Потапов, «двойка»! - Тамара Крюкова

— В точку. Стихи сейчас никто не читает.

Лёху нисколько не насторожила покладистость друга. Видимо, жизнь его ничему не научила. Он по наивности полагал, что тема исчерпана, и радостно улыбнулся:

— Вот и я говорю: чего зря париться?

— Да, стишками сейчас никого не удивишь, — кивнул Женька. — Надо писать прозу.

— Рассказы, что ли? — скептически усмехнулся Лёха.

— Нет, это как-то мелко. Чтобы заявить о себе, надо создать что-то монументальное, — задумчиво проговорил Женька.

— Моментальное? Это как смешные стишки, которые сочиняют с ходу? — переспросил Лёха.

Женька посмотрел на него со снисходительной улыбкой.

— Темнота ты, Лёха. Такие стишки называются эпиграммами. А монументальное — значит, эпическое. Страниц на тысячу.

— Ну ты загнул. Это ж надо год писать.

Теперь Лёха воспринимал Женькино заявление как шутку. Кто же будет по доброй воле целый год над сочинениями пыхтеть? Однако Женька был настроен серьёзно.

— А ты как думал? Шедевры за день не рождаются.

И тут на начинающего литератора снизошла новая идея. Он щедро предложил:

— Хочешь, я тебя в соавторы возьму? Вдвоём у нас дело пойдёт быстрее.

Лёха не оценил широты души закадычного друга. Его вовсе не манила слава гения русской словесности. Более того, он воспринял это заявление, как посягательство на собственную свободу, и поспешно отказался:

— Не, у меня почерк плохой.

— Ерунда. У Толстого тоже почерк был жуткий, а вон сколько томов написал, причём пером. А мы текст будем сразу на компьютере набирать.

Петля затягивалась. Лёха привёл ещё один довод:

— У меня же по русскому «тройка». Я с ошибками пишу.

— Не парься. В «Ворде» все неправильные слова подчёркиваются. Главное, чувствовать в себе талант, — успокоил его Женька.

Перед Лёхой забрезжила надежда на спасение. Никогда ещё он так остро не ощущал отсутствие таланта и не радовался этому обстоятельству.

— Не чувствую, честное слово.

Искренность в его голосе не оставляла сомнений, что писателя из Лёхи не получится. Женька сдался:

— Ладно, будешь моим первым читателем.

Лёха с радостью согласился. Тысяча страниц — это не писулька на тему «Как я провёл каникулы». Пока Женька напишет роман, пройдёт о-го-го сколько времени. К тому же нельзя исключать, что он вообще передумает.

На выходных новоиспечённый писатель был полностью потерян для общества. Он с головой ушёл в работу. Лёха несколько раз звонил ему, чтобы напомнить, что в мире есть много интересного, но Женька отмахивался от жизненных наслаждений. Лёха уже не на шутку обеспокоился, когда в воскресенье вечером Женька явился к нему с таким довольным видом, будто выиграл промокод на новенькую игру. Он раскинулся на диване как человек, уставший от праведных трудов, и объявил:

— Принёс!

— Тысячу страниц?! — опешил Лёха.

— Первую главу. Писать роман от начала и до конца — это прошлый век.

Сейчас модно выкладывать своё произведение онлайн. Говорят, у Стивена Кинга новая глава стоит десять долларов. Прикинь, если её прочитают человек сто. Тысяча баксов в кармане. А если в романе глав сто? Сечёшь размах?

Внезапно эта мысль открыла для Женьки новые перспективы. На некоторое время писатель уступил в его душе место коммерсанту. Он продолжал размышлять вслух:

— Для начинающего автора десять долларов — это перебор. А вот десять рублей вполне нормальная сумма. Как ты думаешь? Вот ты отдал бы десять рублей, чтобы прочитать мою главу?

Лёха хотел ответить честно, но Женька смотрел на него с такой надеждой, что он не смог сказать правду и уклончиво произнёс:

— Ну… может быть. Наверное. Нет, точно отдал бы. Но сейчас у меня нет денег. Я всё за выходные потратил. Так что придётся читать в следующий раз.

Женька проявил себя человеком широкой натуры и не стал размениваться по мелочам.

— Тебе, как другу, всё бесплатно, — щедро предложил он. — К тому же настоящему писателю нужен редактор. Так что, если тебе что не понравится, не стесняйся. Критикуй.

Лёха обречённо кивнул. Женька достал из сумки несколько напечатанных на принтере листов и начал читать:

«Зловещая тьма зловеще сгущалась над землёй. В её кровожадных отблесках был виден всадник. Его доблестный конь в мыле говорил о том, что скачет уже много дней. Широкие поля скрывали его измождённое лицо.

Неожиданно донёсся свист стрелы. Пронзённая шляпа взмахнула полями, слетела с головы Храбромысла и замертво воткнулась в дерево, не оставив на лице героя ни тени страха.

Зло опять зашевелилось. В кустах раздался леденящий душу шорох. Храбромысл обнажил свой меч, но вовремя остановился, потому что из кустов вылез гном Шмыгрин Тук.

Из-за причины хилого телосложения он использовался как гонец, а не для битвы, потому что его мог побить даже самый захудалый гоблин.

— Что ты тут делаешь, старина Шмыгрин? — спросил Храбромысл.

— У меня плохие вести, доблестный герой. За мной гонится толпа орков. Коварный гоблин Груздежор уже в замке королевы эльфов Елендил, чтобы коварно её соблазнить.

— Ха-ха! — рассмеялся Храбромысл. — Что может этот пузатый негодяй? Этот толстяк, нашпигованный жиром. Я даже не буду тратить нервы, чтобы посмотреть на него.

— Это правда. Моя жена гномиха Майкатупс служит служанкой у королевы эльфов и сказала, что Елендил от страсти влюблена в тебя насмерть. Но Груздежор вынашивает коварный план.

Храбромысл так и не узнал про гнусный план гнусного Груздежора, потому что вторая стрела со свистом пронзила Шмыгрин Тука, и он упал замертво».

— Так чего, Шмыгу насмерть убили? А как же тысяча страниц? — спросил Лёха.

Замечание заставило Женьку задуматься. В самом деле, если Шмыгунова убьют в самом начале романа, то дальше ему читать будет неинтересно. Это минус десять рублей с каждой главы.

— Молодец, Лёха! Пусть у тебя нет таланта, но в литературе ты кое-что понимаешь, — похвалил друга Женька. Он взял ручку, внёс поправку и продолжил чтение:

«Стрела со свистом пронзила Шмыгрин Тука, но он ловко увернулся и упал в обморок от страха, как будто замертво.

Из-за деревьев выскочили орки. Они изрыгали злобные проклятия и ругательства и наступали на героя. Но он даже ухом не провёл. Его нервы оставались, как железные канаты, даже крепче. Он выхватил меч и разрубил орков на сто кусков, но на их место тут же встали другие. Двое орков подкрались сзади, чтобы его разрубить, но он разгадал их манёвр. Он стремительно повернулся, и их отрубленные головы покатились по земле, глумливо скалясь черепами. Другие орки испугались от такой картины и бросились трусливо бежать. Храбромысл настигал их, и его возмездие обрушивалось на них в виде острого меча».

По мере того, как Женька читал, Лёха всё больше проникался уважением к его литературному дару. В какой-то момент он даже решил, что мог бы пожертвовать десятью рублями, чтобы узнать, что будет дальше. Правда, было немного обидно, что Женька ни словом не упоминал в романе о нём, хотя он был его самым близким другом, но с другой стороны, о себе Женька тоже не писал.

На крыльях Женькиной фантазии они перенеслись в замок королевы эльфов Елендил, где «гнусный Груздежор плёл свои паучьи сети и пытался соблазнить Елендил игрой на лютне».

Тут Лёха вспомнил о своей задаче редактора и внёс поправку:

— Гоблины на лютне не играют.

— Почему это не играют? — вскинулся Женька.

— Потому что на лютне играют только эльфы.

В глубине души Женька чувствовал, что редактор прав, но вся его творческая душа протестовала против того, чтобы сделать Вадика Груздева эльфом.

— Где ты видел эльфа с таким пузом? — возмущённо воскликнул он.

— Я вообще эльфов не видел, — спокойно возразил ему Лёха.

— Вот именно, а туда же, поучаешь, — проворчал Женька, но всё же дописал:

«Несмотря на то, что гоблины не играют на лютне, Груздежор коварно выучился, чтобы лютней соблазнить Елендил. Он плёл свои гнусные интриги и приглашал её на концерты, но она отворачивалась от отвращения. Сердце Елендил было занято. Долгими ночами она шептала имя Храбромысла. Когда она его видела, её сердце выпрыгивало из груди».

— Как это выпрыгивало? Как мячик, что ли? — прыснул Лёха.

— Чего ты ржёшь? — возмутился начинающий литератор. — Это метафора такая. Если ничего не понимаешь, то молчи.

— Сам же сказал, критикуй, — обиделся Лёха.

— Так ты по-хорошему критикуй, а не придирайся.

— Ладно, я же не нарочно. Читай дальше, — примирительно сказал Лёха.

Сюжет его захватил. Надо отдать Женьке должное, тот умел плести интригу. Лёха с самого начала гадал, кто же скрывается под маской стремительного и отважного героя Храбромысла, и только теперь до него дошло, что это Эдик из десятого «А». В него не только Ленка Синицына, половина девчонок школы влюблены по уши.