Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

было со старшими. Белокурый, а они отличались черными волосами, высокий, как Эдвард, едва ли на двадцать пять фунтов тяжелее того, с молочно-голубыми глазами, столь прозрачными, что Эдмунд язвительно сомневался, принадлежит ли Томас к тому же миру, что и они. Чуждый нанесению кому-либо вреда и, кажется, причинению волнения кому бы то ни было, но до предела отважный, словно огромные мастиффы, натренированные для травли медведей. Как взвешенно считал Эдмунд, проявляющийся в большей степени в деле, в меньшей - парящий в мечтах.

'Расскажи мне, как вы с Джонни оказались в плену у Ланкастеров в прошлом году! После битвы при Блор-Хите, Том! С вами плохо обращались?'

Том отломил кусок хлеба и покачал головой. 'Нет, это слишком просто, - захватывать пленных, чтобы оскорбить их. Помимо всего, ты всегда понятия не имеешь, когда можешь оказаться в плену'.

'Но, совершенно точно, ты должен был испытывать некоторую тревогу... по крайней мере, сначала?' - настаивал Эдмунд. Томас задержал нож на полувзмахе, глядя на двоюродного брата в легком недоумении.

'Нет', ответил он в итоге, словно он обдумывал обсуждаемое происшествие.

'Нет, я не припоминаю'. Томас завершил путешествие ножа к своему рту, после чего снова ухмыльнулся, пошутив с неуклюжей игривостью, настолько жизнерадостной, насколько лишенной злобы: 'В чем дело, Эдмунд? Ты волнуешься о толпах ланкастерцев в наших воротах?'

Эдмунд холодно взглянул на него. 'Мутит с испуга', огрызнулся мальчик желчно, так, что никто не усомнился бы, он произнес это в насмешку.

Пока Томас вернулся к жаркому, Эдмунд перевел взгляд к окну позади себя, выглянув во внутренний замковый двор, глубоко утонувший в снегу. У него не было ни малейшего сомнения, - Нед ответил бы Томасу совершенно иначе, рассмеялся бы и с готовностью согласился, что да, Иисусе, он расстроен. Нед, казалось, никогда не терзал себя на тему мнения остальных и обычно обезоруживал этим, сам изумляясь собственной беззаботной искренности. Эдмунд хотел бы поступать также и знал, это было почти невозможно. Он слишком заботился о том, что о нем думают другие, даже те, кого он не воспринимал всерьез, подобные Томасу. Единственный, кому Эдмунд мог бы доверить свои страхи, был Нед. Но старший брат находился далеко на юге, возвращаясь в Ладлоу, чтобы поднять войска под знаменами Йорков. Он еще долго не приедет на север в замок Сандл.

Подозрительно, думал Эдмунд, что он все еще так сильно ощущал отсутствие Неда. Уже стоило привыкнуть к настоящему моменту. Спустя четырнадцать месяцев после их бегства из Ладлоу, он и Эдвард были разлучены в течение года. Они воссоединились только десятого числа в прошлом октябре, когда Эдмунд и отец, в конце концов, достигли Лондона, где Нед и дядя Солсбери уже ожидали их. Им пришлось задержаться в Лондоне на два неполных месяца, после чего Нед отбыл в Ладлоу и к уэльским границам 9 декабря, в тот же самый день, в который Эдмунд, отец и дядя Солсбери отправились на север в Йоркшир.

Эдмунд радовался, что остался только день от благословенного 1460 года. Это был полный событий год для дома Йорков, но далеко не счастливый для него. Для Эдмунда 1460 год оказался временем ожидания, оцепенения и раздражения в изоляции и бездействии ирландского изгнания. Нед извлек лучшее из договора, с точки зрения его младшего брата, так как пребывал в Кале с Солсбери и Уорвиком.

Когда они бежали из Ладлоу в Уэльс, Эдмунд хотел бы тоже поехать с родственниками Невиллами. Свободный порт Кале представлял намного больший соблазн для него, чем спокойное дублинское уединение. Но Эдмунд был связан долгом чести и вынужден сопровождать отца, завидуя в это время свободе Неда в совершении абсолютно другого выбора. Сделанный выбор пришелся совсем не по душе их родителю. Любезно не склонный оскорбить Невиллов просьбой не позволять Неду большего, чем удовлетворяющее того наблюдение, он, тем не менее, сделал все, чтобы донести свою точку зрения до сына. Тот почтительно выслушал отца, а затем продолжил действовать по собственному усмотрению, то есть сопровождал родственников Невиллов в Кале.

Дело заключалось, в общем, в этом, заключил мальчик. Нед никогда не пререкался с отцом, напротив, был безукоризненно вежлив, но потом, все равно, шел своим путем, тогда как Эдмунд, послушно принимая во внимание власть родителя, затем обнаруживал себя возмущенным как батюшкиными суровыми порядками, так и собственной несклонностью к мятежу.

Эдмунд представлял себе, какое удовольствие получал Эдвард в Кале. Недовольство юноши вылилось в затянувшееся подавленное состояние, когда в июле Дублина достигла новость, - Нед и Невиллы высадились на английскую землю. Они были радушно приняты в Лондоне и начали быстро действовать, чтобы упрочить свое положение. Восемью днями позже родственники двинулись из Лондона на север, чтобы встретиться лицом к лицу с королевскими силами у городка Нортгемптон. Королева находилась в каких-то тридцати милях - в Ковентри, но ее незадачливый супруг после битвы все же попал в руки победивших его Йорков. Тем не менее, Эдмунду посчастливилось поехать на поле боя. Обуреваемый двойственными чувствами, он узнал, что кузен Уорвик возложил на Неда ответственность командовать одним из йоркистских флангов. В тот день, когда отец сделает повоихдобное для него, Эдмунд был уверен, можно будет спокойно катиться в ад. Сразу после сражения короля отправили назад в Лондон и с подобающими почестями разместили в монаршей резиденции в Тауэре. Так как королеве, а не Его Милости, доброму королю Гарри, они противодействовали, Йорки взяли на себя труд заверить всех и каждого в Лондоне, что горожанам предстоит дождаться возвращения герцога Йоркского из Ирландии.

Йорк прибыл в октябре и ошеломил Уорвика, Солсбери и своего сына Эдварда, прошествовав в Вестминстерский зал и возложив длань на свободный престол. В течение месяцев, проведенных в ирландском изгнании, герцог, в конце концов, решился. Ему следует даже требовать корону, исходя из своих прав на нее или быть обреченным сражаться в бесконечном ряду кровавых и горьких перестрелок с королевой и ее приспешниками.

Эдмунд искренне принял отцовское решение - ему марионеточный король виделся опаснее короля-ребенка. Писание высказалось довольно ясно на эту тему: 'Горе тебе, земля,