Марсельская авантюра - Питер Мейл

— А это…

— Да, — кивнула секретарша. — Это мой босс, месье Патримонио. Председатель тендерного комитета.

Ее прервал звонок интеркома. Она выслушала несколько слов, кивнула, схватила блокнот и скрылась в кабинете, предварительно извинившись перед Сэмом, который вернулся к заполнению форм. Покончив с этим, он заглянул в папку и обнаружил внутри табличку со своим именем, тонкую пачку документов и красиво напечатанное приглашение на сегодняшний прием. Сэм уже собирался уходить, когда дверь кабинета распахнулась и в приемной появилась секретарша, а вслед за ней — председатель тендерного комитета со своим одеколоном.

Патримонио явно принадлежал к тем мужчинам, которые очень серьезно относятся к своей внешности. На нем был жемчужно-серый костюм из тончайшей шерсти — не костюм, а поэма в итальянском стиле, до того облегающий, что в карманах, казалось, оставалось место только для шелкового носового платка. Манжеты небесно-голубой рубашки выглядывали из рукавов пиджака, и поверх левой, в знаменитой манере Джанни Аньелли,[31] красовались крупные часы «Панерай». Высокий и стройный, с темными волосами, чуть седеющими на висках, он казался образцом деловой элегантности. Сэм в своей клетчатой рубашке и хлопковых брюках даже почувствовал некоторую неловкость.

— Enchanté, месье Левитт, enchanté. — Председатель протянул ему руку. — Добро пожаловать в Марсель. Натали сказала мне, что вы здесь. Надеюсь, о вас позаботились?

Сэм не успел ответить, потому что правый карман брюк Патримонио вдруг начал заметно вибрировать, и тот, виновато разведя руками, достал из него тонкий, как лист бумаги, телефон и удалился обратно в свой кабинет.

— Ну что ж, — сказал Сэм. — Похоже, на этом наша первая встреча закончилась.

— Он очень занятой человек, — улыбнулась Натали и взяла со своего стола пачку бумаг. — А сейчас, если позволите…

«Получается, здесь очень заняты все, кроме меня», — подумал Сэм. Он решил прогуляться до Старого порта, выпить там кофе и заодно ознакомиться с документами из папки, которую вручила ему Натали.

Но перебранки торговок на рыбном рынке оказались куда интереснее бумаг из комитета, сплошь состоявших из скучных, набивших оскомину штампов. Сначала краткая история Марселя, потом несколько напыщенных фраз об избрании города европейской культурной столицей 2013 года (с ожидаемыми десятью миллионами туристов), затем тяжеловесное описание красот бухты Грешников и перенасыщенный ненужными техническими подробностями отчет о том, по каким параметрам из множества кандидатов были отобраны только три, и наконец, неизбежные в наши дни заверения в том, что при осуществлении любого из этих проектов окружающей среде не будет нанесено ни малейшего урона. В целом весь документ представлял собой классический образец бюрократического словоблудства, и Сэм решил, что и его презентацию стоит выдержать в том же стиле. Шутки кончились. Ответственность и серьезность отныне стояли во главе угла. При одной мысли об этом он невольно зевнул.

Менее чем в трех милях от того места, где Сэм пил кофе, лорд Уоппинг и Рей Прендергаст склонились над стопкой бумаг в личной каюте его светлости. В документах содержались последние сведения о финансовом положении лорда, и новости были не слишком хорошими; более того — они были чрезвычайно плохими. Проблема заключалась в том, что чересчур оптимистические прогнозы сложились с «неприятными и неожиданными кризисными изменениями в глобальной экономике», как выразился Прендергаст. Долгосрочные инвестиции выглядели угрожающе. Краткосрочные — не оправдывали надежд. Несколько банков все громче и громче выражали свое неудовольствие и тревогу по поводу огромных кредитов, выданных Уоппингу. Даже его основной букмекерский бизнес заметно страдал от усиливающейся конкуренции, и доходы от него едва покрывали выплату процентов.

— Другими словами, Билли, — подытожил Прендергаст, — если это дело с проектом не выгорит, мы пропали. Потеряешь последнюю рубашку. Конечно, у нас есть кое-что в запасе на Каймановых островах и в Цюрихе, но со всем остальным придется распрощаться.

Лорд Уоппинг затянулся сигарой и попытался представить себе будущее без особняка на Итон-сквер, двухэтажных апартаментов на Парк-авеню, без шале в Гштааде, без яхты, без скаковых лошадей и гаража, полного сверхмощными автомобилями. Если уж со всем этим придется расстаться, то и с Аннабеллой тем более.

Прендергаст потер глаза и с тоской подумал о пинте английского пива. Полночи он провел, пытаясь выудить из колонок цифр хоть что-нибудь внушающее оптимизм, и сейчас был совершенно вымотан. Ему уже осточертели и жизнь на яхте в тесной каюте, и эта дурацкая иностранная еда. А что касается французов, с которыми он успел познакомиться, то ни одного из них он и на порог бы не пустил. Напыщенные, капризные и не внушающие доверия примадонны. Он с самого начала советовал Уоппингу не связываться с этим проектом. И по иронии судьбы теперь только он и мог спасти всю бизнес-империю.

— Так что повторяю, Билли: если мы не выиграем тендер, нам конец. Как ты считаешь, каковы шансы?

Уоппинг всегда был игроком, а эта игра оказалась самой важной в его жизни. На кону стояли миллионы, много миллионов — более чем достаточно, для того чтобы отдать все долги и оставить себе на новые проекты и удовольствия. Чтобы выигрывать, надо рисковать — такова была его философия. В прошлом она его не подводила, и теперь, несмотря на обескураживающие факты, он продолжал верить в удачу.

— Твоя проблема, мой дорогой ворчун, в том, что стакан у тебя всегда наполовину пуст, а не полон.

— Я смотрел в этот стакан добрые полночи, Билли. Он не то чтобы наполовину пуст, он сух, как старая кость. В нем нет ни капли. Тебе ведь, в отличие от меня, не приходится иметь дело с банками. Ты только взгляни на это.

Прендергаст потряс перед носом босса пачкой распечатанных писем, содержание которых сводилось к одному: мы хотим денег, и хотим их немедленно. Разумеется, эта мысль была сформулирована несколько мягче. В них говорилось о «растущем беспокойстве» и «неприемлемом положении», упоминалась «неустойчивость рынка» и выражались сожаления по поводу того, что «с лордом Уоппингом так сложно связаться». И во всех письмах содержалось настойчивое пожелание увидеться с лордом лично «для решения наших насущных проблем».

— Сам видишь, — вздохнул юрист, — они жаждут твоей крови. Следующим шагом будет обращение в суд. Вот так-то, Билли. Остается только идти ва-банк.

Поток плохих новостей прервало появление Аннабеллы, глянцевой после принятия солнечной ванны и уже переодевшейся к ланчу в белые джинсы и футболку — и то и другое на размер меньше, чем требовалось.

— Дорогуша, я боюсь, что мы опоздаем, — протянула она и взглянула на крошечные «Картье». — Сколько лететь до Монако? Мы непременно должны прийти вовремя — на ланче будет присутствовать кто-то из королевской семьи, инкогнито разумеется. То есть, я хочу сказать, из княжеской семьи, но все-таки…

Рей Прендергаст взглянул на нее с неприязнью, которую безуспешно пытался скрывать с тех самых пор, когда год назад эта дамочка впервые появилась в окружении Уоппинга. Надутая курица, норовящая прибрать к рукам все, что видит, да еще и мечтающая стать четвертой леди Уоппинг. К тому же она обходится лорду непомерно дорого. А он вроде запал на нее. Прендергаст постучал пальцем по стопке бумаг.

— Билли, пока ты здесь…

Уоппинг виновато взглянул на Аннабеллу:

— Передай Крошке, пусть греет двигатель, я буду через пару минут.

Аннабелла послала ему воздушный поцелуй, подхватила крокодиловую сумочку размером с солдатский рюкзак и поспешила к вертолету.

Уоппинг еще раз посмотрел на бумаги и раздавил остаток сигары в хрустальной пепельнице.

— Хорошо. Отправь им всем письма. Скажи, что я сейчас крайне занят переговорами о реализации большого строительного проекта в Марселе. Они займут еще пару недель, а потом я вернусь в Лондон и лично сообщу им хорошие новости. — Уоппинг поднялся со стула и стряхнул с груди сигарный пепел. — Это немного сдержит их прыть.

— Надеюсь, что так, Билли. Надеюсь, что так.

Короткий, но крутой подъем вел от Старого порта к величественному комплексу зданий Вьей-Шарите, или просто — Богадельне, как называли его в Марселе. Она была построена уроженцем Марселя Пьером Пюже, придворным архитектором Людовика XIV, и Патримонио решил, что это будет самой подходящей площадкой для приема. На этот вечер намечалось что-то вроде премьеры: впервые три макета — Сэма и его соперников — будут выставлены на публичное обозрение, и Сэм желал лично убедиться, что его макет установлен как следует.

Он поднимался к Богадельне по крутым узким улочкам старинного квартала Панье, где в 1620 году и родился архитектор Пюже (по странному совпадению окна его бывшего дома выходили на боковой фасад архитектурного шедевра, который он построит пятьдесят лет спустя). По дороге Сэм припомнил несколько исторических фактов, почерпнутых из разговоров с Ребулем.