Второй выстрел - Энтони Беркли

И вот комедия, едва скрывающая драму, началась. Эрик едва ли мог следовать примеру Аморель, не выдав хотя бы часть правды мисс Верити. Аморель же практически вынудила его подыгрывать ей. Все остальные наблюдали, расположившись на стульях в противоположном углу гостиной.

Как бы ни затуманило рассудок Эрика собственное тщеславие, он не мог не почувствовать, что атмосфера вокруг накалилась. Его нервное напряжение нашло своеобразный выход: он постарался превратить сцену объяснения с кузиной в отчаянный фарс. Думаю, не ошибусь, что он нарочно делал это для того, чтобы и следующая сцена тоже прозвучала как пародия. Но мне было не до смеха. Ужасное предчувствие все нарастало, вытеснив из головы недавние события, причинившие мне столько волнений. Что собиралась предпринять миссис де Равель, смотревшая сейчас на сиену с едва заметной, но явно недоброй улыбкой, чуть приподнявшей уголки ее чувственных губ?

Меня несколько успокаивало только одно обстоятельство, имевшее значение для всех нас: помолвка между Эльзой и Эриком так и не была объявлена.

Широко улыбаясь, двое на сцене в самых вычурных выражениях клялись друг другу в вечной любви и наигранно терзались, что никогда, никогда не смогут принадлежать друг другу. Аморель предложила совершить самоубийство (причем выбрала для этого совершенно неуместный сленг). Эрик отверг эту идею с пафосом провинциального трагика. Громко рыдая, Аморель покинула сцену. Ни в ее поведении, ни в чертах ее лица никак не отразились недавние переживания. Я был просто потрясен женской способностью к перевоплощению.

Наконец, поднялась миссис де Равель — и у меня от волнения перехватило дыхание.

С самого начала стало ясно, что моим худшим опасениям суждено было сбыться. Сильвия де Равель с бесконечной тщательностью подготавливала для себя этот шанс и теперь собиралась им воспользоваться. Все, что только возможно, каждая мелочь будут брошены теперь на весы на наших глазах. В конце концов, не зря же она была актрисой — она умела делать эффектный выход.

По мере того как я наблюдал за происходящим, во мне росло напряжение, которое буквально душило меня это не было игрой — хотя порой женщины могут быть великими актрисами. Она любила его — действительно любила. это было слишком очевидно. Не верилось, что кто-то еще способен принять это за игру, даже ее безмозглый муж который следил сейчас за ней с почти болезненной сосредоточенностью; его вечные глупые остроты замерли на ею губах. И несчастная Эльза Верити, с побелевшими щеками и прикушенной губой…

Вокруг повисла мертвая тишина, когда миссис де Равель плавно приблизилась к Эрику и внезапно повернулась так, что ее точеная фигура оказалось в его руках.

— Эрик — дорогой мой! — выдохнула она.

В явном замешательстве он попытался выйти из положения с помощью какой-то дурацкой шутки, но она прервала его на полуслове долгим и страстным поцелуем таким неподдельным, что даже наблюдать за всем этим со стороны было неловко.

А потом на нас обрушился ноток слов.

Я не стану их пересказывать. Мне бы это не удалось. даже если бы я очень захотел. Скажу лишь, что она перемежала самые бесстыдные признания в любви воспоминаниями об их амурных свиданиях и даже называла места, где они проходили, причем сопровождала свои излияния столь интимными подробностями, что они явно не могли быть плодом её воображения. Она, не колеблясь, раскрывала все тайные убежища, где они вместе обманывали её мужа, откровенно обнажая такие подробности их отношений, что через несколько секунд все присутствующие уже сидели с пунцовыми от смущения лицами. Было видно, что эта женщина безумно влюблена, очень боится оказаться брошенной и пытается всеми силами, действиями и словами вернуть расположение своего любовника. Она не щадила себя в згой последней отчаянной попытке, забыв о гордости, скромности и самоуважении. Душераздирающее зрелище.

Время от времени я набирался храбрости, чтобы бросить взгляд на де Равеля. Не верилось, что он наконец-то узнает всю правду. Не только сама манера его жены не оставляла места для сомнений, но и то, что она будто нарочно вколачивала в его голову, одно за другим, доказательства собственной неверности, не позволило бы ему дольше заниматься самообманом. И он, конечно же, все понял об этом ясно говорили его напряженная поза и остановившийся взгляд. Я не считаю себя трусом (у читателя, возможно, уже сложилось собственное мнение об этом), но, должен признаться, мне стало не по себе. Похоже, Этель и сама не знала, что затеяла.

А что было на уме у миссис де Равель, хотел бы я знать? Хотя на этот счет у меня имелись некоторые соображения. Она предупреждала Эрика, причем предупреждала серьезно. Если он оставит Эльзу и вернется к ней, она скажет мужу, что просто играла все это время (ведь даже в своей роли она отзывалась о нем с таким презрением, что было ясно: она уверена, что в ее власти внушить этому ослепленному любовью болвану все что угодно). Если же нет, она признается Полю, что все сказанное было правдой. Чувства чувствами, но здесь действовал точный расчет — она пыталась вернуть любовника с помощью банального страха.

А он и впрямь испугался, в этом не было никаких сомнений. Раз за разом он пытался остановить лавину ее ужасных признаний, причем его румяная физиономия побледнела почти так же, как лицо Эльзы. Он даже попытался перекрыть ее голос своим, но безуспешно. Ни нерешительные угрозы, ни прямые призывы замолчать (при которых ему с трудом удавалось выдерживать роль) не могли заставить ее даже сделать паузу; а когда он, охваченный паникой, попытался было выскочить из комнаты, она просто вцепилась в него с такой силой, что он не мог даже пошевелиться. Если я все еще испытывал к Эрику чувство мести после его выходки у бассейна, то оно сильно притупилось за эти десять минут невероятного напряжения. Мне было искрение жаль парня.

Все остальные слушатели монолога миссис де Равель испытывали похожие чувства. Аморель, как статуя, застыла в дверях с приоткрытым ртом, Этель закрыла ладонями лицо; о Поле и Эльзе я уже говорил. Только Джон, которого я начинал уважать все больше и больше, внешне. не проявлял никакого волнения. Он даже время от времени слегка аплодировал и негромко восклицал: "Браво! Великолепно, Сильвия! Не сбавляйте темп!" Удивляюсь, как никто не прикрикнул на него.

Когда все это наконец прекратилось, меня можно было выжимать, словно мокрую тряпку. Но вместе с благословенным молчанием Сильвии де Равель (никогда еще я так искренне не радовался тишине!) пришло еще большее напряжение: что теперь будет делать Поль? Я взглянул на его руки — они заметно дрожали у него на коленях — и приготовился вмешаться, если он вдруг бросится на Эрика у всех на глазах; я был почти уверен, что он именно так и поступит. Его нервы явно были на пределе. Мы все уставились на него в напряженном ожидании, причем Эрик инстинктивно принял оборонительную позу. Даже его жена, упавшая в кресло в полном изнеможении, смотрела на него с наполовину испуганным, наполовину вызывающим выражением на мрачном лице.

Неожиданно он отрывисто засмеялся.

— О боже, Сильвия, и зачем только ты оставила сцену! Представь себе, я мог бы поверить в ту ерунду, что ты сейчас наговорила, если бы не знал тебя слишком хорошо. Да-а, старушка, ты в самом деле меня поразила!

Он промокнул лоб платком, но руки его все еще дрожали.

Можно ли было поверить? Этот тупоголовый индюк отказывался слышать правду, даже когда её буквально кричали ему на ухо! Неужели женолюбие может дойти до таких невероятных пределов?

А как же малышка Эльза? Она отважно делала попытки улыбнуться, но на лице ее отчетливо было написано крушение иллюзий. Я переглянулся с Этель. Она слегка кивнула мне и просияла. Я понял, что она хотела сказать. Это был полный триумф — ее цель была достигнута, а Поль де Равель гак и остался в плену своих заблуждений. Одного взгляда на Эльзу и того, как она тщательно избегала даже смотреть в сторону Эрика, было достаточно, чтобы понять опасность помолвки наконец-то миновала.

Мое сердце (если воспользоваться поэтической метафорой) буквально пело в груди.

Мне немного осталось добавить. После того как де Равель окончательно доказал свою невероятную глупость, спектакль быстро опять превратился в фарс. Сцена с ревнивым мужем, которую Поль разыграл вдвоем с Эриком, была шедевром комического жанра. Хотя мне показалось, что это было больше похоже на трагическую иронию, но это уже не имело никакого значения.

Итак, пролог к основному действию завершился.

Впрочем, не совсем еще завершился. Осталось еще сыграть финальную сцену.

Как только окончилась комическая сцена с ревнивым мужем и завязалась беседа (возможно, чересчур возбужденная), мисс Вериги встала, и поскольку я заботливо держался рядом, то сразу заметил, что её ноги слегка подкашивались. Я хотел было предложить ей руку, но она отказалась с отсутствующей улыбкой.