Не жди, когда уснут боги - Александр Иванов

Знакомый шофер, видно, отдыхал. Его сменщик, спокойный кряжистый дядя, плотно запеленатый во все добротное и теплое, делал свое дело безучастно, не тратя попусту ни слова, ни движения. Сто лет проживет, с усмешкой подумал я.

Дома жена ахнула, разбирая рюкзак. Чего только не натолкали туда Каныш и Джума! Сын уплетал облепиховое варенье, жмурился и чмокал от наслаждения, а смешной рыжеватый хохолок на его макушке то вздрагивал, то замирал. В меня ошеломляюще просто, как открытие, входила мысль: «Сумею ли я своей работой, жизнью своей сохраниться в чьей-нибудь памяти, смогу ли оставить в чьем-нибудь сердце такой след, чтобы не только меня, но и моего сына встречали, словно родного человека, чтобы в далеком доме ждал, не угасая, радостный и ясный огонек».

Друзьям я предложил для катанья на лыжах другие склоны, хотя они значительно уступали тем, в Чонкурчаке. Про долину, окаймленную горами, я даже не обмолвился. То место для меня стало теперь запретным.

Зато с тех пор я с трепетом прислушиваюсь к шагам на лестничной площадке, спешу открывать дверь на робкий звонок, полагая, что Джума обязательно приедет ко мне. Но то ли он понял свое заблуждение, то ли еще что-нибудь стряслось, во всяком случае, так пока я его и не видел.

ВЫСТРЕЛ

Вечером ожидался приезд начальника экспедиции Мальцева. Он был не дурак выпить, и все прекрасно знали об этом. Его приезд обычно вызывал оживленные толки и оставлял след — шеренгу пустых бутылок. Такой гость тем хорош, что добиться его расположения пара пустяков. А добился — и он ясен, как на ладони, не таит своего мнения ни о ком на свете, не мучает въедливыми вопросами о каждодневных делах, порою выругает, но чаще обласкает.

Итак, ожидался Мальцев. Для крохотного отряда ботаников, заброшенных к черту на кулички, это событие. Оседлав пегую кобылу, Саня отправился за покупками. У Люды и Ксени тоже забот хватало: из позапрошлогодней тушенки и остатков макарон надо было сварить что-нибудь приличное, хотя бы лагман. Они перетащили ящик с консервными банками поближе к печке, понаходили еще всякий шурум-бурум — от перца до лаврового листа, чем можно было бы малость приукрасить блюдо, и присели, задумавшись, рядом с палатками.

В Управлении они считались подругами: уже несколько полевых сезонов работали вместе и были вполне довольны друг другом. Да и что им делить в горах, где ежедневно маршруты, маршруты, где нет никого, кроме них самих да семнадцатилетнего Саньки, да наведывавшегося к ним в гости чабана Аскара? Обе привыкли к немудреной походной житухе, понимали, что, без порядка здесь долго не протянешь, что перекладывать на кого-то свои дела негоже, и потому обходились без попреков и мелких стычек.

Высокая, статная, с насмешливыми серыми глазами Люда успела выйти замуж, разойтись, снова выйти замуж, а ее ровесница Ксеня, некрасивая, узкобедрая, все еще ходила в девушках и ничего серьезного у нее пока не намечалось.

— Что-то Аскар пропал, денька три не заглядывал. Может, ты была с ним не того?.. — Зная свое женское превосходство, Люда позволяла порой некую покровительственность в отношениях с подругой. Та не обижалась, напротив, считала это чем-то естественным, само собой разумеющимся.

— Он же в прошлый раз говорил, что собирается съездить в село, к тете: Ты разве забыла? — удивилась Ксеня. — Тетя у него заболела. А сегодня должен вернуться.

— Вот и хорошо, — сказала Люда. — Сегодня Аскар был бы очень кстати. Он ведь деликатный человек, с пустыми руками не зайдет, а нам кусок свежего мяса — и все лагманные проблемы решены.

— Зачем ты так?.. — За других Ксеня обижалась быстро, ее острые плечики приподнялись, словно подчеркивая обиду.

— Не дуйся, Ксеня, я ведь сболтнула первое, что на ум пришло, — успокоила Люда. — Голова занята Мальцевым, будь он неладен.

— Понимаю, чего уж там…

Они сидели возле палаток, на сухом потрескавшемся бревне, каким-то ветром занесенном в эти безлесые горы. До вечера было еще далеко. Сильное, свежее солнце легко плыло по небу, не ведая, что придет конец и его могуществу.

Немного выпадало на их долю таких вот часов, когда можно отдохнуть, понежиться да поболтать о пустяках. Чуть свет — завтрак, а затем — седлай своего коня и отправляйся на весь день в маршрут. Площади для обследования выделены огромные, так что работайте, крутитесь, товарищи ботаники, если хотите уложиться в срок. А они хотят, очень даже хотят. От этого зависит время их возвращения в город. И премиальные тоже. А какой, простите, дурак будет в таком случае тянуть волынку?

Редко кто понимал, чем они занимаются. Нынче на каждый клочок земли приходится десяток излучателей. Разве можно всех воспринимать всерьез? Особенно если они ездят верхом по склонам да травочку-муравочку пощипывают.

Аскар изумленно вытаращил свои черные блестящие глаза, когда Ксеня рассказала, каков смысл их работы. Ему, чабану, пришлось по нраву, что у ботаников деловой подход к пастбищам, что они могут подсказать, как лучше, умней их использовать.

— Слюшай, — он частенько смягчал «у», будто под языком леденец держал, — слюшай, склоны здорово повытоптаны, травы стало маловато. Прямо чатак[1] получается. Поможете нам — «большой рахмат» скажем.

— Постараемся помочь, — улыбалась Ксеня. Вообще-то она редко улыбалась. А тут — с удовольствием. Приятно все-таки, если на тебя надеются, если верят, что от твоей работы толк будет.

Глядя на нее, Аскар веселел, его коричневое лицо с крупным носом и тугими резкими скулами смягчалось и светлело, словно выдувались хмарные заботы, и наступало очищение. С необъяснимой готовностью он откликался на настроение Ксени, улыбался или хмурился, был разговорчив или замкнут. Легко восприимчивый, импульсивный Аскар поддавался влиянию ее крепкого характера, порой сам того не замечая.

Есть какое-то тайное взаимное тяготение у людей, в чем-то обделенных судьбой. Аскар вырос у тетки, без матери и отца, и эта давняя ущемленность обостряла чувства, позволяла точнее угадывать друзей и недругов, резче проводить между ними черту, полностью отдаваться порыву. Его роднила с Ксеней, у которой не складывалась личная жизнь, неуемная жажда ласки, большой человеческой привязанности, то, чего еще не удалось испытать и без чего белый свет стал неуютен и холоден.

Люда видела всю сложность их отношений, ей хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы исчезла скованность, чтобы они решительней шагнули друг к другу. Но как? Сама-то привыкшая к определенности и конкретности, она затруднялась найти нечто сообразное их взглядам, боялась разрушить уже в какой-то степени возникшее, наметившееся и потому иногда слишком осторожничала, заводила разговор издалека, а порой — за характером-то всякий раз не уследишь — брала, как говорят, быка за рога.

— Интересно, влюблялась ли ты когда-нибудь? — спрашивала она Ксеню, слегка покачивая длинными загорелыми ногами, которые не теряли своей привлекательности даже в кирзовых сапогах.

Ксеня задумывалась, хмурила реденькие рыжеватые брови и отвечала как-то слишком серьезно:

— Конечно, влюблялась. Сколько раз!

— Ну и что?

— Ничего. Совсем ничего, — голос ее грустнел, звучал приглушенно, словно из прошлого. — Да и что может случиться, если я-то влюблялась, а в меня нет? Так, попереживаю, помучаюсь и остыну. Это, знаешь, как морская волна — вначале буйно бросается, набегает на берег, недвижный и равнодушный, а потом откатит назад и утихомирится. В одиночку надолго тепла сохранить. Поверь, мне это хорошо известно.

— Рассуждаешь, как будто тыщу лет прожила…

— А разве в годах дело?.. Понравился мне как-то один человек. Женатый уже, детишки… Я и вида не подавала. Нравится — ну и подумаешь! Никто обычно не догадывался, а он догадался. Иногда встретимся после работы на остановке — ему тоже в микрорайон ехать, подойдет сам и давай рассказывать. О чем только не говорит! И о жене, которая ведьма, и о начальнике, который на нем катается. Я слушаю. Мне все интересно. Вздыхаю, понятно, жаль ведь его. А он расчувствуется, руку мою возьмет и гладит, гладит. «Ты единственная, кто меня понимает». Это он обо мне. В кино раза два сходили. Потом, замечаю, сторониться стал. Глаза отводит, вроде бы в спешке меня не видит. Ладно, чего не бывает, подошла сама. Себя ругаю, но подхожу. А он сразу ожег меня, как крапивой: «После встреч с тобой, — говорит, — я понял, что жена все-таки лучше». Выходит, я была для него просто пугалом, — горько усмехнувшись, Ксеня по-детски шмыгнула носом.

— Напрасно ты так думаешь, — пыталась утешить ее Люда. — Мужчины глупы и чванливы, как индюки. Стоит ли на их вкус полагаться? Ты просто прелесть, мой рыжий чудик…

Ксеня тихо плакала, редкие бусинки катились из глаз по худеньким, с ржавинками, щекам и высыхали у подбородка. Подсевшая поближе Люда обняла ее за талию, говорила всякие ласковые слова, а сама смотрела вдаль, туда, где долина медленно набирала высоту предгорий, смотрела, ожидая поддержку. И когда, наконец, дождалась, когда эта самая поддержка возникла, запылив горизонт узенькой белой полоской, она радостно вздохнула, воскликнула: