и не увидел, как она упала. Понимаешь по глухому удару, который ни с чем не спутать. Даже не верится, что кусочек свинца размером с ноготь на мизинце производит столько шума и наносит такой урон. Красиво.

Ох, скажу я вам, как же хорошо, что валлару попался мне вблизи от приисков! Хоть он и был маленьким, вряд ли я дотащил бы его издалека. Я добрел назад, развел перед лачугой огонь и обнаружил, что нож для масла – не лучший мясницкий инструмент. Но ничего, и он нормально справился. Когда я снял с добытого приятеля шкуру и подвесил его на дереве, руки стали красными по локоть. Выглядело как кровавые перчатки. И ощущалось так же, когда присохло к коже.

Чтобы динго и бродячие коты не сбежались на шкуру и внутренности, я сгреб их в кучу и бросил в глубокий шахтный колодец. Потом вымылся возле бака при помощи песка и воды. Я тер себя и гадал – интересно, буду ли я еще здесь, когда помидоры на кусте созреют? Еще гадал – что бы я сделал, если бы не попал в валлару? Дурацкие мысли. Все равно что гадать, как сложилась бы твоя жизнь, если б тебе не достался отец-мудак.

Я был готов есть, скажу прямо. Не мог ждать, пока дрова прогорят. В общем, из бедного малыша не успела толком стечь кровь, а я уже отрезал от него кусок бедра и сжевал. Сырым. Потом накидал мяса на решетку от холодильника, которую нарыл в шахтной свалке, и стал смотреть, как оно шипит и корчится на углях. Вкуснее мяса я в жизни не пробовал!

Звезды взошли рано и засветили ярко-ярко. Я ощущал все запахи буша. Вдыхал аромат дыма и эвкалиптового сока. В меня врезались ночные бабочки и жуки – тяжелые, будто птицы. Кровь в венах вскипела, еда зарядила меня, обновила. Я падал с ног от усталости, но спать не мог. Слишком был взбудоражен, слишком большое облегчение испытывал. Поэтому лишь подбрасывал ветки в огонь и наблюдал за Млечным Путем. Он полз по небу медленно; тек, словно расплавленный жир. А в следующую секунду вокруг уже копошились птички, и я лежал на земле возле кучки теплой золы.

После этой истории я усвоил одну вещь. Даже в новорожденном ягненке мяса больше, чем в валлару. Позавтракав, я с трудом наскреб еды, чтобы взять с собой на обед.

В тот день я зашел дальше, чем вчера; в края, поросшие пустынными соснами и ядовитым кустарником. Снял серого кенгуру, большого; пришлось разделать его на месте и тащить домой на спине. Эх жаль, я не прихватил из сейфа тактический нож. Он бы сейчас очень пригодился. И распорка тоже. Разделывать кенгуру на земле – не шутка. Зато я вернулся с хорошим запасом мяса, столько мне было не съесть. И не сохранить. Вечером я еще не осознавал этой проблемы, еле дышал от усталости и слишком радовался мясу и дому.

Я подвесил тушу на засохшее дерево рядом с одной из мусорных куч. Там имелась веревка, да и проволоки хватало. Я опять вздохнул о распорке, но обошелся подручными средствами. Разделал добычу в лучшем виде, поджарил мясо крупными кусками и набил живот.

Спал я в лачуге, на твердом цементном полу – причем не хуже, чем на перине. Всю ночь видел сон: бродил по железнодорожным путям за нашим домом. Дома никого не было. Лишь стирка вертелась по кругу на ветру за моей спиной, как белое колесо. Я топал по путям. Когда через пастбище загрохотал первый поезд с пшеницей, я не шагнул в сторону, а прошел сквозь него. Вдохнул запах дизеля и апельсиновой корки на полу возле машиниста. Ощутил вкус стали и зерновой пыли, которая повисла в воздухе после исчезновения поезда. Я знал – меня не удержать. Я буду двигаться вперед, пока не попаду в нужное место. Только я не мог вспомнить, куда мне нужно. В этом и состояла загвоздка. Я вновь и вновь проходил сквозь поезда, как в заколдованном круге.

Два дня я старательно ел. Пожирал серого кенгуру, как акула-бык. Сперва от голода, потом по необходимости. К концу второго дня туша начала портиться. Дерево, на котором она висела, облепили муравьи и мухи. Вскоре к ним присоединились вороны. Чтобы сохранить мясо чуть подольше, оставалось одно – лишить его соков. То есть приготовить. Так я и поступил. Откромсал ляжки и запек. Звучит легко, но на самом деле… Резать кости ножом для масла очень и очень долго, поэтому отделять ноги от бедер я не стал. Костепилки у меня, само собой, не было. Голяшки я разбил ржавым прутом. Выглядел он страшновато, но для моей цели годился. Потом я сложил получившиеся куски пополам и сунул в печь. Я топил ее, пока в хибаре не стало нечем дышать от жары. Готовил это мясо, пока оно не зачерствело, как душа хозяина паба: ни отрезать, ни разжевать. Впрочем, голод не тетка, выбирать не приходилось.

К тому времени я уже понимал реальное положение дел. У меня две коробки патронов, одна из них начатая. Если я хочу продержаться здесь больше недели или двух, то должен считать каждый выстрел. Нельзя охотиться ежедневно и выбрасывать половину добычи. И нельзя оставлять так много испорченного мяса – сбегутся динго. Как же его хранить? Охлаждать нечем. Копчение, наверное, помогло бы, но Кэп так и не научил меня коптить. Единственное, что еще приходило в голову, – соль, только ее у меня тоже не было.

Смешно. Ведь рядом лежали миллиарды тонн соли.

Как же долго я соображал, обалдеть! Когда до меня наконец дошло, я уставился на рисованную карту. Дурацкую карту без озера Бальтазар.

Я проснулся и поел еще затемно. Я не знал, сколько времени займет поход, но надеялся вернуться до заката. Думал – пойду по колесным бороздам и рано или поздно наткнусь на солончак. Принесу домой целый мешок соли, чтобы хватило надолго. Я опять испытывал судьбу и даже не понимал этого. Мной овладела идея, будто соль совсем рядом. Ставка была очень крупной, о чем я и не подозревал. Если б она не отыгралась так, как отыгралась, мои кости нашли бы лет через пятьдесят, не раньше. И удивились бы – что за бедняга, почему помер в глуши? Так-то. Но не надо жалеть Джекси Клактона! Потому что я счастливчик, без шуток. Или потому что Финтан говорил правду. Я посланец. У меня есть предназначение. Иначе я бы уже