Предатель Ты врал мне годами (СИ) - Арская Арина

А после я ставлю звонок на громкую связь.

Я не могу, объяснить, почему я так поступаю, но я почувствовала в отце липкую ложь. Он звонит не для того, чтобы узнать, как я, а для того, чтобы услышать плохие новости.

Он ждал, что я расскажу ему о Доминике. Расскажу, и... Дальше что? Свекр был прав?

Отец бы начал грызню с адвокатами за половину материальных благ, которые причитаются мне, как жене морального урода?

— Приветствую, Константин, — Богдан ловко выхватывает нож из стойки и тянется к фиолетовой луковице, — как вы?

Мой папа молчит, наверное, около минуты.

Явно, не ожидал того, что я сыграю другую карту в его игре. Богдан за одно движение снимает кожуру с луковицы.

— Да... Все хорошо, — наконец, сдавленно отвечает папа, — вот позвонил, чтобы...

— Чтобы? — спрашивает Богдан.

— Чтобы услышать голос дочери, — тихо говорит папа, — соскучился. И волнуюсь.

Поздний срок, все-таки... — смеется, — вдруг, родила?

— Нет, еще не родила, — хмыкаю я и накрываю лицо ладонью.

Хотя могла.

Мой отец связан с появлением Доминики?

Это он постарался, что она появилась именно сейчас?

— Пап, потом поговорим, — я продолжаю держать голос в тональности беззаботной домохозяйки, — меня курица ждет. Я должна будущего зятя хорошо накормить.

Я сбрасываю звонок и отворачиваюсь от Богдана к окну. Прижимаю пальцы к губам и медленно выдыхаю.

Папа решил, что пора с семьи Абрамовых содрать то, на что он давно слюни пускал?

Теперь понятно, почему он однажды с наигранным жутким смехом пошутил:

— Я так-то тоже не пальцем деланный, и на моей улице будет праздник.

И это был ответ на новость, что Богдан добился очередного успеха в переговорах с иностранными инвесторами, которые готовы вложится в строительство элитного поселка.

Так вот какого он праздника ждал. Моего развода и раздела имущества?

Или я надумываю и ошибаюсь?

Вздрагиваю, когда шею обжигает горячий и влажный выдох:

— Удивляешь, Люба.

Глава 27. Я не буду это терпеть

Я не моргаю, окаменев под теплыми губами Богдана, который целует меня в шею.

— Не трогай меня...

— Ты моя жена.

Меня всю передергивает от его шепота, в котором я улавливаю хрипотцу возбуждения. Какое же он чудовище.

Неуклюже разворачиваюсь к Богдану.

— Ты отвратителен, — говорю я ему и взгляда не отвожу.

В его глазах пробегает темная тень.

Вспылит?

Накричит?

Опять закидает угрозами?

— Я знаю, — отвечает он, и от его честного ответа я теряюсь.

На несколько секунд в его взгляде нет насмешки, злости или агрессивного вызова.

Это те глаза, в которые я однажды влюбилась, но Богдан моргает, и мимолетная искренность исчезает.

Следом меня накрывает волна сильной тошноты. Я кидаюсь к раковине, и меня будто выворачивает наизнанку, но Богдана это не смущает.

Он прячет курицу в духовку и невозмутимо шинкует фиолетовую луковицу на тонкие кольца, которые затем отправляет в миску с салатом.

Что будет с моим отцом?

Если он действительно связан с появлением Доминики и науськал ее раскрыть всю правду о папуле, то Богдан его накажет.

Серьезно накажет, ведь он учился у своего отца, который за неосторожные слова может привести сильную и уважаемую семью к краху.

Папа рискнул и подставил под удар не только меня, но и внука в моем животе, поэтому вряд ли ему все спустят с рук и только пожурят за щечку, что так нельзя поступать с Абрамовыми.

— О чем задумалась?

И мне не об отце надо думать, а о себе. Я должна сейчас выйти из ситуации с наименьшими потерями.

— Ты же понимаешь, — смываю со стенок раковину ошметки своей рвоты, — я не смогу быть с тобой после всего этого...

Я говорю без агрессии и обиды.

Это удивительно. Сначала мне казалось, что я могу умереть от эмоционального взрыва, а теперь мой голос — спокоен и тверд.

Я понимаю, что выживу и что жизнь продолжается, а паника с истерикой — плохие товарищи в беседе с Богданом.

Они его раздражают и злят, а со злым Богданом я ничего не добьюсь.

— Богдан, — вздыхаю я, опершись руками о край раковины, — я согласна с тобой, что мы должны провести свадьбу дочери без скандалов. Она заслужила праздник, и я понимаю, что на него приглашены непростые люди... — закрываю глаза, — но...прежней жизни у нас не будет.

Богдан не перебивает меня.

Наверное, это хороший знак?

— Я предлагаю после свадьбы Светы тихо и мирно разойтись, — глотку все же схватывает болезненный спазм, и я не могу его сглотнуть. Голос становится сдавленным, — Богдан, иначе у нас ничего не выйдет.

— Напоминаю, Люба, — отзывается он сдержанно и отстраненно, — ты беременная...

Это угроза? Он намекает, что если мы не будем в браке, то он отберет у меня ребенка?

И ведь у него есть для этого все карты на руках.

Он настолько мерзавец?

Выдыхаю и прикусываю кончик языка, чтобы прогнать панику, которая вновь цапнула меня острыми и ледяными клыками страха.

— Ты, конечно, можешь вынудить меня быть с тобой, — открываю глаза и смотрю на слив раковины, — угрозами и шантажом, но... какой тогда смысл? —оглядываюсь на Богдана, который срезает попки у огурцов. — Мы ведь все эти годы пусть и жили во лжи Богдан, но в нашей семье не было страха, ненависти и желания спастись от тебя.

Поднимает взгляд.

— Тебе же нужна рядом не затравленная женщина, которая боится тебя и того, что ты отнимешь у нее сына, чтобы наказать, — спазм в глотке словно набухает. —Если бы это было так, то ты бы давно уничтожил меня. Затравил, задавил, но ты этого не делал. Вот и не надо, Богдан.

Прищуривается, крепко стискивая рукоять ножа.

— Да, я жду третьего ребенка, — делаю медленный вдох, — и никто не отнимет твоего права быть отцом. Тихо и мирно, Богдан.

Щурится сильнее, и мне хочется спрятаться со слезами от его острого и изучающего взгляда под стол.

— Той семьи, которую ты оберегал, больше нет и не будет, — я с трудом выдерживаю его взгляд.

Кухня размывается в пятна из-за слез, — ты же должен это понимать. Ты никогда не был дураком.

Он молча откладывает нож и огурец на стол. На виске пульсирует венка, на щеках играют желваки, а взгляд темнее.

Страшный до тошноты.

Я думаю, что в таком состоянии мужики людей убивают, но Богдан выходит из кухни, бесшумно прикрыв за собой дверь.

И как это расценивать?

Хочу кинуться за ним с криками, что он должен отпустить меня, но я сдерживаю себя. Ему тоже надо подумать, понять, осознать и прийти к выводу, что мы переступили за грань, за которой больше нет доверия и любви.

Вздрагиваю, когда до меня долетает глухой звук удара по стене, а после рык. Мой муж на грани, и я сейчас должна затихнуть, чтобы он не отвлекался на меня с мыслей, что мы пришли к финишу нашей семьи.

На столе у миски с салатом коротко вибрирует телефон Богдана. Он его забыл.

Подскакиваю к столу, не осознавая своих действий, хватаю смартфон, на экране которого высветилось имя “Кристина” и принимаю звонок. Когда я прикладываю телефон к уху, на кухню возвращается Богдан, а в трубке слышу истеричный голос на грани рыданий:

— Она избила нашу дочь, Богдан! Я не буду это терпеть!

Глава 28. Да, я тебе кое-что скажу

я жду, что. Богдан кинется ко мне, вырвет телефон с раздраженным рыком и скажет, чтобы я затихла и следила за курицей, но я, видимо, плохо знаю своего мужа.

Он лишь вскидывает бровь и не собирается с дракой отнимать у меня свой телефон.

Смотрим мы сейчас друг на друга не как враги и не как любящие муж и жена.

Сейчас мы — незнакомцы, которые оценивают друг друга в очень сложной ситуации, и от наших выводов зависит то, кем мы станем.

Врагами или теми, с кем можно решать, например, вопросы опеки над малышом и участия в его жизни.