Предатель Ты врал мне годами (СИ) - Арская Арина

У меня на глаза наворачиваются слезы, а глотку схватывает болезненный спазм. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Больно такое слышать, но мне нечего сказать, против.

— Ты принцесска, которая любит танцевать на полянке, но... — Алексей Романович окидывает меня разочарованным взглядом и вновь всматривается в мои глаза, —ты не королева. Та готова спалить королевство спустя столько лет... Удачи, —насмешливо ухмыляется, — начинай свою принцессочью истерику, и посмотрим, что из этого получится. Мне даже любопытно, как поступит

Богдан. Он же больше не влюбленный дурной мальчишка, верно?

Глава 24. Потерять все

Богдан обрисовал мне перспективы, если я начну истерить. Закроет, поставит охрану, а потом, возможно, задумается над тем, что нашему третьему ребенку не нужна такая принцесса-истеричка.

Не планирует он больше скакать вокруг меня, оберегать от жестокого мира и сам теперь не станет играть любящего заботливого мужа.

Утром я была женщиной, жизни которой позавидует любая другая, а сейчас я среди руин.

Слабая, никчемная и без покровительства мужа, с которым мы сейчас у той грани, за которой мы можем стать врагами.

Он задавит меня, как блоху, если решит, что я больше не его семья.

Что мне делать?

Я и сама понимаю, что истерики — не вариант, но опустить голову и сделать вид, что ничего не знаю, я тоже не смогу.

Я должна выстроить сейчас с Богданом осторожный и сдержанный диалог в котором я смогу его вывести к тому, что я — не враг. И не истеричка, которую надо наказывать.

Надо успокоиться.

— Ладно, пап, — доносится из-за входной двери голос Аркаши. — Я буду к ужину...

Но мне правда обязательно быть?

— Обязательно, — слышу голос Богдана. — Семейные ужины, Аркадий, это не блажь.

— Да знаю я, — недовольно тянет Аркадий, — знаю.

Медленно поворачиваю ручку и вхожу в дом. Аркадий сует ноги в кроссовки и оглядывается:

— Мам, может, ты скажешь папе, что я могу сегодня пропустить ужин?

— Такие вопросы ты должен сам с отцом решать, — отставляю сумку в сторону и стягиваю с шеи шарфик. — Сам объясни, почему ты хочешь пропустить ужин.

Голос у меня блеклый и уставший.

Я бы сама отказалась от ужина, но у меня нет такого права. Я должна быть осторожной.

— Шататься по городу с братанами, — к нам из гостиной выходит Богдан, — это не причина пропускать сегодняшний ужин.

На нем — белая футболка, тонкие хлопковые штаны и домашние тапочки. Такой весь большой и уютный.

Подплывает ко мне и помогает снять тренч. Не сопротивляюсь.

— Понял, — вздыхает Аркадий, — ужин — это святое.

Задумываюсь.

Сам Богдан пропускал святые ужины, на страже которых сейчас ревностно стоит. У него были командировки и деловые встречи, а они могли задержать нашего папочку до позднего вечера.

— А на ужин что будет? — Аркадий обращается ко мне и накидывает на плечи кожаную куртку.

Точно.

Я туг мама и хозяйка.

— Не знаю, — тихо отвечаю я и аккуратно разуваюсь из туфель. —Богдан придерживает меня за локоть.

Какой заботливый.

— Ладно, я пошел.

Аркадий выскакивает на крыльцо. Щелкает язычок замка, и мы опять остаемся с Богданом один на один.

Повзрослеть, значит?

— Твой папа приостановит передачу своего королевства в твои руки, — семеню вгостиную. — Я

ему подпортила пенсию.

— Это было ожидаемо, — отзывается Богдан без тени раздражения или гнева.

Я оглядываюсь.

— Удивлена? — спрашивает он.

Я хочу кинуть Богдану в лицо, что при разводе мне ничего от него не надо. Я лишь хочу свободы от него, но я опять вызову в нем вспышку агрессии.

Он однажды, когда делился мудростью с сыном, сказал, что на переговорах со сложными инвесторами нужно быть спокойным, как дрессировщик с хищниками.

Надо знать и помнить свою цель, и уверенно вести “жертв” к тому итогу, который будем нам выгоден.

Никаких эмоций. Нельзя раздражаться, паниковать, боятся или обижаться на упрямство тех, кто не хочет просто так отдавать блага.

В его случае он говорил о деньгах, а в моем — я хочу добиться развода с наименьшими потерями.

— Удивлена, — соглашаюсь я, — у меня сегодня весь день очень удивительный, Богдан. Твоя внебрачная дочь, мой папа-игрок, долги моей семьи и ты... весь такой благородный... — хмыкаю и замолкаю, потому что начинаю злиться.

А эмоции сейчас лишние.

— Мой отец тебя обидел?

— Нет, — тихо отвечаю я. — На правду не обижаются.

— А какая была правда, Люба?

— Что я останусь ни с чем, — немного прищуриваюсь, — и что вы меня сожрете, если буду громко вякать.

— Интересно, — делает ко мне шаг, — ты испугалась?

Домашний и уютный мужик в домашних тапочках за мгновение обращается в хищного монстра с внимательным и цепким взором.

— Это ты мне ответь, — я не отвожу взгляда, — мне стоит бояться? М? — делаю паузу и уточняю.

— Тебя бояться.

Несколько секунд молчания, и тихий ответ, от которого я покрываюсь холодными мурашками от головы до пят:

— Да, стоит.

Тоже не отводит взгляда. Жутко. Вот он какой на самом деле мой муж Абрамов Богдан

Алексеевич.

Он был мягким и нежным с дурочкой, которая жила во лжи, а с женщиной, узнавшей правду, он, наконец, может убрать с лица маску с ласковой улыбкой.

— Твоему отцу очень любопытно, как ты поступишь со мной, если я начну истерить, — медленно выдыхаю, с трудом сдерживая в себе слезы. — И ты не думаешь, что тебе будет выгодно взять со мной развестись, а после, наконец, получить в свои руки семейное дело, м? Самому стать королем? Зачем я тебе? Если так подумать, то ты из-за меня продолжаешь быть у отца на побегушках.

— Как интересно, — он проходит мимо, — на побегушках? — оборачивается. —Знаешь, Люб, побегушки, как ты сказала, будут поважнее счетов в банке и недвижимости. Связи — это главное, и все свои связи отец мне давно передал.

Останусь без ничего, то поднимусь, и мой отец знает это. Он этого и добивался, а ты... купилась на его провокации и пришла назвать меня мальчиком на побегушках? Да, он ставит подписи в договорах, но сделки уже давно заключают со мной, — недобро прищуривается, — и быть таким мальчиком на побегушках я научу и Аркадия. Важно быть готовым потерять все.

— Какие мудрые слова, — цеху я сквозь зубы.

Я вот оказалась неготовой потерять все.

— Я думаю, что тебе пора готовить ужин, Люба, — Богдан приглаживает своей здоровой пятерней волосы с высокомерной насмешкой. — И чем ты нас сегодня удивишь? Французской кухней? Или, может, чем-нибудь сицилийским?

Глава 25. Это дело прошлого

Смазываю курицу смесью из соли и черного перца, а затем запихиваю в нее апельсины и веточки розмарина.

Я всегда наслаждалась готовкой, а сейчас вожусь на кухне машинально и отстраненно. Богдан загнал меня в угол, и да я его боюсь.

В голове пробегает мысль, что единственное мое спасение — это его смерть.

Я ее отгоняю.

Отвлекаюсь от курицы. Напряженно жую губы, а после торопливо мою руки.

Сдуваю локон со лба и выуживаю телефон из кармана передника.

Не могу я быть покорной идиоткой, которая молча готовит ужин по приказу мужа-самодура и не вякает.

Злюсь на себя, что при встрече с Доминикой грохнулась в обморок, поддавшись глупым эмоциям.

Именно, глупым.

То ли таблетки работают, то ли душа моя обледенела за этот сумасшедший день, но сейчас бы я с

Доминикой не охала и не ахала.

Я бы взяла ее в оборот и все бы разузнала.

Но я же эмоциональная дура.

— Люба? — слышу в трубке удивленный голос Ирины, сестры Богдана. — А я о тебе вот только подумала.

Вслушиваюсь в ее голос в попытке понять: а в чьей она команде. В команде лжецов или в команде наивных дурочек.

— Я тут такие сладкие пинетки купила, — воркует она. — Ничего не знаю. Это уже десятая пара, но это просто отвал башки. Тебе понравятся. Хотя не тебе же носить...