Марсельская авантюра - Питер Мейл

— Господи, — выдохнула она, — до чего же красиво. Почему сейчас так не строят?

Взяв по бокалу шампанского, они приступили к исполнению своих представительских обязанностей и смешались с толпой. Сэм отыскал секретаршу Патримонио и попросил познакомить его с членами комитета, которые задумчиво стояли перед тремя макетами. Знакомство состоялось, Элена удостоилась восхищенных взглядов, а Сэм ответил на несколько вопросов не выказавшего особой заинтересованности месье Форе, одного из старших членов. Краем глаза Сэм заметил Филиппа, пробирающегося сквозь толпу с прижатым к уху телефоном. Они заранее договорились, что на приеме сделают вид, что не знакомы.

— Вам уже представили вашего соперника, лорда Уоппинга? — спросил Форе, кивнув в сторону бара. — Давайте я вас познакомлю. Очень приятный человек.

Лорд Уоппинг удивил Сэма. Он ожидал встретить типичного представителя Сити и Уолл-стрит: крайне серьезного, немного надменного, как полагается богачу, и очень скучного. Вместо этого он увидел упитанное веселое лицо, которое могло показаться даже добродушным, если бы не острый, расчетливый взгляд, в данный момент устремленный на Сэма.

— Так вы и есть тот самый янки, который хочет построить многоквартирный дом? — усмехнулся лорд.

— Вы не ошиблись. А это Элена Моралес. А там, он указал на макет, — мой многоквартирный дом.

— Ну что ж, удачи, приятель. Пусть победит сильнейший, если им буду я. — Он хлопнул Сэма по плечу. — Шучу. Познакомьтесь с Аннабеллой.

Аннабелла взглянула на Сэма, и ее глаза расширились — старый трюк femme fatale[34] — как будто она никогда в жизни не встречала такого привлекательного мужчину.

— Вам, наверное, уже тысячу раз говорили, — проворковала она, — но я все равно не могу удержаться. Вы ужасно похожи на Джорджа Клуни, если представить его блондином.

Элена холодно кивнула Аннабелле.

— Этот бездельник — Мики Симмонс, — продолжил знакомство Уоппинг. — К проекту он никакого отношения не имеет. Занимается скоростными машинами. Эксклюзивные контракты в Саудовской Аравии и Дубае. «Астон-мартин», «феррари», «роллс-ройсы» — все, что пожелаете. А это, — Уоппинг повернулся к похожей на статуэтку девушке, — Раиса, она из Москвы.

Покончив со светскими обязанностями, Уоппинг заглянул в свой бокал, обнаружил, что там пусто, и помахал бармену.

— Жан-Клод! Я бы не отказался от еще одного бокальчика шампанского.

Сэм извинился и, взяв Элену за руку, увел ее прочь от бара.

— Ну, что ты думаешь о моем сопернике?

— Сейчас я понимаю, почему лорд Уоппинг обычно добивается своего. Это же не человек, а бульдозер. А что касается блондинки, то она настоящее произведение искусства.

— Это комплимент?

— Нет.

Сэм вдруг остановился, потому что заметил у одной из ниш со скульптурой занятную пару: Патримонио болтал с Каролиной Дюма. На этот раз парижанка была куда более любезной и оживленной, чем при разговоре с Сэмом, что его, впрочем, нисколько не удивило. Она во все глаза смотрела на председателя, клала руку на его рукав и была, казалось, абсолютно очарована своим собеседником. Патримонио, естественно, наслаждался столь очевидным вниманием красивой женщины и был откровенно недоволен, когда в разговор вклинилось третье лицо.

Этим лицом был Филипп. Даже на расстоянии Сэм и Элена заметили, что их беседа была далеко не светской. Филипп с видом обвинителя махал пальцем перед лицом Патримонио, а тот пытался этот палец оттолкнуть. Каролина Дюма, неодобрительно поджав губы, тактично отступила в тень статуи. Спор грозил вот-вот перерасти в настоящий скандал, но вдруг Филипп резко развернулся на каблуках и вышел вон из церкви, а Патримонио начал торопливо приглаживать волосы, очевидно готовясь к главному моменту приема — к своей речи.

Сэм заметил, что в зале появился струнный квартет, и уже было решил, что Патримонио собирается произносить свою речь под музыку, как к нему подошла секретарша председателя и попросила занять место перед своим макетом, между Каролиной Дюма и лордом Уоппингом. Пару минут Патримонио перекладывал бумажки и прочищал горло, а потом кивнул секретарше. Та громко постучала серебряной авторучкой по краешку бокала, и в зале все стихло.

Председатель начал с того, что поблагодарил присутствующих за то, что они согласились присутствовать на столь важном событии в истории Марселя. Сэм осторожно огляделся и заметил, что Уоппинг, все еще не расставшийся с бокалом, смотрит на оратора совершенно стеклянными глазами: он явно не понимал ни слова.

Речь Патримонио стала куда более оживленной, когда он перешел к рассказу о талантах, даре предвидения и самоотверженной работе своего комитета. И возможно, скромно добавил он, ему как руководителю этой звездной команды профессионалов тоже удалось внести свою маленькую лепту. Перейдя к выдвинутым на конкурс проектам, он представил публике Каролину Дюма, Уоппинга и Сэма, и каждое имя было встречено шумными аплодисментами. Макеты можно видеть своими глазами, продолжал председатель, и все они настолько великолепны, что выбрать из них один — задача не из легких. Однако он уверен, что члены комитета справятся с ней. Они трудятся не покладая рук и в течение двух недель непременно примут решение. В конце своей речи Патримонио жестом великого дирижера простер руки к музыкантам, и те вдохновенно исполнили «Марсельезу».

Когда музыка стихла, Сэм отыскал в зале Элену, стоявшую неподалеку от друзей Уоппинга. Она слышала, как тот жаловался, что из всей речи узнал только свое имя и музыку в конце: «Как там она называется — „Майонеза“?».

Никто из французов явно не собирался покидать прием, пока в баре оставалось шампанское, и Сэм с Эленой смогли незаметно ускользнуть. Они пересекали двор, когда у Сэма зазвонил телефон. Это был Филипп.

— Я там немного не поладил с Патримонио.

— Мы видели. А в чем дело? Ты где?

— Да здесь, за углом, в баре «Ле Баллон». Он находится на рю дю Пти-Пуи. Два шага, и вы его увидите. Буду ждать вас у входа.

Еще в прошлый приезд в Марсель Сэм отметил пристрастие Филиппа к сомнительным питейным заведениям, и «Ле Баллон» явно принадлежал к их числу. Над входом была приколочена крохотная, видавшая лучшие времена вывеска с изображением футбольного мяча — le ballon и рюмки, un ballon, наполненной жидкостью подозрительного цвета, которую художник, наверное, пытался выдать за красное вино. Филипп в отглаженном черном костюме и белой рубашке выглядел здесь совершенно неуместно.

Раздвинув шуршащую занавеску из бусинок, они вошли в зал и были встречены вдруг наступившим молчанием и подозрительными взглядами десятка мужчин, которые, впрочем, тут же вернулись к газетам и домино. Государственный запрет на курение в закрытых общественных помещениях здесь откровенно игнорировался, и в воздухе висели густые клубы дыма. Тем не менее в баре было чисто и даже по-своему уютно. Вдоль двух стен располагались столики со старыми мраморными столешницами и простые деревянные стулья, третью занимал длинный сервированный приборами стол, а вдоль четвертой протянулся бар, в котором хозяйничал престарелый бармен; крепкая вращающаяся дверь в углу предполагала наличие кухни.

Не считая большого, висящего над обеденным столом телевизора, единственным украшением бара служили фотографии с изображением футбольной команды «Олимпик Марсель», сделанные в разные годы; некоторые из них совсем пожелтели.

— Серж, владелец заведения, сам когда-то играл за «Олимпик», — пояснил Филипп, — а потом в матче с «Пари-Сен-Жермен» один придурок сломал ему ногу. Там за барной стойкой его отец. Ну, что будете пить?

Они заказали кувшин rosé «supérieur»,[35] который Филипп сам принес из бара, после чего он рассказал, что произошло между ним и Патримонио.

Филипп рассчитывал взять у председателя интервью, но все пошло наперекосяк с самого начала, потому что Патримонио представил его Каролине Дюма как «местного писаку». Лицо журналиста скривилось при этом воспоминании.

— Понятно, что он выпендривался перед ней. Конечно, мне надо было наплевать на то, что говорит этот старый козел. Но он вел себя так высокомерно, что я завелся. Дальше — хуже. Я все-таки задал ему пару вопросов, на что он мне процедил: «Оставьте меня сейчас в покое. Если хотите интервью, договаривайтесь с моим секретарем». Черт возьми, это ведь публичное мероприятие! Он представляет проекты и не хочет общаться с прессой? Тут я уже серьезно разозлился и сказал то, чего, наверное, не следовало. — Он ненадолго замолчал, чтобы глотнуть вина. — Я спросил его, считает ли он этичным пользоваться гостеприимством одного из участников тендера. Он ответил, что не понимает, о чем я говорю, и тогда я предложил позвать лорда Уоппинга и поинтересоваться у него. Тут стало совсем горячо, и я ушел.