Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Олег Макаровский

Старый Фриц (на тот момент уже действительно старый) недолго злорадствовал над польскими новостями. Оказалось, что в сравнении с Оренбургским Урядом даже его просвещенные законы не столь уж идеальны – по донесениям полицейских агентов, в трактирах говорили именно так. Отчасти видя легкую добычу на востоке, отчасти от неясной тревоги, а главное – внимая мольбам курляндских баронов, он послал корпус с приказом взять под контроль «территорию разбоя».

Корпус без особых проблем добрался до Двины, переправился, свернул к югу, оставив в Курляндии и Лифляндии несколько небольших отрядов для умиротворяющих полицейских функций. Однако обозы, непривычные к местным дорогам, отстали и были захвачены внезапным кавалерийским ударом. Войска, лишившиеся провианта, начали беспощадную фуражировку по окрестным селам, превратив глухую неприязнь в лютую ненависть. Отныне если среди местных и находились проводники, то они заводили пруссаков или в топь, или под картечную засаду. Как выяснилось, мобильностью русская артиллерия не уступает обозу, а многочисленность легко компенсирует малые калибры.

Остатки корпуса все же добрались до Варшавской цитадели, где и заперлись, опасаясь как казачьих пушек, так и окрестных крестьянских пик. Фридрих узнал об этом одновременно с вестью, что несколько гусар одного из курляндских отрядов прорвались в Либаву и уплыли на рыбачьей шхуне. Остальные отряды погибли полностью.

Король поторопился послать новый корпус, скорее уже армию. В ее двойную задачу входило пройти всю Польшу, добраться до Смоленска, создать угрозу Москве и вынудить русских оттянуться на собственную территорию. Одновременно другая армия вышла из Восточной Пруссии – ей предстояло усмирить остзейские территории, откуда при поддержке с моря двинуться на Петербург и взять его как порт-базу для дальнейших операций.

Стратегическое чутье изменило старому королю. Поход начался в августе.

Все было как в прошлый раз: почти беспрепятственное продвижение вначале. Правда, не особенно быстрое – хлопы в драку не лезли, но по чьему-то наущению, портили и без того ужасные польские дороги, сжигали мосты, разбирали мостки, а любые повозки исчезли по обе стороны движения армии на расстоянии в половину дневного конного перехода. Когда командующий отрядил дальние экспедиции – кончалось продовольствие и сено, появилась неприятельская конница: в безусловном численном превосходстве, да еще с легкой артиллерией. Три неудачных сражения – и из кавалерии остались одни кирасиры, не очень подходящие для фуражировок.

Одним словом, когда пруссаки перешли Буг, листва давно уже опала. Потом быстро и повсеместно выпал снег. После чего выяснилось, что у противника под рукой и сани, и зимняя одежда, и очень много мелких пушек. «Это парфянская война среди лесов, но у парфян артиллерия!» – записал в дневнике прусский фельдмаршал. Запись была сделана в Орше, превратившейся в крепость, где спасались остатки прусской армии.

Провалилась операция и на северном театре. Там противник только щипал обозы, но делал это так умело, что корпус еле-еле дошел до Риги и начал осаду города. Появился враг на море – чухонские и латышские рыбаки не без успеха освоили профессию корсаров и начали перехватывать суда с грузом, идущие без сопровождения. Узнав, что Орша капитулировала, командующий северной армией начал отступление, выглядевшее успешным лишь на фоне судьбы южного отряда.

Старый Фриц осознал, что случилось, лишь ранней весной. Он собрал армию и повел ее сам. В войске были ветераны Лейтена и Росбаха, а также юнцы, желавшие так же прославить свои имена. Англия выдала заем, но денег оказалось недостаточно, чтобы ограничиться свободным наймом. Вербовщики прочесали трактиры и трущобы. Старый король забыл, что «в Берлине есть судьи», – лошадей и повозки забирали по смехотворной цене, без надежды на судебную апелляцию. Зато после торжественного майского смотра Фридрих сказал: «С такой армией я бы не проиграл Семилетнюю войну».

Ослепленный великолепием своих полков король не заметил грозные приметы. Большинство солдат прежних армий попали в плен. Немного спустя желающих отпустили домой – согласилась примерно половина. Кто-то смог добраться до родных сел и городов, кого-то перехватили гусарские отряды и вернули на службу.

Повсюду, в домах и в казармах, возвращенцы рассказывали удивительные вещи. Про страну, которой правит царь, равнодушный к роскоши и не терпящий ее среди знати. Про удивительно малые подати и повинности. Про то, что суд и управление вершатся на малых и больших кругах, поэтому в России почти не осталось судейского и приказного сословия, которое разоряет народ больше самых злых разбойников. Что свободной земли в этой стране много и законы мягкие, а в вере главное – милость.

Это казалось сказкой. Но сказки рождают песни. И вот – то ли в крепостях, где держали бывших пленных, то ли в смирительных домах (там держали тех, кто их слушал) появилась песня: Sonne aufgehen im Оsten – «Солнце всегда встает на востоке».

«Они сковали твои руки. Но твои глаза и твоя душа – свободны…»

Александр на миг забыл об истории. Он вспомнил прежние путешествия: по Альпам, Пиренеям, северной Швеции. Песни у ночных костров. Сперва шутливые, но потом, когда тайная баклажка с вином обходила круг (учитель с понимающей улыбкой отводил глаза: сам был таким), пели и старинные песни той эпохи. Наивные, не уважающие законы стихосложения. Но от таких песен трепещет душа, как легкий, добрый озноб охватывает тебя, когда ты вошел с промозглой улицы в теплое жилище. Тихие, грозные слова, что можно переиначить-высмеять днем, но ночью, у костра сам не заметишь, как рука, поднявшаяся стряхнуть со щеки пепел, смахнула слезинку.

Narr und Sonne… Песня про дурака, жившего в стране слепых, внезапно осознавшего, что все зрячие, просто небо вечно затянуто тучами, схватившего клинок и бившегося с тьмой, пока не увидел солнечный луч. Herrlich Liebe… Песня про бродягу, который привел Любовь в город, захваченный Ложью, и погиб в минуту своей победы.

Простые, наивные старые слова… Но убьешь того, кто засмеется над такой песней у ночного костра.

– Александр, ты что?

– А… ничего. Пардон, сейчас продолжу. Я придумал название реферата: «Мир, в котором победила тьма»…

Серьезные потери королевская армия понесла еще до первой крупной схватки: от дезертирства ездовых, саперов и недавно завербованной артиллерийской обслуги. Польские хлопы, присягнувшие русскому царю, исполняли его указ: беглецов укрывать и не выдавать. Потом к дезертирству присоединились обидные перманентные уколы с флангов, выбивающие легкую кавалерию и срывающие фуражировку, – одним магазинным методом снабжать столь крупную армию было невозможно.

Наконец издерганные пруссаки подошли к укреплениям Смоленска. Фридрих поспешил форсировать Днепр, оставив перед городом осадный заслон с артиллерией – не столько ради бомбардировки, просто уже не хватало упряжных лошадей.

Королевская армия двинулась на восток, а ночью по Днепру к городу подошли сотни заранее приготовленных лодок и ввели в него целую армию. Наутро осадный корпус, растянутый вокруг городских укреплений, был атакован и снаружи, и совсем неожиданно из Смоленска. К закату к королю прорвался гусар с вестью, что отряд разбит, пушки взяты и путь в королевство – отрезан.

Король развернул свои полки, и произошла Смоленская битва, главная в истории Пруссии.

Как и полагается баталиям такой значимости, она обросла легендами, которые уже и не проверить. Например, о том, как на вторые сутки непрерывного боя – казачья армия не дала пруссакам ночного отдыха – лучшие королевские гвардейские полки все же вырвались штыковой атакой из огневого кольца и попытались пробиться к русскому обозу, к складу боеприпасов. Как навстречу быстро маршировавшему строю выскочил одинокий всадник, и никому не пришло в голову сбить шаг ради выстрела. Как всадник подскакал шагов на двадцать, выкрикнул непонятное слово: «Spartakusbund!» – и открыл огонь из странного оружия, напоминавшего кавалерийский карабин. Только стреляло оно непрерывно, будто неведомая сила перезаряжала его несколько раз в секунду. Гренадеры, стоявшие в сомкнутых рядах, как заколдованные, смотрели на страшное оружие и падавших товарищей, пока в расстроенные шеренги не влетели на полном скаку сотни русских конников.

…Королю предлагали и повозку, и лошадь. Он отвечал, что однажды бежал от войск настоящей царицы и не собирается убегать от войск «карнавального царя». Больше того: может быть, в этот миг даже сам Фридрих вспомнил про Спартака – и убил подведенного коня.

Сначала вокруг короля оставалась тысяча солдат. Они растаяли под непрерывным огнем русских мелких пушек. Сперва до пятисот, потом до сотни. Когда после очередного картечного залпа король упал, последняя полусотня сдалась, а с ней и остатки всей армии.