Однажды, в давние времена… - Сиратори Каору

— Не помню уже точно. Я с детства всем японским увлекалась. И, меж-ду про-чим, — Катя сделала горделивое лицо, — язык учила.

— Японский?! — в глазах Андрея застыло восхищение. — Не врёшь? Класс! А напиши что-нибудь иероглифами.

Она села и не без самолюбования изобразила пальцем на песке стрелочку вверх и что-то вроде избушки на курьих ножках.

— Ningyo. Русалка.

— Здорово!.. Кстати, о японцах. Песня, под которую мы танцевали — ты знаешь, что на самом деле она с ихней драная?

Ну правильно. Вот откуда взялся тот секундный приступ неловкости, что она испытала тогда. И который слишком, быть может, старательно поспешила подавить…

— Знаю… «Koi no bakansu»…

— Что ты сказала? — не понял Андрей.

Катя решительно тряхнула головой. Да ладно, ещё из-за таких глупостей волноваться будет.

— Песня так называется, по-японски. А по-нашему — «Каникулы любви».

— Точно! Так она у меня на кассете есть. А напиши название.

— Koi… — вывела она замысловатый иероглиф. — Это — «любовь». No… Окончание родительного падежа — японский в этом больше на русский похож, чем на китайский или английский. Bakansu. Это пишется по слогам, потому что иностранное слово. Искажённое французское «vacances». И знаешь, что ещё смешно? Точно так же — «koi», — Катя быстро написала рядом ещё один иероглиф, — произносится по-японски «карп». И потому он считается символом любви. Только я думаю, это сравнительно недавно пошло — после того, как цветных карпов вывели.

— Цветных карпов? — недоверчиво переспросил Андрей.

— Синих, жёлтых, красных, в разноцветных пятнышках. Очень дорогие бывают, если окраска редкая. Их в специальных прудах держат — с лотосами, водопадиками, всякими разными мостиками красивыми. Я фотографии видела.

— Ха, надо же… Интересно… Слушай, а слов той песни ты не знаешь случайно? От русских они сильно отличаются?

— Довольно сильно… кажется… — Катя почувствовала, что краснеет… Зря она, пожалуй, так расхвасталась-то… — Но тоже, вроде, о море.

— Перевести не сможешь?

— Нет, Андрей, не настолько я хорошо японский знаю. А тут — на слух, без словаря…

— Жаль… И чего я тебя ещё спросить хотел. Тебе там много дочитывать осталось, про того типа в коробке? Мне дашь, как закончишь?

— Конечно дам… — Лицо её стало пунцовым. Хорошо хоть, в сумерках не так заметно… — Ой, сейчас сообразила только… Прибиралась когда сегодня, нигде эту книгу не видела. Помню, в электричке её читала, но вот куда потом дела?.. Похоже, я её в вагоне забыла… — И поспешила поскорее закрыть тему: — Ну, что поделаешь, бывает. Да и книженция-то, честно говоря, так себе… Скажи лучше, как насчёт ещё поплавать?

Зыбкая, туманная гряда облаков протянулась из конца в конец через ночной небосвод. Андрей смотрел на них и всё пытался понять, откуда они взялись. Ведь только что небо было совершенно чистым… И почему он раньше никогда по ночам облаков не замечал? Или просто не обращал внимания?..

— Ой! Это же не облака совсем! — неожиданно нарушил тишину радостный Катин голос.

— Не облака? А что? — повернул он к ней голову, чуть приподнявшись на локте в скрипнувшем от этого движения шезлонге.

— Млечный Путь! Красота какая… Жаль, у нас его никогда не видно.

— У нас тоже… — как-то совершенно непроизвольно вырвалось у него.

Они удивлённо переглянулись и дружно рассмеялись.

— Но заметь, — Андрей опять лёг на спину, глядя в небо, — насколько правильнее украинское название. Выглядит в точности как просыпанная соль — а на молоко совершенно не похоже.

— Да, пожалуй… А вот в Японии… Я тебе с ней не надоела ещё?

— Да вроде нет пока.

— Так там считается, что Млечный Путь — это серебряная река. И на одном её берегу живёт небесная принцесса Орихимэ, а на другом — пастух Хикобоси. Вега и Альтаир — видишь?

— У нас астрономии не было ещё.

— Вон — и вон, — Катя ткнула пальцем в две яркие звезды. — Орихимэ целыми днями ткала всякие красивые вещи и очень грустила, что нет рядом с ней никого, кого она могла бы полюбить. И тогда отец познакомил её с Хикобоси. Они, понятно, тут же влюбились друг в друга по уши и вскоре поженились. Только дела свои при этом совершенно забросили: ткацкий станок пылью покрылся, коровы по всему небу разбежались… Небесный царь терпел-терпел это, терпел-терпел, не выдержал — и прогнал зятя назад на другой берег. Но потом сжалился слегка и разрешил им встречаться раз в год. Если работать хорошо будут.

— Сур-ровые, скажу тебе, у самураев нравы… — подытожил Андрей её рассказ.

— Ну, всё ж не в бочку, как при царе Салтане… Смотри!

Он проследил за её вытянутой рукой и тоже увидел две летящие в небе звёздочки.

— Думаешь, они? — в голосе его прозвучало сомнение.

— Ну а кто это ещё может быть?

— Да кто угодно. Будто спутников мало.

— Так близко друг от друга?

— Тоже верно… Интересно, который из них наш?

Они следили за плывущими среди звёзд кораблями, пока те не скрылись из виду…

— А ты бы хотел в космос полететь?

— Конечно. А ты — нет, что ли?

— Хотела бы… А насовсем, на другую планету?

— Не знаю… Если не один… А ты б на какую хотела?

— Красивую. И чтоб зверушечки какие-нибудь диковинные. Динозаврюшечки.

— А почему не люди? Смотри: раз не они к нам, а мы к ним, значит они — дикари. Ну, более-менее. И нас бы за богов считали. Вот ты б, к примеру, Афродитой была.

— Да ну их, людей. С моим везением мы вместо Греции прямиком к ацтекам попадём. Которые в нашу честь тут же кого-нибудь в жертву принесут. Вот уж радости-то.

— И что ты за человек? — Андрей театрально взмахнул руками. — Такой отличный план испортила. Хотя, может, ты и права: с динозаврами оно правда поспокойнее будет… Да без разницы. Всё равно дальше Марса нам в этой жизни не светит. На Марс согласна?

— Ну вот все вы так. Сначала обнадёжите девушку, а потом — на Марс. Согласна, чего уж там…

Луна давно зашла за горизонт, и только искры отражённых звёзд загадочно вспыхивали на едва заметных волнах…

— Кать, а вот представь, что мы уже на другой планете. И вокруг нас, на сотни световых лет, ни одной живой души…

Скалы по сторонам пляжа почти сливались с небом, ночной бриз шевелил над ними какие-то таинственные, чёрные на чёрном силуэты…

— … не считая кошмарных кровожадных чудовищ, — продолжила она замогильным голосом, — выползающих по ночам из пучин первобытного океана…

— … от которых мы отчаянно отстреливаемся из фотонных бластеров…