Хижина пастыря - Тим Уинтон

на краю географии, мне просто некуда время девать. Да, правда, у меня появилось больше времени на размышления, когда я освободился от города, людей и прочего дурдома. «Размышления» – слово, которого тогда, на прииске, я еще не знал. Мне нравится, как оно звучит. Мужика, который рассказал мне про размышления, переполняли слова. Боже мой, их было столько, что он в них тонул. Вот уж кто размышлял много. Имел кучу времени. Кадр. Он хотел, чтобы его знали. Хотя и боялся говорить о себе. Заявлял, что это слишком опасно. Может, так оно и было. Мне же терять нечего. Больше нечего. Только Ли.

После варана я два дня ничего не ел. Никто не подходил к лачуге и прииску. Я опять голодал. Кипятил воду в крошечном жестяном котелке и пил ее горячей – так казалось, будто она занимает больше места в желудке. Если б я заметил ворону или розового какаду, то подстрелил бы и съел. За отвалами я слышал жаворонков, но близко они не подлетали. Похоже, обо мне знал уже весь мир вокруг. Честное слово, я слопал бы что угодно – змею, кузнечика, даже шипастого ящера-молоха. Любое существо, которое проползло бы мимо. Только ничего не ползало, по крайней мере когда я смотрел. Пару раз я думал пожевать красную землю, но это уже для совсем чокнутых, а я до такого еще не докатился. Единственной моей пищей в те дни оказалось несколько мушек, да и то проглотил я их не специально. Жизнь во мне поддерживала только горячая вода, которая пахла дымом, фасолью и горелой жестью.

В хибаре я нашел еще две вещи – шляпу и карту; причем полезной оказалась только шляпа. Старая черная кепка, самая обыкновенная. С надписью «Пенрит ойл». Грязная и наполовину побитая молью, дерьмовая кепка, если честно, но села на меня хорошо. Все ж лучше, чем ходить арабом с тряпкой на голове.

Карту кто-то нарисовал для себя. Грубо набросал западную Австралию, одну, без остального континента. Монктона и Долли там не было. Озера Бальтазар тоже. Только Перт, Калгурли, Брум, Холлс-Крик и Уиндем. Сбоку – несколько цифр в ряд. «ПЕРТ-КАЛГ 590, ПЕРТ-ЮКЛА 1428, ПЕРТ-УИНДЕМ 3227». Эти выцветшие строчки выбили почву у меня из-под ног. Одно дело знать, что от Монктона до Магнита триста километров. И совсем другое – переместить нас с Ли на расстояние в десять раз больше. Карта ни для чего не годилась, на нее можно было лишь смотреть, и я быстро понял, что лучше делать это пореже.

Целыми днями я слонялся по прииску. Приходилось соблюдать осторожность – ямы, дыры и канавы встречались везде. Не хватало еще провалиться в шахтный колодец и сломать шею, будто морковку, хрясь. Или, если падение меня не убьет, очнуться, как в кино, на дне глубокой ямы и увидеть далеко вверху голубой лоскуток неба. Хорошо было бы обследовать старые шахты с бревенчатыми подпорками и металлическими лестницами, но дерево размякло и посерело, а ступени проржавели, поэтому я не рисковал. Все вокруг наводило на мысли о столбняке, который только и мечтает цапнуть тебя за задницу. В траншеях валялись зазубренные консервные банки и битое стекло, патроны от карабинов и винтовок. Попадались бутылочные горы выше меня ростом: бутылки из-под пива и виски, из-под колы и шампанского, пузатые пивные бутылочки и крошечные лекарственные флаконы, синие, зеленые, красные. Прям музей, кишащий змеями и красноспинными пауками. Под листами жести обнаружились потрепанные ботинки и пряжки, кожаная стелька, прогрызенная крысой. Стояли там и ржавые кроватные каркасы, сквозь которые росла трава; мотки проволоки рассыпались на куски от одного лишь прикосновения. Бедлам был страшный. Будто началась война, и люди все бросили. Будто им до смерти надоело, и они смылись. Интересно, сколько народу тут разбогатело? Сколько человек нашли золото, которого хватило хотя бы на угощение друзей в пабе?

Сейчас я вспоминаю тот лагерь старателей и сам себе удивляюсь. Хорошо, конечно, что у меня появился приют, но я же просто торчал там и голодал! Не охотился по-настоящему. Боялся удаляться от воды и крыши над головой.

На свалке я нашел проволочный фиксатор для тостов. Хороший фиксатор, в него можно закинуть хлеб и поджарить его над углями. В результате я начал мечтать о хлебе.

Еще я сильно мечтал о картошке. Которую мы готовили по воскресеньям. Запеченная в масле, посыпанная солью…

Мечтал о яичнице с беконом.

О тефтелях в томатном соусе.

О бананах.

О холодном молоке.

Толку от этих мечтаний было ноль.

Я настолько ослабел, что однажды сел в тени и включил телефон. Высветилось «Нет сети», но я все равно нашел номер Ли и уставился на нее. Фото было старое, я сделал его возле реза. Ли отыскала там яркую шляпу, в ней и сфоткалась. Сейчас Ли выглядит по-другому. Даже если бы тут и ловилась сеть, звонить не имело смысла, потому что ответила бы не Ли, а тетя Мардж. Это я помнил, не совсем еще мозги расплавились.

И тут я прозрел, не успел окончательно отощать. Встал с пятой точки, настроился и рванул в буш. Уходить от хибары было трудно. Как только она исчезла из виду, я разволновался. Стыдно, но что поделаешь. Я запоминал дорогу, оставлял метки и старался думать о задаче – добыть мяса.

Прошло несколько часов, я ничего не подстрелил и совершенно выдохся. Двинул назад и уже почти у самого прииска впервые наткнулся на добычу. Среди эвкалиптов прыгал маленький горный валлару, будто не знал никаких забот. Наверное, и не знал, пока не явился я. Валлару – самый красивый вид кенгуру. Малыш явно не ожидал никого встретить. Наверное, и людей-то раньше не видел. Я взвел карабин, и только тут валлару меня заметил. Замер. Выглядел он скорее любопытным, чем испуганным. И вот стою я, стараюсь не дышать и не выпускать его из поля зрения, а валлару пытается понять, в чем дело. Одно ухо – в мою сторону, другое подергивается. Я сказал себе – не спеши, у тебя куча времени. Черт, я уже так долго голодал, что готов был жевать листья! И не имел права промахнуться.

Валлару быстро сообразил – что-то со мной не так. Покосился в сторону – типа, мне пора, спешу. Чуть подался вперед, как обычно делают кенгуру. Глянул на юг. Все, понял я, сейчас рванет. Валлару не удержался, опять посмотрел на меня. Отвернулся, готовый бежать, тут я его и снял.

С полсекунды, пока звук не догнал пулю, казалось, будто у кенгуру просто шея зачесалась. Затем раздался громкий хлопок, как от сильной затрещины, и валлару шлепнулся на