Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

единственной незамужней из всех сестер Эдмунда. Там станут пить эгг-ног (традиционный рождественский сладкий напиток на основе сырых куриных яиц и молока) у вечнозеленого дерева, а в галерее менестрелей над большим залом будут слышаться от зари до сумерек музыка и звуки веселья.

Эдмунд вздохнул, взглянув на оплывающий снег. В течение десяти бесконечных дней к настоящему моменту, они были изолированы в замке Сандл, не считая единственной короткой поездки в городок Уэйкфилд, в двух милях к северу, чтобы развеять однообразие. Он снова вздохнул, услыхав, как Томас просит еще хлеба. Традиционное рождественское перемирие подходило к концу, к моменту его завершения Нед должен вернуться из Валлийской марки с достаточным количеством людей, необходимым для придания Йоркам неоспоримого военного превосходства. Эдмунд был бы счастлив видеть брата по ряду причин, не последней из которых являлась возможность поговорить с Недом так, как он не мог поговорить с Томасом. Юноша решил вечером написать Неду. От этого сразу полегчало, и молодой человек слетел с подоконника.

'В моей комнате лежат кости, Том. Если я их принесу, ты оставишь своего каплуна ради азартной игры?'

Томас предсказуемо и любезно согласился, от чего настроение Эдмунда улучшилось. Он обернулся, намереваясь отправить слугу за костями, когда дверь распахнулась, и в комнату вошел сэр Роберт Апсал, молодой рыцарь, приходящийся обоим юношам другом и наставником. Комната была вместительная, вполовину величины большого зала, наполненная скучающими парнями, но спешил он к Эдмунду и Томасу. Сбивая снег с сапог, он произнес без предисловий: 'Я отправлен вызвать вас двоих в большой зал'.

'В чем дело, Роб?', спросил Эдмунд, резко напрягшийся, по своему обыкновению ожидая беду, тогда как Томас, оттолкнув свой стул от раскладного стола, неспешно встал на ноги.

'Проблемы, боюсь. Группа фуражиров, которую мы послали на рассвете, сильно опаздывает. Им следовало отчитаться несколько часов назад. Его Милость герцог опасается, что Ланкастеры разорвали перемирие и устроили нашим посланникам засаду'.

'Тогда почему мы мешкаем?', спросил Эдмунд и достиг двери прежде, чем двое других смогли ответить.

'Погоди, Эдмунд, накинь плащ'. Томас потянулся за одеждой, рассыпавшейся по подоконнику, увидев двоюродного брата уже в дверях, и, пожимая плечами, последовал за ним из комнаты.

Герцог Йоркский скоро увидел, - его подозрения подтвердились. Попав в засаду у Уэйкфилдского моста, устроенную ланкастерскими силами, фуражирная группа погибла почти целиком. Малочисленные выжившие, тем не менее, прорубили себе путь к отступлению и, с ланкастерцами в считанных шагах от себя, бросились в укрытие замка Сандл. Между замком и берегами реки Кальдер лежала обширная болотистая земля, называемая местными Уэйкфилдской пустошью. Она представляла собой пространство, соединявшее замок с городком. Отступающие йоркисты знали, - их единственный шанс спастись лежал через пересечение этой пустоши. Он шел через вступление в густую древесную чащу, через трясину, справа и слева угрожающую утопить лошадей в глубоко раздуваемых сугробах и заставить людей барахтаться перед тем, как их схватят и убьют.

Они быстро проскакали вдоль Уэйкфилдской пустоши, в скудных ярдах (1 ярд=91 см) от преследователей. Когда уже казалось, - плен неизбежен, стрелы пронзили небо над их головами. Ланкастерцы отступили перед воздушной атакой, и внешний подвесной мост спешно опустился на каменную площадку, выступавшую надо рвом. Стоило ему прикоснуться к ней, выжившие солдаты бросились через ров, сквозь сторожевые ворота во внутренний замковый двор. Позади них мост снова поднялся и, стоило спасшимся спешиться, послышались успокаивающие звуки железных решеток, выдвигающихся вдоль сторожевой лестничной площадки.

Дождь со снегом шел непрерывно весь день, но тучи над замком к тому моменту более не придавали небу льдистый оттенок. Обзор вдаль позволял йокистам, укрепившимся в замке, наблюдать за противником, стягивающим силы на лугу внизу. Казалось, враг находился в состоянии беспорядка, даже на расстоянии, словно колебались, - отзывать войска или осаждать цитадель.

В большом зале меж йоркских лордов полыхали жаркие доводы. Острый и непримиримый раскол углублялся. Он отделил отдающих предпочтение втягиванию ланкастерцев в сражение от считающих безумием покидать безопасность крепостных стен. Представитель последней точки зрения был давним другом герцога Йоркского, сэр Дэвид Холл. Он отстаивал с убеждающим нажимом то, что здравый смысл вел только к одному течению событий, - удержать людей в замке и дождаться прибытия старшего сына Его Милости, Эдварда Марча, с подкреплением, собранным им в землях Валлийской Марки.

Остальные, тем не менее, выражали презрение к отсиживанию, словно это может бросить тень на их отвагу, и заявляли с равным пылом, что им доступна лишь одна дорога чести, - принять вызов, брошенный ланкастерцами.

На короткое время решение казалось зависшим в воздухе, но две причины перетянули его в пользу активного отражения приступа. Герцог Йоркский лично придерживался линии отпора. А между тем, ланкастерцы на Уэйкфилдской пустоши разворачивали свои ряды. С подходом подкрепления они стали смелее на вызывающе близком расстоянии от цитадели, однако, держась поодаль от поля достижения стрелы.

Эдмунд стоял в тени, молча слушая. В отличие от большинства своих близких он был обладателем темных глаз поразительного серо-голубого оттенка, точно отражающих его переменчивое настроение. Сейчас эти глаза блестели ясным серым цветом, переходя с одного лица на другое с максимально испытующем выражением. Даже в семнадцать лет он не был, и никогда не являлся, романтиком. Здравый смысл направлял молодого человека, вовсе не надуманные понятия, такие как 'честь' или 'любезность'. Эдмунду представлялось глупым ставить на кон столь многое просто ради труднодостижимого удовлетворения от мести за фуражирную группу. Да, по правде, риск не был чрезмерным, - на их стороне находилось числовое превосходство над ланкастерцами. Но ему все это казалось ненужным, исключительно себе потакающим способом подтверждения рыцарства.

Эдмунд раздумывал, не руководит ли отцом желание отомстить за происшедшее в Ладлоу? Затем его посетило предположение, в здравом смысле ли коренится личное нежелание вступать в бой с ланкастерским войском? А что, если это трусость? Он никогда не участвовал в сражении и мог почувствовать, как желудок переворачивается узлом кверху при одном лишь упоминании подобной перспективы. Нед всегда настаивал, что страх свойственен всем людям, как блохи собакам и постоялым дворам, но у его