Польские крылатые гусары - Радослав Сикора

человек конно с луками в войско Шуйского. Альбертусовские товарищи, такие рыцари, что их могли бы без сомнения разгромить 40 гусаров»[134].

Это замечание свидетельствует не только о том, что Диаментовский верил в чрезвычайную боевую ценность гусарии, но и том, что увиденные им лучники выглядели исключительно непрезентабельно. «Альбертусовские товарищи» – это пренебрежительное определение, которое относилось к современному герою польской плутовской литературы. Этого Альбертуса можно сравнить с похожим на него и хорошо известным сегодня солдатом Швейком. Эти московские кавалеристы были швейками по сравнению с гусарами. По крайней мере для польского шляхтича.

А что думали сами гусары?

Веспасиан Коховский, бывший гусар, а позднее поэт и историк, в книге, опубликованной в 1674 году, поместил раздел «Гусар, посланный дядей нанимающемуся в войско племяннику»[135], в котором представлена характеристика идеального гусара. И снова внимание привлечено только к богатству одежды, доспехов, снаряжению и прекрасному коню, но также, а может и главным образом, к манере держать себя и достоинству самого рыцаря. Авторитет, значимость, голова и лицо со следами битв, взгляд «прогрызающий орех», достойный шаг, обязательные усы, беспечность… Одним словом – совершенство в положении, внешнем виде, каждом движении и жесте; объект преклонения мужчин (особенно других солдат) и женщин.

Хотя Коховский в следующем разделе своей книги («Возражение племянника дяде»[136]) старается бороться с этим стереотипом, убеждая читателя, что не эти внешние признаки великолепия, которые создают одну видимость, но поведение в бою определяет хорошего гусара (рыцаря), не изменяет того факта, что именно описанный в разделе «Гусар, посланный дядей нанимающемуся в войско племяннику» образ был обязательным в его время. Так же, как Ожье, Коховский обращает внимание на шрамы, выставляемые польскими рыцарями напоказ. Перед шрамами преклонялось все общество, особенно солдаты: «Хороший солдат радуется полученному на войне шраму и этим рыцарство свое прославляет и рекомендует»[137].

Без высокого боевого духа не может быть хорошего войска

26 сентября 1605 года на пир, организованный шведским королем Карлом IX, привели захваченного пленника из литовской армии. Им был гусарский товарищ Павел Краевский. Его полное достоинства поведение и прекрасный внешний вид снискали ему симпатию в глазах шведских командиров. Одним из них был Мансфельд, к которому Карл IX – не желая привести к снижению морали собственной армии перед ожидаемой битвой – обратился со словами: «Надень и ты на себя волчью шкуру и будешь таким же страшным. Таких может быть несколько сотен»[138]. На это Краевский с гордостью ответил: «Войско наше, светлейший князь[139], небольшое, измученное походом, не насчитывающее трех с половиной тысяч человек, однако мой гетман и с этим малым числом готов сразиться с вами в битве»[140].

На следующий день под Кирхгольмом имевшая трехкратный численный перевес шведская армия была наголову разбита войсками Ходкевича.

Каждое военное столкновение происходит в двух плоскостях – физической и духовной. Насколько легко можно определить условия физического противоборства (соотношение сил, вид используемого вооружения и тому подобное), настолько труднее определить и измерить то, что у противника в душе. Без этого знания нельзя понять прекрасных побед гусарии и того, чем была данная кавалерия.

Глава 4

Несколько слов о моде и красоте

Одежда

Стефан Баторий, заняв польский трон, занялся реформированием армии. Одним из первых его шагов было формирование придворной конницы, которая стала образцом для гусарии. 23 июня 1576 года из канцелярии монарха вышел лист пшиповедны[141], в котором король приказывал, чтобы его гусары носили венгерскую одежду. Это на долгое время закрепило моду, которая проникла в Польшу задолго до Стефана Батория, поскольку уже король Сигизмунд II Август и его дворяне знали и носили одежды, пошитые согласно венгерской, то есть гусарской моде (vestitus hussaronicus)[142]. Мы знаем об этом благодаря сохранившимся счетам королевского двора за период с 1544 по 1567 год. В то время по моде vestitus hussaronicus шили[143] доломаны[144], жупицы[145] и штаны.

К гусарской одежде относилась также хазука[146], длинная одежда, которая застегивалась на петлицы[147]. Во время конной езды ее воротник мог закрывать глаза владельца. Именно поэтому Станислав Сарницкий считал ношение хазуки в битве большой ошибкой[148]. Составляя свои «Księgi hetmańskie» (Гетманские книги) в годы царствования Стефана Батория, он советовал для боя надевать[149] карватки[150] или страдиотки[151], а вне поля битвы носить гермак[152] или польский охопень[153].

На изломе XVI–XVII веков к гусарской одежде относился копеняк, жупан и делия. Например, Станислав Немоевский, описывая одетого по-гусарски московского князя Дмитрия[154], отмечал: «[…] он был одет по-гусарски в шелковый красный копеняк, подбитый чудесными соболями, поверху довольно густо вышитый жемчугом, в также вышитый жупан, в шапку-магерку с пучком перьев и с необычной, хоть и не императорской, алмазной застежкой»[155].

Четыре дня спустя, 25 мая 1606 года, он записал: «Отошел потом государь переодеться из московского оруженосца, мраморного шлыка, в гусарские одежды. […] Пришел потом великий князь в бархатном красном жупане, пестром от зеленых и голубых цветков, в бархатной делии, у которой вместо петлиц было шесть широких жемчужных сердец и которая поверху была расшита золотом, в шапке-магерке с пучком перьев и прекрасной алмазной застежкой»[156].

Так, по-гусарски ходили вне поля битвы. А как одевались для боя? Для сражения надевали: под доспех жупан или кафтан, а сверху набрасывали или шкуру хищника (тигра, леопарда, медведя, волка, реже льва или гепарда) или также килим или делию.

Например, в битве под Клушино, состоявшейся в июле 1610 года, в гусарской роте Адама Олизара Волчковича «у пана Добешевского шишак и шерстяной плащ пропал», в роте Миколая Струся «у старшего пана Шуфченского коня подстрелили. Нагрудник украшенный пропал. Шишак и килим», в роте Миколая Хербурта под «паном поручником конь турецкий убит, прикрепленные к седлу украшенный палаш и леопардовая шкура пропали»[157].

Несколькими месяцами ранее, в апреле 1610 года, на стоящих в Осипове[158] (в Великом княжестве Московском) польских гусар напала французская пехота. Застигнутые врасплох поляки не успели надеть доспехи, однако троим удалось добежать до лошадей и атаковать врага. Одним из них был Миколай Мархоцкий, который описывал это так: «Выстрелив из мушкетов, мы напали на них с холодным оружием, когда они уже намеревались ударить на нас и нас окружили. Один из них ударил меня пистолетом по губе