Потому что я – отец - Михаил Калинин

в пятнадцать лет. Катался автостопом и часто попадал в идиотские ситуации из-за своего взрывного характера. Постоянно гонял на поездах без билета, часто даже не проникая в вагон. Его приятелю перерезало ногу, а сам он стал ветераном движения задолго до того, как появилось слово «зацепер». Он и меня пытался приобщить к этому увлечению, не преуспел и резюмировал кратко: «Либо ты скучный, либо ссыкло. Хотя, по ходу, ты – скучное ссыкло». Даже в самые отчаянные годы мне не казалось, что у меня семь жизней, заигрывать со смертью не хотелось, а единственную жизнь я планировал прожить долго, познав её всю от детства до глубокой старости. Это мне не мешало лезть в драку без оглядки. Я всегда придавал большой смысл боям, воспринимая их как испытание, а то, что творил мой друг, – неоправданный риск зелёного подростка.

Устраниться от его развлечений я не мог – это же самый близкий человек. Тащил на себе в больницу после падения с мотоцикла. Постоянно приходилось драться из-за него, он не силён физически, но язык за зубами держать не умел и в любой непонятной ситуации бросался в бой первым.

Он мечтал поехать воевать куда-нибудь в Африку, всё равно за кого, лишь бы автомат дали настоящий. Любил читать Книгу рекордов Гиннесса, в ней он черпал сумасбродные идеи, которыми моментально загорался.

Мы с ним находились на двух противоположных полюсах. Я всегда думал о результате, его волновал процесс. «Какая рыбалка без водки?» – спрашивал он, самодовольно показывая запасы, которых хватило бы на четверых. «Какая рыбалка без рыбы?» – бурчал я, разбирая снасти, а он только устало морщился.

Быть рядом с таким человеком – всё равно что жить в фильме. Я ему тоже был нужен. Даже свободолюбивые моряки, уходя в плавание, не забывают про якорь. У любого оружия есть предохранитель. Иногда я напоминал балласт на воздушном шаре, который он грезил сбросить, но многочисленные ситуации, в которых выручала моя надёжность и основательность, заставляли его повторять: «Тебя мне послала судьба, старик». И до определённого момента я оставался его ангелом-хранителем.

* * *

Сын ушёл, а я снова открыл альбом.

Дружище, двадцать лет прошли без тебя. Ты как будто в дымке. Но смотрю наши фотографии, и на мгновение кажется: все эти тусовки отгремели вчера. Только памяти не надо доверять без оглядки, она словно какой-то дурман впрыскивает в кровь, заставляя поверить в небылицы. Нет, мой друг, ты далеко. Между нами тысячи лет.

Каждый день твоего рождения я плачу над этими фотками и размышляю, как же много важных минут у нас украла сучка-судьба.

Мы с тобой дрались против пятерых. Каждый из нас убил бы за другого. Оба без братьев, но зачем кровный, преподнесённый слепым жребием судьбы родственник, если есть настоящий друг, с которым встретились, прошли кучу заруб и стали братьями по собственной воле? Второго такого человека рядом со мной не было и, конечно, не будет. Я понадеялся, что парень с курсов будущих родителей поможет мне снова разыскать в грохоте серых будней богатство мужской дружбы. Какое там! Всего лишь случайный прохожий. Видимо, мне отмерено на жизнь всё самое важное в одном экземпляре: одна любовь, один сын, один друг.

Я ведь представляю тебя чуть ли не с нимбом. В голову лезут светлые мысли о мученике. Ты даже до двадцати двух не дожил. Память – такая же сучка, как судьба, подкидывает не всё подряд, а лишь особые моменты. Как мы втирали моему отцу, что ночью идём халтурить подсобными рабочими, – идеальное алиби для него, а мы сначала катались на машине по городу до рассвета, а потом накидались дешёвой водкой. Как ты собирал деньги, чтобы после очередной драки откупить меня от ментов…

Не всё так безоблачно, старик. Вина давит на меня, но ей противостоит стремление защититься. Так открывается страница наших отношений, которая срывает нимб с головы и свергает тебя с небес, чтобы я не томился одиночеством в преисподней. И мы оба летим вниз – ты падаешь в свой же гроб, а я на дно ямы, вырытой моей ненавистью к самому себе и долгими годами самокопания.

Как ты, зная о моей сумасшедшей любви, не остановился перед искушением? Недооценил цепкость очередной жертвы твоего обаяния и подумал, что я смогу проглотить ваш лёгкий флирт. Наша дружба ведь крепче всего, говорил ты. Самоуверенно шагнул в болото, и оно тебя тут же затянуло.

Наша дружба крепче всего… Так бы ты пел, если бы твоя возлюбленная обнимала меня на твоих глазах и смеялась громко, вульгарно и как-то по-бабьи? Не уверен, мой друг. Совсем не уверен. Но ты мне твердил: «Твои нервы – канаты, выдержат любую нагрузку!», и спокойно смотрел на загибающегося от ревности страдальца, обнимая и целуя его первую и единственную любовь.

Чем она тебя зацепила? Не только красотой, хотя, конечно, эти карие глаза лишили сна и аппетита многих. Независимостью. Ты привык к восхищённым взглядам девчонок. Ещё не успел пошутить, а смех уже раздаётся. Произвести впечатление рутинными методами не получалось, она разожгла в тебе спортивный азарт. Даже когда ты понял, что перед тобой совсем не простушка, ты не отдавал себе отчёт в силе этой милой девушки. Ей природа отмерила не только симпатичное личико. Характера и воли ей тоже досталось в избытке. Скажи тебе тогда, что её карьера будет стремительной, не поверил бы. Вы же шлялись целыми днями. Ты искал весёлых путей, а она из простой семьи, знала – ничего без труда не получится. Но также понимала, что и ты не разделишь её стремления к знаниям. Как ты презрительно говорил? «Системе нужны послушные винтики»… Поэтому она могла всю ночь гулять по городу, поспать немного и следующие шесть часов, которые, как ты думал, она спит, продираться сквозь несколько книг по своей экономике. Подстраиваться она тоже умела. Поэтому ты так и не узнал о её одержимости учёбой. Но мне она об этом говорила ой как много, радуясь своим новым успехам.

Увяз ты быстро. И обычную твою лёгкость в общении я замечал всё меньше. Ты оказался не готов к мастерским манипуляциям. Твои шутки и самоуверенность против её игры – бутафория, а не оружие дуэлянта. И вот ты уже запинаешься во время очередного выяснения отношений.

Ваша страсть улеглась. И наконец ты познал страшные мгновения, когда обдаёт холодом этой особенной женщины. Её пронзительный взгляд вглубь тебя длится бесконечно, через пару секунд она отводит глаза в сторону и молчит. Вокруг